Сумерки грядущего (СИ) - "Шлифовальщик" - Страница 9

— У меня автовыгрузка стоит, — Бурлаков поглядел на часы, синхронизированные с реальным временем. — Я на полтора часа поставил. Нам бы ещё минут пятнадцать продержаться.

— А меня сможешь забрать?

— Да, смогу, — пообещал Бурлаков. — Если будешь с нами сотрудничать.

— Шантажируешь? Я ещё ничего не обещал.

На площадь ворвались передовые отряды колчаковцев: бравые статные молодцы с благородными лицами, сплошь поручики и подпоручики. У некоторых были казачьи пики и чубы; мемсценаристы снова наворотили дел, смешав всё в кучу: офицеры, юнкера, казаки…

Стёпкина братва повскакала с мест, засверкали шашки, раздалось несколько выстрелов. Виктор зажмурился: никогда не мог равнодушно наблюдать кровавые бойни. Когда он приоткрыл глаза, белые кавалеристы шинковали так и не протрезвевших Стёпкиных матросов как капусту. Вдоль церковной ограды мимо притаившихся однокурсников мчался бедный Стёпкин зам Ухватов. Его на рысях догонял ладный ротмистр с галереей сверкающих орденов на груди, а Васька отчаянно крыл преследователя матросскими словами и отмахивался порванной гармошкой.

Не выдержав, Холодов вскочил, Бурлаков едва успел дёрнуть его вниз.

— С ума сошёл?! Хочешь, чтобы нас заметили? Если тебя здесь убьют, знаешь, что с тобой в реале будет?

— Знаю, — ответил меморист, но майор всё равно продолжил:

— Ты свихнёшься: слишком сильное потрясение. И из мемкапсулы вместо тебя вытащат идиота.

Бурлаков осторожно приподнялся и некоторое время равнодушно наблюдал, как нагнавший Ваську ротмистр взмахнул шашкой, и гармонь издала прощальный стон.

— Я, кстати, хроностоп отключил, — сообщил майор как ни в чём не бывало. — Пусть мемтуристы любуются разгромом красных.

— А я?..

— А ты ведь по сценарию сбежать должен? Ты, хоть и не сбежал, но всё же скрылся. Бросил свою братву на поле боя. Сценарий не нарушен.

В это время белая кавалерия разметала в разные стороны призрачных бойцов Бурлакова, на что их командир, «представитель Реввоенсовета», не отреагировал никак. На площадь стеклись основные силы: офицеры-пехотинцы (ни одного рядового или сержанта в рядах белых не было), артиллерийские повозки и тачанки, вероятно, трофейные. Передвигаясь по-пластунски, бывшие однокурсники подползли к церковной ограде и залегли. В щели было видно, как белогвардейские всадники спешиваются, а пехотинцы спешно подтягивают ремни и разглаживают морщины на скатках.

— Станови-и-ись! — раздалась протяжная команда.

Всё на площади пришло в движение. Довольно шустро белогвардейцы выстроились на сельской площади идеально ровными рядами.

— Смирно! Равнение направо! — скомандовал тот же голос.

Невесть откуда взявшийся оркестр заиграл Встречный марш Преображенского полка. Обладатель командного голоса, моложавый полковник с казацким чубом, направил буланого коня в сторону прибывающего высокого начальства.

— Ты знаешь нашего начальника управления? — неожиданно озадачил Виктора вопросом Бурлаков.

— Ну, слышал…

— Я ведь недоговорил: он о тебе очень высокого мнения. Незаслуженного, по-моему.

— И?

— Его жену назначили проректором по научной работе в твой университет…

Моложавый полковник, отдав рапорт, сопровождал на рысях статного генерала. Тот, остановив коня на середине площади, поприветствовал подчинённых:

— Здорово, орлы!

— Здравия желаем, ваше превосходительство! — дружно проорали белогвардейцы.

Надо же, не ошиблись в титуловании сценаристы!

А генерал (то ли майор, то ли лейтенант) тем временем разразился длинной речью, полной пафоса, о великих победах, о кровавых большевиках и о духовном величии Святой Руси.

— Так вот, его жена-проректор согласна вернуть тебя на работу в университет. На твою любимую кафедру. И в должности восстановить. Хочешь? — продолжал искушать Холодова майор.

— Вам, силовикам, соврать — что высморкаться, — засомневался Виктор. — Больно уж гладко у тебя всё выходит.

— Какой недоверчивый! Ну, смотри, специально для тебя кое-что прихватил.

Перевернувшись на бок, Бурлаков выудил из внутреннего кармана нечто похожее на планшет. Виктор один раз видел такие штуки: реалофоны, которые позволяют погружённому в мемориум видеть то, что происходит в реальном мире с помощью камер телефонов или ноутбуков.

Экран реалофона показал заваленный бумагами стол, по-видимому, Бурлаковский. Майор повозил пальцами по экрану, управляя камерой, и сфокусировал последнюю на листке, лежащем поверх остальных бумаг. Поколдовав над резкостью, Бурлаков протянул мемприбор мемористу. Удивлённый Виктор прочёл приказ ректора о приёме его на работу с первого числа следующего месяца на такую-то должность с таким-то окладом и прочее, и прочее. Приказ был подписан вчерашним числом.

— Нравится? — самодовольно спросил «представитель Реввоенсовета».

— Неплохо, конечно… — неуверенно проговорил Виктор.

Бурлаков хотел ещё что-то сказать, но генерал на площади вдруг возвысил голос, перебив майора.

— Сыны мои! Вы сами видите, как глумятся над народом большевики! — провозгласил он. — Целыми деревнями расстреливают крестьян, жгут их дома. Посмотрите вокруг! Ещё вчера это было процветающее богатое село. А сейчас вы видите только трупы жителей и сгоревшие дома!..

Это было странно слышать, потому как любопытные крестьяне, живые и невредимые, покидали свои целые несожжённые жилища и снова сползались на площадь.

— Так помянем, братья, наших крестьян!

Оркестр заиграл траурный марш Шопена, и белогвардейцы как по команде обнажили головы. Хорошо хоть сценаристы не заставили их петь «Вы жертвою пали», и на том спасибо! Крестьяне в это же самое время, не обращая внимания на траур, устроили весёлый праздник, радуясь своему чудесному, не совсем понятному спасению. Девушки с венками на головах начали водить хороводы, а женщины акапельно запели тягучую народную песню. Появился лихой гармонист, выдавший разухабистую мелодию, и сельские парни пошли вприсядку.

Виктор, зажмурившийся от дикой какофонии — смеси похоронного марша, плясовой и грустной народной песни, подтолкнул Бурлакова и с упрёком промолвил:

— Видишь, что ты наделал? Прогнал Железную Берту, которая должна была расстрелять всех крестьян. А теперь смотри и любуйся: рассинхрон пошёл.

— Ну не диссонанс же! — бесстрастно заметил майор. — Ничего страшного.

— Страшного-то ничего, но из театра меня уволят за такой раскардаш, — сварливо ответил Виктор.

— Да чихать на театр! Ты же в свой любимый университет вернёшься. Ещё и с нами посотрудничаешь. Я тебе агентские буду платить, командировочные…

— Считаешь, меня по хорошей статье уволят из театра? — продолжал препираться Холодов.

— Да не плачь, Сугроб! По нормальной статье уволят. Думаешь, директор театра станет возражать Мемконтролю?

Пока бывшие одноклассники переругивались, подошло время автоматической выгрузки из мемориума. Бурлаков уточнил адрес хисттеатра и пообещал после выгрузки тут же прислать за Виктором служебную машину.

По вечерам, как было принято в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, в общей кухне огромной коммунальной квартиры проводилась общая спевка жильцов. Товарищ Марфуткина, начальник квартиры — начквар, дирижировала и зорко следила, чтобы никто из жильцов не отлынивал. О тех, кто плохо пел, она сразу же докладывала в НКВД. А дальше по накатанной: приезжал ночью «воронок», обыск, арест, пятьдесят восьмая статья и, естественно, ГУЛАГ. За плохое пение давали немного: кому пять лет, а кому десять с конфискацией. Сосед товарищ Николюкин, бывший комиссар и орденоносец, позавчера получил аж двадцать пять без права переписки: на строке «и славный Ворошилов поведёт нас в бой» он случайно поперхнулся и закашлялся. Товарищ Марфуткина сначала хотела пристрелить его на месте из маузера, с которым никогда не расставалась, но потом передумала и отдала Николюкина в руки народного правосудия.

Антону Ивановичу Твердынину тоже приходилось участвовать в общих спевках. Испуганно глядя на грозный маузер, которым дирижировала начквар, Антон Иванович старательно тянул слова неуклюжей песни: