Между Явью и Навью - Ильина Наталья Леонидовна - Страница 41

– Врешь! – Веягор схватил его за уши и большими пальцами надавил на глаза. – Говори, куда он пошел?

– В Киев! – заверещал разбойник.

– Почто?

– Испытание держать пред ведичами!

Веягор отпустил его, вытер руки о платье. Подобрал лук, снял с пояса стрелка налучье, прихватил тул и протянул Гавриле, но тот качнул головой:

– Не обучен я.

Тогда жрец выдал ему ножны, подаренные Власом, снял со стрелка пояс и затянул на Гавриле потуже. Пояс все равно падал на бедра, но держался сносно.

– Что это значит? – испуганно спросил мальчик, когда они выбрались на дорогу.

– Значит, надоела ему разбойничья жизнь, – ответил Веягор. – С его умениями да с моим рогом он испытание без труда пройдет и станет Владыкой Киевским, первым, к кому Великий князь за советом и помощью пойдет.

– А мы? – пискнул Гаврила.

– А мы того не допустим.

Семь верст шли без отдыха, стаптывая сапоги о каменистую дорогу. Веягор думал: уж Иван-то знает все короткие пути, обгонит неминуемо. Уже и Буреглав не казался жрецу таким злом, как тщеславный жадный колдун. Такого властью не развратишь – он и так развращен до предела. Опередить бы…

Гаврила неожиданно остановился, задумчиво взглянул в небо и коротко посвистел. Пестрая птаха, как и в прошлый раз, отозвалась мгновенно, клюнула его в щеку приветливо и запорхала впереди.

– Выйдем к реке, – объяснил мальчик, – и сядем на ладью. Теперь-то засаду устраивать некому.

Веягор потрепал его по волосам. Хорошо, когда хоть один из вас не занят мыслями о скверном будущем.

Амулет, к счастью, молчал. А через семь верст, аккурат к заре, и впрямь вышли к большому селению. Завидев великокняжеский оберег, их беспрекословно пустили на корабль, и с рассветом они уже шли вниз по течению под парусом.

Веягор чувствовал себя опустошенным – словно вынули сердце. Хотел принести Стрибогу крови, но не придумал, из чего сделать алтарь. Ладья шла плавно, от болтовни гребцов было шумно, дух царил веселый. Один жрец мрачно взирал на разбегающиеся волны и трогал амулет на груди.

С того самого мига, как поднялись на борт, Веягора колотил озноб и донимал неудержимый кашель. Уже и гребцы начали коситься на него опасливо: а ну как везет неведомую заразную хворь? Гаврила сходил к ним, что-то сказал, после чего глядеть они перестали, но и помощи не предложили. А Веягор в мучительном тумане размышлял, что, выходит, с рогом был он связан куда сильней, чем ему казалось.

Заморосил дождь. Ветер резко переменился, спустили парус, гребцы сели на весла, заскрипели надрывно уключины. У Веягора закололо в груди, амулет задрожал в предчувствии беды. Неужто до того Стрибог разгневался на неотмоленную помощь и похищенный рог, что решил гнев обрушить на жреца? Вдали загрохотало, голубой высверк расколол потемневшее небо. Ладью подкидывало и кренило набок, дождь застучал о палубу, мгновенно вымочив гребцов и путников.

А у Веягора в голове завыли голоса. Хохот мешался со стоном, кто-то звал на помощь… Это Гаврила, оказалось, схватил жреца за руку и повторял:

– Перевернемся!

Веягор не находил в себе сил ответить: что он может без рога? Просить униженно, умолять сжалиться Стрибога? Но в таком вое голос человечишки не расслышать, кричи не кричи. Остается ждать и надеяться.

С треском шторм вырвал несколько весел из уключин, смешав щепки с бурунами. Гаврила вжался в борт и, наверное, молился. А Веягор, напротив – по странному внутреннему велению встал, всмотрелся сквозь пелену дождя и увидел то, что было невозможно: на дальнем берегу стояла фигура в белом жреческом платье, в одной руке сжимая посох. Веягор видел его не глазами – духом, словно Стрибог показывал ему Буреглава с высоты.

Решился, значит, Владыка на крайность – сам врага извести. Уж больно близко тот к Киеву подобрался.

Гребцы с трудом заводили ладью на волну, опасаясь, что, если пойдут кормой – опрокинутся. Вода кипела, шептала проклятия. Ладья взлетала носом вверх и ныряла, окатывая шквалом холодных брызг всех на борту. А шторм только раззадоривался.

Веягор распрямился, держась за борт. Закрыл глаза и увидел Буреглава так четко, словно стоял против него на том же берегу. Ветер трепал его рыжие космы, птичий череп на посохе пялился пустыми глазницами и кричал раззявленным клювом. Веягор заговорил: тягуче распевал молитву, громко, надсаживая голос. Ладья вновь ушла носом глубоко вниз, жрец не устоял на скользкой палубе, проехался по ней и врезался в поклажу. Ободом бочки ему рассекло лоб, кровь потекла по глазам и тут же смешалась с пеленой брызг.

Гром оглушил, а Веягор почувствовал жар, растущий в груди. Он вновь поднялся и запел молитву громче, не пытаясь отереть кровь. Ветер трепал его платье, сорвал очелье. Ладья завалилась на левый борт, но жрец устоял. Водой плеснуло по ногам – корабль тоже справился. И Веягор вдруг понял: удержится он – и все они выберутся из западни.

Он все еще смотрел на Буреглава, а тот скалился, ударяя посохом в землю. От ударов волны меняли направление, корабль подскакивал, закручивался, терял весла. Веягор не переставал читать молитву и вскоре почувствовал, что уже не один – Гаврила встал рядом и, надрывая горло, повторял за жрецом каждое слово.

– Останови его! – крикнул вдруг один из гребцов, вцепившись Веягору в рукав. – По твою ведь душу пришел!

Жрец отмахнулся от него, но сквозь дождь и кровь на глазах различил, как из-под налипшей к телу рубахи гребца что-то заметно выпирает. Что-то, подвешенное цепью на грудь…

– Верни! – рванулся к нему Веягор, но Иван отшатнулся и замотал головой.

– Дурак! – в сердцах крикнул жрец. – Мы же оба погибнем!

Волна ударила в корму, ладья завалилась, и трое из команды сорвались, не удержавшись за канаты, скреплявшие поклажу, – веревки лопнули, бочки покатились во все стороны, сбивая с ног людей. Вопли ужаса взметнулись над палубой и оборвались. Веягор кинулся на Ивана, вцепился тому в плечи, и оба они упали на скользкие доски.

Кровь теперь была повсюду: капала со лба Веягора, текла из разбитого затылка Ивана и смешивалась с кровью тех, кого на борту уже не было. Жрец ухватился за волосы колдуна, но тот успел выхватить нож и рассек Веягору запястье.

Последние весла разметало по воде, и ладья окончательно потеряла управление. Веягор перехватил руку Ивана с ножом, но тут же пропустил удар в ухо, от которого на миг ослеп и оглох, ослабив хватку. Колдун немедля вывернулся, ногой врезал жрецу в лицо. Хрустнуло, нос объяло огнем. Ладья пошла кормой на волну, накренилась, зачерпнув воды, оставшиеся бочки покатились прямо на Веягора. Он чудом разошелся с той из них, что летела в голову.

Корабль ненадолго выправился. Веягор заметил Ивана: тот стонал, лежа у мачты и держась за край порванного каната. Вторая рука у него была неестественно вывернута. Жрец бросился к нему, сорвал с шеи рог. Ладья вновь накренилась, Веягор потерял равновесие, беспомощно заскользил по мокрой палубе. Но тут кто-то ухватил его за запястье, удержал от падения в бурлящую пучину.

У Гаврилы все жилы чуть не трещали, но он одной рукой вцепился в канат, а другой сжимал руку Веягора, не давая упасть.

Жрец не ждал ни мига: поднес рог к кровавым устам и едва выдохнул. Ветер, словно сторожевой пес, встрепенулся, перестал хлестать со всех сторон. Ладью тряхнуло раз, другой, и ладони Веягора вдруг налились жаром. Он закрыл глаза и увидел Буреглава, растерянного от внезапно притихшего шторма. Веягор улыбнулся, невзирая на разрывающую боль в груди. Лицо Владыки исказилось – почувствовал, как невидимые нити выскользнули из его рук. Веягор рассмеялся, откинув голову, и смех его был подобен грому. Вместе с ним, показалось, вышел весь дух.

Ветер оставил ладью, собравшись в один поток, и ударил Буреглава на берегу, скинув в бурлящие еще воды. Веягор с высоты, словно сам летел по небу, видел, как беспомощно барахтается человек в пучине. Рыжая голова то показывалась над водой, то исчезала в бурунах, и вскоре пропала окончательно.