Опер с особым чутьем - Шарапов Валерий - Страница 8

– На шее у погибшей странгуляционная борозда, – мрачно сказал Горин, – использовали удавку. У меня ее нет, сами обыскивали.

– Так ты ее выбросил, когда на завод бегал.

– Так ищите, – вздохнул Павел, – не такая уж длинная дистанция. Сколько времени прошло, Кира Сергеевна? Обыскали уж, поди, все закоулки. Может, реальным делом займетесь, пока не все следы остыли?

– Поучи нас, – проворчала Кира. – Наглый ты, Горин. То тихий, то наглый. Дождешься – закроем на долгие годы…

– Ладно, хватит, – поморщился Куренной. – Излагай, Горин, свою версию событий.

Рассказ не отнял много времени. Оперативники слушали, не перебивая.

– Понимаю, моя лирика вас не колышет, – добавил в заключение Павел, – ну, погибла женщина, вам-то что. Статистика, дополнительная головная боль. Но зафиксируйте у себя – отношения с гражданкой Усольцевой были самые серьезные, устойчивые. Три месяца – не тот срок, когда хочется все рушить и начинать жизнь заново. Раз повела себя таким образом, значит, имела основания. Разлюбила – почему не сказать? Она боялась чего-то, настаивала, причем неумело, что не знает меня, – словно работала на кого-то, кто находился рядом с ней…

– Это только твои слова, – проворчала Кира. – Что за разговор у вас происходил – мы не знаем.

– В печке нашли окурки, – сказал Куренной. – Приличная кучка, больше десятка. Время нынче теплое, печку топить незачем. Это папиросы – «Герцеговина Флор». Курево не из дешевых. Усольцева курила?

– Нет. А если не курила в военное время – то в мирное и вовсе незачем. К ней кто-то приходил – и она не очень радовалась этим визитам. Но мирилась с ними, терпела. И я уверен, перед смертью у Екатерины кто-то был. Он находился в доме, когда я пришел, стоял за дверью. Помню движение глаз – непроизвольное. Ума не приложу, что между ней и неизвестным, но точно не романтическая связь. Екатерина была испугана… Объясни, Куренной, как тебе это втолковать?

– Гражданка Усольцева сейчас в морге, – сухо сказала Кира. – А перед этим тело осмотрел наш криминалист доктор Шефер – ты его видел. Специалист уверен, что незадолго до смерти у потерпевшей было… – Кира помялась, подыскивая подходящее выражение. – В общем, половая близость. И вряд ли действовал насильник – на теле ни гематом, ни синяков. Случись насилие – она бы сопротивлялась, нет?

Говорить было трудно, но Павел это делал – сквозь глухую тоску, потрясение, отчаяние:

– Да, возможно, она не сопротивлялась. Как я говорил – смирилась, терпела. Почему – не знаю, нужно выяснять. Этот человек принуждал ее, она подчинялась. Это был не я, вспомните ту же соседку, у меня просто не было физической возможности… Убийца приходил в дом не раз – это подтверждают те же окурки. Допускаю, не афишировал свои визиты, появлялся через черный ход – а людей в тех краях немного… Он чем-то привязал к себе Катю, держал на поводке. Ума не приложу, что это может быть. Вся ее жизнь – открытая книга… во всяком случае, я так считал. Сценка на пороге убийцу не убедила и поведение Кати насторожило. Пока я ходил вдоль дома, между ними состоялась беседа. Кончилось тем, что этот подонок вынул удавку – решил избавиться от девушки, почувствовав угрозу. Поэтому не будем говорить о больших чувствах… Он видел в окно, что я хожу вокруг дома. Появись возможность, прикончил бы и меня. Преступник ретировался через черный ход – планировал уйти бесшумно, но дверь хлопнула от ветра, и я среагировал. Но пока собрался проникнуть в дом, он уже ушел… Ребята, заканчивайте цирк. – Павел вздохнул. – Вы нормальные опера, так делайте свою работу. Преступник курит дорогие папиросы – то есть крайнюю нужду не испытывает. При этом носит с собой струну. Странная привычка. Зачем? Это понятно, когда идешь на дело, но не думаю, что он планировал убийство Екатерины. С какой стати? Мотив возник по ходу дела, когда появился я. Ходит по городу с орудием убийства? Значит, не боится, что пристанет патруль и обыщет. Машину преступник не использовал – слишком заметно. Направо, к заводу, он не пошел – там людно, и ясно, что будут опрашивать свидетелей. Двинулся налево – улица пуста, бетонный забор. Далеко при этом вдоль дороги не ушел – там есть проулок, в него и свернул. Опросите людей из того переулка – его могли видеть. Визиты к Екатерине были регулярными. Пусть он не афишировал свои приходы, но тоже мог попасть кому-то на глаза. Что-то подсказывает, что у Кати Усольцевой было немного гостей. Их могли теоретически видеть вместе – вне дома. Где она работала? Могла рассказать коллегам, что есть мужчина. Снимите отпечатки пальцев в доме – эту технику мы использовали еще до войны, не поверю, что у вас нет такой возможности.

– Вадим, тебе не кажется, что он наглеет с каждым днем? – нахмурилась Кира. – При этом, заметь, подозрения с него не снимаются.

– Примем на работу? – пошутил Куренной. – Скобаря на пенсию, а эту мутную фигуру – на его должность. В логике, кстати, не откажешь – при условии его непричастности. Порадовать нечем, Горин. Пока ты хныкал в камере, люди работали. Отпечатки в доме сняли. Пляши – твоих там не нашли. В доме «пальчики» двух человек – Усольцевой и еще кого-то. Ты прав – гости были нечастым явлением. Но этого субъекта в нашей картотеке нет. Либо гусь залетный, либо добропорядочный гражданин.

– Это сочетается с удавкой в кармане? – засомневалась Кира.

– Вспомни Карамышева. Умница, интеллигент, тихий учитель истории в общеобразовательной школе. А когда пришли его брать – за то, что стучал оккупантам на подпольщиков, – матерился, как последний урка, выхватил «выкидуху» и чуть не прирезал нашего работника… Люди – не те, за кого себя выдают. Вот этот тип, например, – Куренной кивнул на арестанта, – так и просится в камеру, а вполне возможно, что невинен как ягненок. Продолжаю. Не поверишь, Горин, мы рассуждали точно так же. Прошли по тому переулку. С одной стороны – глухая стена кожевенной фабрики, с другой – заброшенное автотранспортное предприятие, где нет никого, даже сторожа. Только скелеты грузовиков – с них давно растащили все ликвидное. Горисполком пока решает, восстанавливать ли предприятие. В тех краях знатные свалки, глубокий овраг. Там же – вскрытое год назад захоронение. Немцы расстреливали людей, имеющих причастность, по их мнению, к подполью, тела сбрасывали в овраг, потом работали бульдозеры. Извлекли полторы сотни останков. Так что это место люди обходят десятой дорогой. Останки захоронены на городском кладбище под Серебрянкой. Он мог нырнуть в любой овраг – забор там символический. Мог добраться до конца переулка, рвануть в кусты. Очевидцев нет – проверено. Соседи Усольцевой никого не видели… кроме тебя. Но ты же у нас непричастное лицо? Похаживал ли кто к Усольцевой, сказать затрудняются, разводят руками. Она не производила впечатления особы, у которой кто-то есть. Жила уединенно, замкнуто. Появилась в городе несколько месяцев назад, после демобилизации из армии. Местные кавалеры пытались к ней наведаться – отшила без разговоров. Плохого о ней не говорят, как и хорошего. Поначалу нормальная была, потом нелюдимой стала. Люди помнят ее родителей – ничего особенного. Такие же замкнутые, первой мать померла, потом отец. Мать работала кладовщицей в школе, отец – мастером путевого хозяйства. Усольцева два месяца назад устроилась на работу в городской радиоцентр, была редактором, сама в эфир не выходила. Тихая мышка – участвовала в подборе материала для передач, обрабатывала данные, поступающие из населенных пунктов района. Коллегам о личной жизни не рассказывала, в общественных мероприятиях участвовала, но… как-то без огонька. Из комсомола вышла по возрасту, в партию не вступила. Друзей не заводила, шумных компаний сторонилась. Была приветлива, вежлива, но… себе на уме. Пару месяцев назад, как только устроилась, призналась коллеге, что ждет из армии любимого человека и очень переживает, не случилось бы с ним чего. Кстати, в старой шкатулке нашли твое фото, Горин. Ты на нем такой бравый, в форме, с наградами – и надпись есть: «Дорогой и любимой Катюше, смотри и вспоминай, скоро будем вместе». За точность не ручаюсь.