Авиатор: назад в СССР 2 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 27

Не успел он договорить, как я резко влепил ему пощёчину. Шлепок был отчётливо слышен. Кто-то кричал сбоку, чтобы я прекратил и отошёл.

— Ты перешёл все границы. Но, кроме как пощечины ничего больше не заслужил. Следующее слово в её адрес, и я отпечатаю у тебя на лице свой кулак. Ты меня услышал, — сказал я, но эта хитрая рожа только ухмыльнулась.

— Родин отставить! — кричал кто-то, но я был нацелен только на своего оппонента.

Почему он не уходит? Что он ещё задумал? Я же его сейчас изничтожу?

— Баля и Родин, прекратить! Ко мне, оба! — спешил к нам инструктор Алексея. Больше я не поворачивал головы и смотрел на своего противника.

— Серый спокойно! Отойди! — послышалось сзади.

— Дешёвка она, — сказал Баля, разрывая на несколько частей фотографию прямо у меня на глазах и бросив мне в лицо. — Она проститутка и шала...

Я не дал ему договорить и дважды мощно врезал кулаком в лицо. На ногах он не устоял, и рухнул на бетон. Сев на него сверху, я вколотил ещё несколько ударов, но желаемое количество мне не дали нанести. Кто-то вцепился в мою руку, и потащил назад.

— Родин, отставить! Под арест пойдёшь! А затем и вылетишь у меня с училища, — орал Швабрин, стоявший надо мной, пока меня держали, уложив на бетон. Извернувшись, я снова вскочил и направился к этому ничтожеству по фамилии Баля, чьё лицо уже изрядно кровоточило.

— Серый, отчислят же, — запрыгнул на меня Артём, пытаясь повалить.

— Отстань! — рыкнул я и шёл на Баля с верхом сидящим на мне Артёме.

— Серёга, брось! — встал передо мной Костян. — На меня смотри и успокойся!

Во мне было столько ярости и гнева по отношению к этому «недоразумению», ползущего по бетонным плитам, с разбитой рожей.

— Я на тебя рапорт напишу, Родин, — сказал Швабрин. — За что ты его ударил?

— Просто так ударил, товарищ старший лейтенант! С ума сошёл! — вопил Баля. — Я сам на него рапорт напи...

— Отставить, Баля! — крикнул на него один из инструкторов, прибежавший разнимать. — Что-то про девочку сказал, Федорович.

— И фото порвал её. Вон, смотрите обрывки, — показывал горсть маленьких кусочков фотобумаги тот самый техник-срочник.

— Это не повод! — рыкнул Швабрин. — Я напишу Родин, как было. Теперь тебя уже ничего не спасёт. Марш в казарму! Я доложу Реброву об инциденте.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Пишите что хотите, — сказал я и направился в сторону казармы.

— Серый! — кричал мне Макс, догоняя меня в районе отбойника. — Я с тобой.

— Он её оскорбил и порвал подарок на моих глазах, — продолжал я повторять снова и снова, пока не умылся холодной водой в умывальнике.

К вечеру пришёл в расположение Нестеров. Я по-прежнему находился в отрешённом от реальности состоянии. Однако, начало приходить осознание, что я вновь совершил ту же ошибку, что и в прошлой жизни.

— Видимо, карма у тебя такая, Сергей, — сказал Нестеров, пытаясь меня подбодрить. — Я... извини. У меня нет возможности тебе помочь, поскольку там уже вся линия от Швабрина до замполита училища в курсе.

— А Борщёв остался за начальника, пока Крутов в отпуске, верно? — спросил я.

— Ты понял, что тебе грозит? — сказал Нестеров.

— Сколько дадут гауптвахты? — спросил я.

— Не будет её. Завтра учёный совет по поводу твоего отчисления.

Как я понял, со мной решили не церемониться. Тут можно сказать, что всё видно на лице у Баля. Весь его диагноз я не знал, но в казарме он не появился вчера. Положили в лазарет.

Сначала первым со мной беседовал Ребров в своём кабинете.

— Родин, тебе лавры Бориса Лагутина не дают покоя? — спросил у меня комэска, когда мы с Нестеровым стояли перед его столом. — Тот дважды на Олимпиадах всех отметелил и ты в ту же степь?

Конечно, перед этим у него был длинный монолог по поводу своего личного отношения к инциденту и к нам с Николаевичем.

— Командир, может, есть возможность что-то сделать? Давай Доброва найдём. Он вытащит парня...

— Николаич, хорош! Где я тебе Палыча найду? — прервал его Ребров и закурил свой «Союз-Аполлон». — Сейчас к Граблину пойдём. Может получится что-то решить, но ты же его знаешь? У вас с ним..., — начал говорить комэска, но прервался, взглянув на меня.

— Товарищ командир, о конфликте Петра Николаевича и подполковника Граблина знают все. В нашей группе так точно известно всё и вероятная причина тоже, — сказал я.

Действительно, чё уже играть из себя сейчас подростка. Пускай уже говорит Ребров и при мне.

— Как бабы-сплетницы! А чё ещё знаете? — спросил Ребров.

— И про Швабру, и про Граблю, и про их родство с Борщёвым. Не маленький я уже, товарищ командир. Не будем время тянуть, и пойдём уже к заместителю командира...

— Он за командира полка сейчас, — поправил меня Ребров, затушив в пепельнице сигарету. — Ладно, смело будем играть! Пошли...

Наш смелый был порыв прерван звонком телефона. Комэска, судя по задумчивому виду, сомневался брать или не брать трубку.

— Да, я слушаю. Да, Дмитрий Саныч. Прямо туда? Уже? Я бы попросил... Всё понимаю, но если можно как-то... Есть! Есть, заниматься с личным составом! — закончил Ребров свой телефонный разговор и положил трубку.

— Дима Граблин? Сразу в училище побежал, чтобы не успели Доброва найти? — спросил Нестеров и подошёл к столу Реброва. — Дайте сигаретку, командир.

— Кури, прям здесь, — сказал Ребров и протянул открытую пачку Нестерову. — И ты бери, — зарычал на меня комэска.

— Я не курю...

— Сказал, кури! — бросил мне пачку Ребров. Я открыл её и обнаружил в ней две сигареты. — Одну сейчас, а вторую потом.

— Перед смертью не надышишься, товарищ подполковник, — сказал я, принимая коробок спичек от Нестерова. Непривыкший к никотину организм сразу стал отторгать табачный дым. Я зашёлся кашлем с первой же затяжки.

— Тоже мне, нашёлся предрекатель! Двигайте в училище, только пусть переоденется в парадку, — сказал Ребров и пожал мне руку. — Не знаю, насколько дорога тебе эта девушка, из-за которой ты можешь вылететь, но, надеюсь, оно того стоило. Держись там!

— Спасибо, Гелий Вольфрамович, — сказал я, и комэску аж перекосило, когда он услышал своё имя и отчество. Не любил он, когда его так называли. Родители, видно, у него были фанатами химии.

Перед входом в аудиторию, где уже шло обсуждение, нас с Нестеровым встретил мой взводный, капитан Витов. Он тоже был поражён тем, что так быстро решили собраться начальники по этому делу.

— Это ещё пока не учёный совет, но что сейчас решат, то и будет, — сказал Витов.

— Вообще никак нельзя повлиять? С ударом по голове прокатило, ведь? — спросил Николаевич.

— То-то и оно, что не сильно прокатило. Борщёв отчего-то решил рапорт Швабрина затерять и не придал огласке его. В итоге на показаниях Родина и заключении из госпиталя остановились. Мол, жив и ладно. Крутову не до этого сейчас.

— А теперь решили раскрутить, пока генерала нет? — спросил я.

— Похоже, что да. Крутов уже место себе ищет наземное где-то, по всяким коллегиям постоянно ездит, а замполита за себя оставляет. А тот отчисляет ребят и за меньшие проступки.

Дверь в аудиторию открылась, и перед нами появился Баля. Нестеров сразу схватил меня за плечо, а Витов стал передо мной.

Сержант сейчас был похож на енота с большими синяками вокруг глаз. Рассечение на носу и опухшая щека — за такие побои можно и условку, схлопотать.

— Следующий ты, Родин. Скоро вызовут, — сказал Баля и зашагал по коридору к центральной лестнице.

— Серёга, — сказал Нестеров, отводя меня чуть дальше от кабинета. — Расскажи им, всё как было. Может, расчувствуются и просто на «губу» отправят...

— Вы хотите, чтобы я давил на то, что побил его за фото и пару слов в отношении девушки? Отмазка так себе!

— А у тебя есть варианты? — спросил Николаевич, но ответить я уже не успел. В коридор выглянул Голубев и пригласил меня. Однако Нестеров отправился со мной.