Судьба Вайлет и Люка (ЛП) - Соренсен Джессика - Страница 57

Люк

Я никогда не делал этого раньше. Никогда не отдавал девушке все и ничего не брал взамен. Я всегда был эгоистом, и в этом был смысл. Я хотел быть эгоистичным вместо того, чтобы быть обделенным.

После того, как Вайолет засыпает, говоря мне, что она хочет, чтобы я остался с ней, я сажусь на кровать, обхватив голову руками, и решаю, что делать. Я серьезно подумываю лечь с ней, обнять ее, заснуть, потому что я устал. Умственно. Но я не могу разобраться в своих мыслях, наполненных воспоминаниями, как она стонала, и тем, что все, что я хотел сделать, это снова заставить ее стонать. Потом она кончила, и выражение ее глаз было таким довольным, таким сексуальным, таким потрясающим. В этот момент в ней было так много внутренних эмоций: удовольствия, желания, нужности, и за этим было интересно наблюдать, потому что она никогда ничего не показывает. Это дало мне самый большой стояк, который у меня когда-либо был. Следующим шагом было бы трахнуть ее, вернуть контроль, получить от этого то, чего я хочу, но я не смог. Она пьяна. Я пьян. Это неправильно, и я не хочу так с ней поступать — это не то, как я хочу, чтобы было между нами.

Покачав головой, я встаю и иду к двери, оставляя комнату и ее спящую на кровати, потому что не уверен, что смогу сдержаться. Мне жаль уходить, но в то же время я слишком встревожен, чтобы оставаться.

Игра в карты все еще продолжается, но многие люди уже покинули квартиру.

— Повеселись? — спрашивает Сет с задумчивостью в глазах, глядя на меня оторвавшись от своих карт. Грейсон обнимает его, изучая свои карты. Когда он смотрит на меня, в его глазах читается обеспокоенность, и я задаюсь вопросом, знает ли он что-нибудь о Вайолет, например, что случилось с ее родителями.

— Так же, как и всегда. — Я обхожу стол, замечая, что Джона и Кензи ушли, и направляюсь к холодильнику. Я хватаю бутылку текилы и делаю глоток за глотком, позволяя обжигающей жидкости впитаться в каждую клеточку моего тела, надеясь снова стать тем, кем я был раньше, тем, кого я создал, чтобы избежать чьей-то собственности и контроля, как моя мама все время делала со мной. Но я больше не могу его найти. Я превращаюсь в кого-то другого, кто, как мне кажется, мне не нравится, если только я не целую Вайолет, и тогда кажется нормальным быть таким, отпускать, давать ей то, что она хочет, не быть тем, кто все контролирует, тем парнем, который делает что-то для других людей, который впускает людей в свою гребаную жизнь.

Я хочу Вайолет больше, чем кого-либо. Я хочу всего, чего избегал с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, и меня больше не волнует, что я думаю не только о себе. Я хочу Вайолет так сильно, что она обжигает мою кожу сильнее, чем алкоголь обжигает мое горло.

В конце, казалось бы, бесконечного глотка я все еще чувствую непреодолимое желание вернуться в комнату — к ней, и я это делаю. Я забираюсь в кровать и прижимаюсь к ней, держась за нее, лежа рядом с ней, как она просила меня сделать. Но я даже не знаю, для кого я это делаю.

Я сплю с девушкой в первый раз, и самое удивительное, что я наслаждаюсь этим на мгновение, пока не закрываю глаза. Затем, как обычно, прошлое настигает меня.

* * *

На улице темно, очень поздно, но я слышу грохот фейерверков, который растворяется в небе. В моей комнате темно, но я не могу уснуть, потому что слышу, как моя мама хлопочет на кухне. Я собираюсь встать и посмотреть, что она делает, потому что в последнее время она вела себя очень странно, принимала все эти таблетки и нюхала что-то. Но тут я слышу, как скрипит моя дверь, и кто-то входит внутрь.

— Люки, ты мне нужен. — Она гладит меня по голове, пока я лежу в постели, притворяясь, что сплю. — Вставай.

Я открываю глаза и вижу лунный свет, заливающий мою комнату, звуки фейерверков, взрывающихся вдалеке, и мою мать, сидящую на краю моей кровати.

— Что ты хочешь? — спрашиваю я, протирая уставшие глаза.

Она встает и подходит к окну, глядя на задний двор.

— Мне кажется, за нами следят.

Я сажусь.

— Кто?

Она оборачивается и протягивает мне руку.

— Пойдем со мной, милый.

Я качаю головой и разочарованно вздыхаю, но, наконец, встаю на ноги. Иногда она ведет себя так странно, и это раздражает, но сегодня она кажется более напряженной, ее дыхание очень громкое, ее рука слишком крепко сжимает мою, когда она вытаскивает меня из комнаты. Она тащит меня в гостиную, и мы опускаемся на диван, завернутый в полиэтилен. Я со страхом жду, что она собирается делать дальше, впервые заметив кровь на ее рубашке и руках. Наконец она обнимает меня и начинает плакать.

— Я сделала что-то не так, — всхлипывает она, раскачиваясь взад-вперед.

— Пожалуйста, просто отпусти меня, мама, — практически умоляю я, потому что ее хватка причиняет мне боль.

— Люки, я не могу тебя отпустить. Ты мне нужен. — Она обнимает меня крепче, и на ее одежде кровь. Она теплая и это кажется неправильным, когда она пропитывает мою одежду.

— Мам, — говорю я дрожащим голосом, чувствуя себя таким слабым внутри, потому что я не хочу, чтобы она обнимала меня прямо сейчас, но я недостаточно силен, чтобы уйти. Все кажется неправильным. Она. Я. Кровь на ее одежде. — Почему у тебя кровь на одежде?

Она истерически рыдает, прижавшись щекой к моей макушке. Она начинает напевать себе под нос одну из песен, которые она написала для моего отца, когда он ушел от нее.

— Прислонись ко мне. Возьми. Помоги мне. Мне нужно понять. Помоги мне. Я не могу сделать это без тебя. — Она поет ее снова и снова, всю ночь, отказываясь меня отпускать, и с каждым словом я чувствую себя все меньше и меньше, пока не становлюсь таким маленьким, что едва осознаю свое существование.

Вайолет

Я просыпаюсь на следующее утро, в первый раз не задыхаясь, но голова пульсирует, а сухое горло горит от потребности в жидкости. Я начинаю вставать, чтобы пойти в ванную, когда понимаю, что на меня давит чья-то рука. Я переворачиваюсь и обнаруживаю, что Люк спит рядом со мной в постели, обняв меня рукой. Что ж, это… интересно.

Я перебираю свои воспоминания, морщась от протестующей боли, и медленно они возвращаются ко мне в четких образах. Я вздрагиваю, особенно когда пальцы Люка скользят внутри меня, но потом, когда я вспоминаю, как это было, мой желудок переворачивается, и я помню, как я была довольна. Я могла бы попытаться обвинить в этом алкоголь — это было бы не в первый раз, но с положительной реакцией моего тела на воспоминания я бы только обманула себя.

Лежать рядом с ним тоже не так уж плохо, что сбивает с толку. Все эти годы, я никогда никого не подпускала так близко к себе, никогда ничего ни к кому не чувствовала. Я не знаю, что делать с собой. Поддаться чувствам или спасаться.

Осторожно убираю его руку с себя и выскальзываю из-под нее. Затем я перелезаю через него и оставляю его спать в комнате. Мне нужно очистить голову. Подышать. Подумать о том, что все это значит, и решить, что я буду делать, когда он проснется.

Я тихо прохожу через кухню, делаю себе кофе, затем пересекаю гостиную, заваленную мусором, чипсами и картами. Я направляюсь к раздвижной стеклянной двери, ведущей на балкон, открываю ее и выхожу на утренний солнечный свет, легкий ветерок целует мою кожу. Я взбираюсь на толстые деревянные перила с чашкой кофе в руке и сажусь, расслабившись на балках, свесив ноги через край. Я смотрю на землю, не думая о прыжке на этот раз, а думая о прошлом.

Я помню, как мне впервые пришлось сменить приемную семью. Мне было семь, и я сначала не понимала, почему. Да, я знала, что веду себя немного безумно, я много плакала, но люди не должны просто отказываться от детей, верно? Не то чтобы я хотела многого, просто чтобы кто-то помог мне почувствовать себя в безопасности от тьмы, которая жила во мне, от воспоминаний, которые преследовали меня, от одиночества.