Психушка монстров (СИ) - Гребнева Ольга - Страница 9

Ксения открыла глаза и увидела свою комнату. Она лежала в собственной постели, на промокшей от пота простыне, сбитой на одну сторону. Ноги намертво запутались в одеяле.

А за окном на фоне свинцовых снеговых туч летела стая галок. Ксения видела каждый взмах крыльев, каждую птицу.

— О боже…

Правая рука болела, и девушка с усилием разжала пальцы, из которых на постель выпал маленький пузырек с желтоватой жидкостью и лаконичной надписью на этикетке «Капли для глаз. Три раза в день по одной капле, десять дней». И на сгибе локтя из-под полуотклеившегося пластыря виднелся свежий след от катетера.

— Я вижу…

На этот раз сознание не покинуло Эдика, хотя об этом стоило, скорее, пожалеть — снег забивался в глаза и нос, острые льдинки царапали кожу. Особенно досталось и так уже травмированным ладоням. Парень пробовал протестовать, но толку-то? Кроме мёрзлой земли, никто его возмущения не услышал.

Впрочем, тащил его Страж недолго. Когда ноги Эдика стукнулись о высокое крыльцо, он (откуда только силы взялись?) упёрся свободной пяткой, которая не была зажата огромными челюстями пса, в нижнюю ступеньку, чуть притормозил движение. И заорал что есть мочи:

— Фу! Страж, фу! Брось меня!

Считать лицом ступени решительно не хотелось. И так вон в кровь расцарапал, след из темных пятнышек на снегу остался. Громадный пёс фыркнул, обдав Эдика зловонным дыханием, и будто бы недовольство прозвучало в этом звуке. Однако зубы разжал, оставив человека в покое.

— Ой… — только и смог сказать Эдик, когда, кое-как усевшись, тут же получил крепким снежком по морде.

Темнота вокруг снова взорвалась шипением, хихиканьем, рычанием и ещё бог весть кем издаваемыми звуками. Страж взвыл, перекрывая мощным голосом беснующуюся ночь, и заслонил Эдика своим телом, принимая в густую шерсть все снаряды, летевшие из переулков.

«В дом!»

В мозгу словно лампочка разорвалась, глаза ослепило изнутри яркой вспышкой. Парень уже смирился с тем, что псина каким-то неведомым образом умеет транслировать ему прямо в голову короткие фразы и отдельные слова-команды. И сию секунду у Эдуарда даже из чувства противоречия не возникло желания спорить. Частью на карачках, частью в полусогнутом состоянии, спотыкаясь о ступеньки и чуть не расквасив нос по дороге, Эдик рванул в дом. Тяжёлая металлическая дверь поддалась не с первого раза. Конечно, на себя же, а не от себя. Но тут и не магазин, чтобы надписи-подсказки были приклеены.

Он ввалился внутрь вместе с клубами пара, образующегося на границе между морозным ночным воздухом и жарко натопленной атмосферой комнаты. Естественно, в первую секунду и не разобрать, где это он очутился: глаза ломит от непривычно яркого света, пар этот взгляд застит. Эдик поморгал, одновременно проверил рукой, что дверь сзади захлопнулась. Неизвестно, кто там кусками снега и льда кидается, но продолжения игры в снежки он не жаждал.

— И щеколду задвинь, — от скрипучего старческого голоса парень вздрогнул и чуть не заорал. Ещё не рассмотрев советчика, Эдик отыскал ладонью засов и перекрыл возможность открыть дверь без ведома находящихся внутри.

Он стоял в небольшой прихожей — за спиной запертая теперь дверь, под ногами резиновый коврик, о который так удобно обтряхивать налипший снег или грязь, на стене разместились крючки для одежды, а под ними — подставка для обуви. Пустые кстати… И прямо по курсу проём в основное помещение. С того места, где обретался Эдик толком не видно ничего и, главное, никого…

— Эй… — неуверенно позвал он, ощутив странное нежелание входить. — Кто тут?

По пустой прихожей он бы сказал, что и в доме никого нет. Но ведь кто-то должен был сказать «совсем никого», то есть «щеколду задвинь».

Из комнаты раздались шаги, и на фоне светлого дверного проема появилась человеческая фигура. Очень немолодой мужчина с растрепанной шевелюрой, тонкими усиками и в белом халате. Из нагрудного кармана торчала ручка и блокнот. На ногах — уютные мягкие мокасины. Ничего страшного, самый обычный врач. А кто ещё должен быть в администрации психиатрической клиники?

— Доброй ночи, молодой человек, — приветливо кивнул человек в белом халате. — Здесь я, Михаил Евграфыч, главный врач сего скорбного места. Проходите, любезный, вам явно нужно отдохнуть, перевести дух и прийти в себя. Если хотите, конечно, — добавил он после небольшой паузы, не предпринимая попыток подойти ближе, протянуть руку для пожатия или совершить ещё что-то такое, принятое при знакомстве.

Эдик тут же засмущался. Действительно, ведёт себя как психованный социофоб.

— Ээээ… извините. Я — Эдик, я… заблудился… То есть нет, не заблудился. Я выйти не смог.

Панический лепет, а не нормальное объяснение, но Михаилу Евграфычу, видно, было не привыкать разговаривать с неадекватными.

— А вы проходите, Эдик, проходите. Потом и расскажете. Что ж вы на пороге.

Тепло, светло и мирный старичок — это явно круче, чем мороз, ночь, сверхъестественная псина и агрессивные невидимые монстрики. Поэтому парень наконец отлепился от входной двери, потоптался, стаскивая ботинки. Аккуратно поставил на идеально чистую полочку для обуви. И вошёл в комнату, мимо предупредительно отступившего в сторону Михаила Евграфыча.

Здесь было уютно, даже будто бы чересчур. Совсем не походила открывшаяся взгляду комната ни на кабинет доктора, ни на холодную официальную приемную или не дай Бог коридор поликлиники. Скорее, с любовью обставленная гостиная: мягкие кресла, чуть поскрипывающий паркет под ногами, милые занавесочки на окнах, затканные вышивкой в народном стиле. Одна из шторок, правда, сорвалась с крючков и висела криво, словно на ней покачался невоспитанный котик, да ещё и дырки когтями прорвал.

— Да у вас ноги промокли, Эдик, — напомнил о себе главврач очередным заботливым замечанием. — Давайте я вам носки запасные дам. Вот, натуральная шерсть. Очень тёплые.

В руках Эдика действительно откуда ни возьмись появились мягкие, лишь самую чуточку колючие носки в полоску. А сам парень плюхнулся в ближайшее кресло и, более не сопротивляясь, решил наслаждаться внезапным отдыхом и не думать пока о тьме за воротами ЖК, оказавшегося психбольницей. Он переодел носки, свои мокрые недолго думая задвинул ногой за кресло. Потом Михаил Евграфович провёл его помыть руки и лицо в такую же «домашнюю» ванную, ничуть не напоминающую общественный сортир.

Всё это как-то проходило мимо сознания, будто парень дремал на ходу. Сознание уже не хотело воспринимать новых странностей, а хотело только покоя и тишины. Глаза слипались, и Эдик лишь сверхчеловеческим усилием воли смог встряхнуться. И обнаружил себя сидящим в кресле с поджатыми под себя ногами — для пущего тепла, сейчас, наконец, начало приходить осознание того, насколько он промёрз за время от маршрутки до этого дома. Михаил Евграфыч осторожно, с профессиональной сноровкой дезинфицировал порезы, царапины и ссадины, сплошь покрывавшие лицо и руки Эдика. Делал он это молча, хотя так и казалось, что сейчас начнёт успокаивать и приговаривать нечто такое добренькое и поддерживающее.

— Ну вот и славненько, — Михаил Евграфыч последний раз прикоснулся ватным диском к лицу парня и откинулся назад, любуясь делом рук своих. — Если хотите, зеркало в ванной.

— Хочу, — язык ворочался во рту с трудом, как спросонья, Эдик помотал головой и отправился опять в уборную.

Из отражения на него смотрело осунувшееся лицо с испуганным взглядом, лоб, подбородок, щёки были испещрены глубокими царапинами, которые уже не кровоточили, благодаря стараниям доктора, но выглядели паршиво.

— Красавец! — буркнул Эдик своему зеркальному двойнику и не стал больше «любоваться», вернулся в комнату и спросил: — А телефон можно у вас тут зарядить?

— Конечно, розетка вон там, у стола.

Большой письменный стол антикварного вида занимал противоположный угол комнаты и вместе с забитым папками шкафом представлял собой рабочую зону. Эдик действительно отыскал розетку сзади стола и с удивлением увидел очередную странность — торчащий из мусорной корзины угол ноутбука. Ну, даже совсем не подлежащую ремонту технику никто не выбрасывает вот так, словно скомканный бумажный черновик. Парень задержал дыхание, сосчитал до пяти в уме, делая вид, что никак не может попасть вилкой зарядника в розетку, а когда распрямился, то по его лицу понять ничего было невозможно. Словно и не видел ничего такого. На самом деле продавцы — те ещё лицедеи, не хуже голливудских актеров, а Эдик был очень хорош в своей профессии. Сейчас, отогревшись, он отчетливо понял, что далее игнорировать происходящий вокруг бред не удастся, но если местный главврач свихнулся, то вряд ли будет мудро показывать, что ты это сразу заметил.