Святые Спасения - Гамильтон Питер Ф. - Страница 96

— Как только наши аспекты воссоединятся, различий не будет.

— Я не аспект. Я Ирелла.

— Мы — аспекты.

— Нет. Ты — искусственная личность, функционирующая в массиве, никогда не предназначавшемся для тебя.

— И все же вот я. — Андроид поднялся, посмотрел на себя и усмехнулся: — И отличия не только в массиве.

— Ох, святые.

Она тоже невольно ухмыльнулась; и губы ее дернулись точно так же.

«Возможно, мысли обладают собственной запутанностью, больше духовной, чем квантовой?»

— Нам лучше заняться делом, — сказал андроид.

— Да. Думаю, тебе лучше на чем–то поехать. Не уверена, что даже ты способен скоординироваться, проходя через градиент.

— Знаю. Кресло подойдет.

— Да.

Говорить что–то еще не было смысла. Копируя себя, она размышляла о том, как лучше всего добраться до лестницы. Значит, это знал и андроид.

Андроид взял кресло с колесиками и без усилий понес его к проходу. Там, у перекрестка, он сел — лицом к трупу Кенельм. Разложение прогрессировало. Скелет распался на части, поскольку суставы отделились друг от друга, кости осели, туника распласталась по ним. Череп перекатился, пустые глазницы уставились в потолок.

Ирелла ухватилась за спинку кресла и потянула на себя, проверяя, насколько легко оно катится.

— Постарайся не наехать на скелет, — сказал андроид.

Замечание, не достойное ответа.

— Готов?

— Риторический вопрос.

Ирелла собралась и побежала к проходу, толкая перед собой кресло. Сильно толкая. А потом отпустила его — и резко остановилась, замахав руками, ловя равновесие.

«Только бы не упасть вперед».

Кресло с грохотом покатилось дальше, легко пересекло границу, и бешеные воздушные потоки захлестнули его. Вот оно миновало скелет…

И андроид исчез. Так быстро, что даже размытого пятна не осталось.

Ирелла испустила долгий вздох облегчения. Кресло оставалось несколько секунд в том же положении, потом ей показалось, что она заметила какую–то тень, мелькнувшую позади него, — тень, двигавшуюся со скоростью молнии. Затем появилась небольшая колесная платформа с одинокой вертикальной штурвальной колонкой в центре. Платформа пересекла границу. На ней стоял андроид Энсли — и еще четыре таких же андроида, только бесполых и с кожей почти столь же черной, как у Иреллы.

— Что случилось? — спросила она.

Четверо чернокожих андроидов спрыгнули на пол и поспешили прочь по коридору.

— Эй! — возмущенно пролепетала она.

— Мне очень жаль, — сказал андроид Энсли, сходя в платформы.

— Что? Почему?

У нее возникли дурные предчувствия.

На оптике Иреллы замигала ее собственная иконка. Но она не решилась открыть ее, догадываясь, что воспоминания будут плохими.

— Просто скажи. Мы можем изменить временные потоки?

— Полагаю, да. Остальные наши ушли, чтобы начать процесс. Ирелла активировала иконку…

Ощущения были как при пробуждении. Сознание поднималось из туманной тьмы, неся с собой память о том, кем она была и что сделала, чтобы восстановить свою личность. Она самоопределилась — не было ни сомнений, ни биомеханической тревоги за андроида Энсли. Однако его проход через градиент был мучительным. На внутреннюю сеть обрушилась лавина помех, массив в груди бессистемно сбоил. Ей казалось, она теряет рассудок… в некотором смысле так и было. Она сопротивлялась, помещая драгоценные воспоминания в глубокие хранилища, а кресло все ехало и ехало через градиент, и маленьким колесикам требовались долгие томительные дни, чтобы совершить один–единственный оборот. Наконец безумные временные потоки сгладились, и сознание вернулось в полном объеме. Время вновь сделалось целым. Она встала и поспешила к лестнице. Поднялась на двадцать пятую палубу. Палуба состарилась. Огни потускнели, некоторые вообще не горели. От воздухораспределительных решеток черными языками пламени тянулись по стенам полосы пыли. Краски повсюду поблекли — она оказалась в мире тусклой пастели. Пол перед тактической рубкой истерся, из–под тонкого ламината проглядывал металл.

«Сколько же прошло времени?» — гадала она.

В рубке никого не было. Но когда–то там кто–то был. Больше половины комнаты занимала огромная гора мусора — в основном старых подносов с остатками еды, давно высохшими и затвердевшими, но все еще источающими мерзкое зловоние.

«Погоди–ка. Что? У андроида есть обоняние? Зачем?»

Она торопливо закрыла дверь. Тактическая рубка, должно быть, использовалась в качестве свалки. Потом она осознала размер кучи.

«Святые, сколько же подносов там было? Сотни? Нет, больше похоже на тысячи».

Сколько прошло времени?

— Тиллиана? Элличи? Александре?

Нет ответа. Программы управления андроидом были сложными; чтобы разобраться в структуре системы связи, пришлось сосредоточиться. В этом секторе имелась функциональная субсеть, хотя некоторые узлы и бездействовали. Иконка журнала технического обслуживания увеличилась, предоставляя детальную информацию о неполадках. Узлы начали выходить из строя одиннадцать лет назад.

«Одиннадцать лет?»

Она запросила подробности. Изо рта вырвался крик ужаса, взлетела рука, чтобы приглушить его. Раздвоение. Полное раздвоение. Рука — ее рука — была белой, и несколько секунд она не могла понять почему. Потом вспомнила, что она в теле андроида. Странно, как она приспособилась — за считаные минуты. Но шок осознания оказался достаточно силен, чтобы разрушить этот уют. Согласно журналу, узлы первоначально отключились от сети «Моргана» девяносто семь лет назад.

— Ох, святые, нет. Нет, нет, нет!

«Этого не может быть».

Она побежала, открывая каждую попадающуюся на пути дверь. За десятой обнаружилась столовая. Здесь тоже валялось много подносов, посвежее, чем в конференц–зале. Объедки подсохли не все, и запах стоял посильнее. Стеновые панели вокруг пищевых принтеров были сняты. Кто–то чинил машины; две стояли открытыми и частично разобранными. Их сложные комплектующие подключили к оставшемуся принтеру при помощи грубых шлангов и кабелей. Ирелла заглянула в меню принтера: очень скудное, в основном супы и рогалики. Имелось еще некоторое количество фруктовых заправок, а из молочного производиться могло только собственно молоко да сыр. На всем твердом стояли пометки об ошибке; продукт выходил только пастообразный. Резервуары с питательными веществами были практически пусты — в них не осталось и пяти процентов биогенов.

Ирелла, пошатываясь, вышла из столовой. Палубой ниже располагался медотсек; если Тиллиана, Элличи и Александре выжили, они могут быть там. Она спустилась по лестнице, заставляя себя поторапливаться. Дверь госпиталя была открыта — ее механизм не работал. Внутри все пять медицинских отсеков явно подвергались ремонту: крышки сняты, деликатные внутренние системы обнажены, и видно, что в них копались, неумело пытаясь что–то исправить. Тело андроида не обладало программой непроизвольных мышечных сокращений, но Ирелла определенно чувствовала, что ее бьет дрожь.

Вернувшись в коридор, она осмотрела пол и обнаружила бросающиеся в глаза потертости — следы, ведущие к нескольким каютам. В первой было темно и тихо; во второй тоже. Однако, приблизившись к третьей, она услышала оркестровую музыку. Когда дверь открылась, звук стал таким громким, что Ирелла замешкалась на пороге. Текстура стен каюты воспроизводила великолепный туринский оперный театр Реджо — в его первоначальном виде, каким он был в восемнадцатом веке. Зрительный зал был полон мужчин во фраках и женщин в длинных вечерних платьях, в оркестровой яме играли музыканты, по сцене вышагивали актеры в аутентичных костюмах. Подпрограмма определила представление. Опера «Богема». Пуччини.

В первом ряду партера сидела старая женщина в экстравагантном, обшитом кружевом платье, которое ассоциировалось у Иреллы со сварливыми вдовствующими знатными дамами из романов Джейн Остин. Если бы не причудливое одеяние, легко можно было бы представить, что эта старуха шагнула на «Морган» прямо из эпохи неолита. Визуальная подпрограмма определила с вероятностью в сорок три процента, что это Тиллиана. Предельно сосредоточившись, Ирелла и впрямь улавливала черты, которые знала всю свою жизнь, — состарившиеся и истершиеся за девять десятков лет.