Роза песков (СИ) - Ром Полина - Страница 36

-- Так что это очень для здоровья полезно, можешь мне поверить!

Потом с сомнением посмотрела на брата и спросила:

-- Гуруз, а ты не хочешь туда сходить?

Мальчишка вскинулся было, даже открыл рот, очевидно желая напомнить, что он сын айнура и не собирается смывать с себя счастье и удачу столь варварским методом, однако, резко вдохнув, замолчал, раздраженно дернул плечом и спросил:

-- Это обязательно, Нариз?

-- Это не обязательно, но очень желательно. И главное, поверь мне, это будет полезно для тебя. Ну, хотя бы попробуй…

Отправив брата отмываться, Нариз присела на скамеечку и дождалась разомлевшего после бани фаранда Бушара Контеро.

Вряд ли за те пятнадцать лет, что мужчина был в рабстве, ему доводилось посещать хаммам. Если он и мылся, то только летом где-нибудь в реке. Сейчас, освобожденный от многолетних наслоений грязи, чисто выбритый и лишенный неопрятной бахромы седых волос, он выглядел значительно лучше.

По лицу его блуждала какая-то растерянная улыбка. Казалось, он все еще не может поверить в происходящее. Нариз с удовольствием оглядела чистую и опрятную одежду, пусть и не слишком дорогую, но и не самую дешевую. Молча отвела старика на постоялый двор, велела дать ему чаю и еды, какой он захочет, и пошла собирать чистую одежду для брата.

Оставшиеся два дня старый раб ел, спал и приходил в себя.

Караван, как и принято, тронулся в путь с утра.

С этого момента Нариз и сама обращалась к старику фаранд Бушар, и того же потребовала от брата.

После того конфликта, когда они чуть не разбежались, Гуруз все же стал покладистее, не сразу кидался скандалить. Пусть и не слишком радостно воспринимал требования Нариз, но и не противился им с яростью.

Как ни странно, времени на уроки были достаточно. Осенние дни становились короче, поэтому дневной передышки для лошадей не было. Зато при первых сумерках останавливались на ночлег и долго вечеряли у костра.

Через несколько дней поездки фаранд Бушар начал потихоньку оттаивать. Уже не вздрагивал, когда его окликали, не пытался прятать еду, стал отвечать более развернуто. Он оказался достаточно интересным собеседником. И Гуруз, первое время напряженно присматривавшийся к рабу, существу, которого он считал неизмеримо ниже себя, с удивлением узнал, что старику знакомы такие вещи, о которых он, сын айнура, даже никогда не слышал.

-- … это называется -- пушка, фаранд Гуруз. И против ее выстрела обычные лучники бессильны!

В такие минуты Нариз затихала. Пусть брат заинтересуется хотя бы военными изобретениями. Тем более, что во время этих бесед старик мягко и ненавязчиво поправлял речь Гуруза.

Самой ей было еще проще. Днем в кибитке заниматься было особенно нечем, потому они вполне сознательно разговаривала, сколько могла, требуя от фаранда поправлять малейшую неточность в речи.

Разговор о том, как он попал в рабство был неизбежен, но Нариз специально не донимала его расспросами на эту тему, понимая, что со временем все узнает и так. Однако, подобная деликатность была совершенно чужда ее брату. Поэтому, не сильно переживая за душевное состояние спутника, однажды вечером у костра он задал прямой вопрос:

-- Фаранд Бушар, вот вы рассказываете про ружья, пушки, пистоли, что стреляют сильно и далеко. Вы говорили, что и у вас были такие пистоли, и вы тоже умеете стрелять. Как же так случилось, что вы попали в рабство? Неужели нельзя было застрелить нападающих?

Слабо дымил костерок. Каша с сушеным мясом была съедена. Вдоль расположившихся у дороги кибиток туда-обратно медленно ездили воины из охраны. Вечер был прохладный, и Нариз принесла из кибитки теплые накидки для всех.

Фаранд Бушал как-то неловко покривил рот, протянул руки к огню и тихо сказал:

-- Эриндина болела, – он помолчал, плотнее закутался в некое подобие тулупа и также тихо продолжил, -- роды у моей Миранды тяжело прошли. Три дня мучилась. Лекарь уже думал, что не выживет. Дочка и родилась слабенькой… А других детей нам боги не дали. Но, ничего… Выровнялась и выросла. Такая умница, вся в мать была…

Первые фразы давались ему с трудом. Для фаранда это было как возвращение к прошлой жизни, от которой его оторвали много лет назад. Очень-очень много лет назад. За эти годы, проведенные в рабстве, он часто вспоминал жену и дочь, и каждый раз почти радовался, что они умерли у него на глазах, а не живут хуже домашнего скота рядом с ним.

Однако, вспоминать все вот так детально было больно. Будто почувствовав эту его боль, Гуруз встал, зачерпнул из парящего на холоде котелка чаю и подал старику, незаметно, как ему казалось, погладив по плечу. Эта горечь в голосе старого раба окончательно примирила сына айнура с его существованием, с его присутствием в их с Нариз семье – старик тоже терял родных и близких.

-- Простыла она сильно, когда пятнадцать зим ей исполнилось. Лечили, лечили, а ей только хуже. Уже до того дошло – кровью кашлять стала… Миранда и уговорила меня к святому источнику съездить – очень верила, что священная вода малышку вылечит. Только так и не доплыли, возле мыса Спящего медведя, арджары нас догнали… -- фаранд помолчал и очень сжато закончил, -- корабль, как водится, сожгли. Пассажиров и команду в трюм закинули. Сперва умерла Миранда, рана у нее на ноге загноилась. Три дня в беспамятстве была. А Эриндина от сырости, да от холода скончалась. Через два дня после матери.

У костра воцарилось молчание. И Нариз, и Гуруз понимали, что лезть со словами сочувствия не стоит.

На одной из промежуточных стоянок в селении Фарджин заказали тонкий деревянный настил, который ровно укладывался между двумя сундуками в кибитке – все же это лучше, чем стелить тюфяк прямо на полу. Ночевки теперь были прохладные, поэтому в костре калили камни, а перед сном специальными щипцами затаскивали их в кибитку.

Везло с погодой – осень была сухая, почти без дождей. Но первые заморозки напугали Нариз – кони оставались на улице, а она слишком слабо разбиралась и не понимала, могут они простыть или нет. С этим вопросом она и обратилась к Гурузу.

Брат рассмеялся:

-- Нариз, ты что?! Они же зимуют в степи! Да и кормим мы их отлично.

-- Может стоит приобрести им попоны?

-- Ай-я, ты их еще в хаммам своди! – Гуруз был искренне возмущен такой глупостью.

Решив, что в конях он точно разбирается лучше, чем она, Нариз отстала. Однако через несколько дней тему попон поднял фаранд Бушар. И вот тут Нариз решила не вмешиваться.

-- Юный фаранд, чем дальше мы будем отъезжать от Асанбада, тем холоднее будут зимы. Скоро вы узнаете, что такое настоящий мороз.

Брат долго спорил, но в конце концом плюнул и сдался – попоны были куплены. И через пару недель Гуруз убедился, что старик был прав, а он, гуруз, слишком мало знает о зиме и морозах. После разговора с Нариз, недовольно признав свою неправоту, он, сопя, извинился перед фарандом Бушаром.

Был еще один вопрос, который сильно беспокоил Нариз, -- математика, чтение и письмо. Она понимала, что учиться придется с нуля, но не представляла, где и как это сделать. Нужна была бумага, перья, чернила и книги. Кроме того, нужно было место и время. Писать, как и читать, в покачивающейся кибитке было решительно невозможно. Нариз утешала себя тем, что, обустроившись на новом месте, обязательно наймет учителей.

Путь был долог, и разговоры у костра сильно сблизили этих чужих в общем-то друг другу людей. Нариз знала, что в один из дней, когда она уходила стирать в близлежащем ручье белье, Гуруз рассказал их историю фаранду – вернувшись, она успела ухватить несколько фраз.

Кто знает, какие мысли бродили в голове старика, но однажды днем он заговорил с Нариз о волновавшей его теме:

-- Молодая фаранда, там, в своей степи, ты была дочерью айнура, богатого человека. Вы с братом были защищены. Пойми, девочка, в Синцерии все будет не так. Ты дала мне свободу, и я хочу отблагодарить тебя. Я не самый богатый человек, но все же в столице у меня есть свой дом и есть неплохой доход. Конечно, когда мы не вернулись, уж какая-то дальняя родня да нашлась, но я пойду в суд, и мне вернут мое имущество. Думаю, после меня унаследовал Ирон Контеро, мой двоюродный брат. Он человек разумный и вернет чужое. Я думаю, -- осторожно добавил фаранд, -- вам с братом стоит остановиться в моем доме и присмотреться к столичной жизни. Мой долг тебе велик и я постараюсь его отдать. Подумай, фаранда Нариз, я не тороплю тебя.