Возраст не помеха - Мишин Виктор Сергеевич - Страница 14

– Я отказался, сказал, что не могу. Тогда нож отдали пленному, и тот мне чуть голову не отрезал.

– Чего? Красноармеец? Пацана ножом? Парень, ты чего несешь? – вновь недоверчиво воскликнул молодой лейтенант.

– Перед тем как меня добить, я тоже его спросил, знаете, что он ответил?

– Ты сейчас тут наговоришь…

– Что я сука москальская, за таких, как я, он воевать не собирался, вот и сдался. Немцы пообещали ему свободу, если убьет меня. Он даже на секунду не задумался, сразу рванул ко мне. Он был с Западной Украины, только там я слышал такой говор.

– И как же ты выжил?

– Я его убил. – Тишина. Командиры смотрят, взгляд не отводят, а меня давно приучили смотреть в глаза. Видимо, что-то такое в моем взгляде было, что все трое одновременно отвели глаза в сторону. – Да, я убил его, смог отвлечь, заставил выронить нож и ранил им же в живот. Немцы не стали требовать добить, застрелили сами.

– Знаешь, все это, конечно, попахивает сказкой… – начал было особист, но третий из командиров, вновь тот самый, старший лейтенант, вдруг подал голос.

– Товарищ батальонный комиссар… Егор Степанович, я слышал о таком, от пленных, после Барвенково. Правда, не о детях. Там были разговоры о наших солдатах, что попали в плен. Им немцы устраивали какие-то гладиаторские бои, как в Древнем Риме, здесь что-то похожее. Смущает только возраст, неужели и с детьми поступали так же? Ребята рассказывали, что немцы в лагерях таким способом отбирают самых сильных и выносливых, но тут… – он чуть замешкался, – дети…

– Вы же понимаете, товарищ старший лейтенант, что все это требует проверки, и она будет. Парень, если ты шел к нам в надежде рассказать сказку, думая, что ее невозможно проверить, то ты ошибся. Свидетелей первых дней войны, людей, кто прошел лагеря и смог вернуться, много, сведения у нас есть. Сколько займет времени такая проверка, понятия не имею, но выясним все, что можем.

– Бить будете? – хмуро спросил я.

– Ты чего, ошалел, что ли? Это тебе немцы такое рассказали? – вскинулся особист. Если честно, то я как раз мысленно себя готовил именно к тому, что будут жестко колоть. – Во-первых, даже если бы тебя взяли во время боя, видели бы, что ты убивал наших солдат, просто пристрелили бы. А во-вторых, я что, сука какая, детей бить? Даже если ты ничего говорить не станешь, просто увезут на зону, малолетних преступников, к сожалению, у нас хватает.

– Спасибо, – вполне серьезно проговорил я. – Немцы во время обучения постоянно твердили, что стоит нам попасть к Советам, нас будут пытать, кожу заживо сдирать и так далее… Понятно, что пугали, но мало ли?

– Что за обучение, ты был не один? И где был-то?

– После того случая с пленным я был сильно избит, щеку разрезал мне этот предатель глубоко…

– А сам-то не предатель? – хмыкнул молодой лейтенант.

– А кого и что я предал? Немцев? Так только этого и ждал, вообще-то. Присягу я никому не давал, ввиду возраста, надеюсь, понимаете? Родину я не выбирал, где родился, за ту и буду умирать, – при этом взгляд мой стал таким, что этот лейтенантик мгновенно отвернулся.

– Расскажи об обучении, – прервал меня особист. Конкретный дядька, хочет все по полочкам, по порядку. Нравится мне такой подход, сам люблю, когда все по порядку.

– Пару недель провел в госпитале, при лагере. Хотя какой нафиг госпиталь… Просто отдельный домишко, рядом с основными бараками. Там жил и лечил таких, как я, врач Павел Константинович.

– Кто он такой, ты не узнал у него?

– Обычный сельский фельдшер, как он мне рассказывал. Жил где-то под Брестом, лечил людей, старый человек. Немцы пришли, арестовали, так как врач в лагерь все же необходим, приказали жить и работать с пленными детьми. Работал он только за еду, ничего немцы ему не платили, да и не стали бы никогда это делать. Дядька хороший был, добрый, детей очень любил, переживал за нас, но сделать чего-то больше не мог. Лекарств немцы ему не давали, так, тряпок дадут на перевязки, ну йод еще, больше и не видел ничего. Не знаю, что с ним сталось, меня увезли. Несколько раз в пути пересаживали с эшелона в эшелон, пока не выгрузили на какой-то неприметной станции. Вокруг был лес, только нитка железной дороги да несколько домишек вокруг, больше ничего. Долго вели пешком.

– Одного?

– Да нет, нас там целый вагон был, забыл уточнить.

– Опять одни дети?

– Да, некоторых видел в лагере, кого-то впервые. Правда, в этот раз старше двенадцати лет не было никого. А вот младшие присутствовали.

– Младшие это сколько?

– Позже узнал, самому младшему мальчишке только-только семь исполнилось. В таком возрасте очень легко повлиять на психику и склонить на свою сторону.

– Бл…ство! – не сдержался старший лейтенант. Мужик он в возрасте, явно у самого дети были. Выругавшись, старлей встал и вышел из землянки.

– Есть хочешь? – вдруг спросил особист.

– А можно? – уточнил я.

– Ну, а чего тебя голодом теперь морить? Думаю, не удивишь тебя голодом-то?

– Могу три дня не есть вообще, немцы… – я поморщился, вспоминая прошедший год, – заставили научиться и такому. Но, конечно, чувствовать себя при этом буду плохо.

– Сейчас принесут. Алехин, пойдем на воздух, подышим, – особист пропустил вперед лейтенанта и, остановившись, произнес: – У старшего лейтенанта семья в Могилеве осталась, тоже мальчишки были, восьми и десяти годков…

Командиры вышли, я остался сидеть и ждать кормежку. Вообще, если забыть первого командира, к которому я попал, отношение даже радовало. Я ведь помню, как у нас в будущем любили лить помои на представителей особых отделов, да и на командиров вообще. На деле же я видел перед собой обычных людей. Да, военных, но они явно такими были не всегда. У них когда-то были свои семьи, работа, другая жизнь. Немцы хорошо обучали психологии, за год нахождения в спецгруппе нам дали много знаний. Как «прочитать» человека по манере говорить, одеваться, двигаться, найти слабые стороны, это часть того, что я усвоил. Старлей, как я и думал, скорее всего потерял семью. В Могилеве было жарко, в плен они попали или погибли, не важно, страшно другое – мысли о том, что больше он их не увидит. Я видел, как он кусает губы во время моего рассказа, нервничает, курит одну за другой папиросы и даже сидит, постоянно ерзая. Ни к черту у него нервишки, многое пережил, это видно. Особист этот, скорее всего, милиционер в прошлом. Видно по манере вести допрос, по тому, как реагирует на острые моменты, это привычка. Человек явно имеет опыт, выдержку и, в отличие от старлея, крепкие нервы. А третий командир, тот молодой лейтенант, скорее всего какой-нибудь бывший студент, бросивший обучение и окончивший недавно курсы. Горяч, в выражениях не стесняется, думает мало, точнее, не думает, перед тем как что-то сказать. На эмоциях весь, интересно, в какой должности он служит? Старлей, скорее всего, командир роты, вряд ли взвода, я слыхал от немцев, что тут у наших и батальонами лейтенанты командуют, убыль страшная, офицеров не хватает, да и где сейчас эти батальоны полного комплекта взять? У немцев ведь так же, думаете, списочный состав, как по уставу? Я вас умоляю. Роты по шестьдесят человек, редко, когда больше, командуют и ротами, и батальонами такие же лейтенанты, как и в Красной армии. За два-три дня боев от полка остается максимум половина состава, война-то какая идет! Другое дело, что у немцев пока в технике перевес ощутимый, вот и жарят наших, да и то уже без особой эффективности. Да еще немецкие офицеры любят требовать положенное. Проведет рота или батальон атаку, и тут же командир рапортует выше, требуя отвести его подразделение на укомплектование, дескать, выполнение заданий таким составом не гарантируем, и ведь немецкое командование идет им навстречу и выводит потрепанные части в тыл или пополняет на месте. Чаще всего дают возможность уйти на вторую линию и там доукомплектовывают. Немцам нужен результат, от этого и стараются держать порядок во всем.