Счастье в декларацию не вносим (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 5

Вот сегодняшний день совершенно точно собирался пройти под лозунгом: «Вышиби дверь таможенного поста!», потому как в эту несчастную дверь снова колотили, ботали, долбили – делали что угодно, но только не стучали. Ведь стук – звук деликатный, привлекающий к себе внимание и только. Желающих же попасть внутрь явно возмущало, что к их встрече не подготовились ещё на подлёте. В смысле, на их, желающих, подлёте.

Эль с такой концепцией была категорически не согласна. В конце концов, она хоть и маленький, но всё же имперский чиновник, занимающий весьма ответственный пост. А обыкновенная вежливость требовала проявить уважение ко всему этому: и к Империи, и к посту, и к чиновнику, то есть, к самой таможеннице.

Вот только выразить своё негодование ей, Эль, не дали. Стоило несчастную дверь открыть, как в комнатке просто чёрным — черно стало и очень, ну просто невероятно тесно.

– Оставайтесь на своих местах! – гаркнуло оглушительно и казённо, – работает служба межмировой безопасности Рагоса. Всем принять истинный облик. – Где-то за стеной, на улице, вероятно, истошно и уныло, разгоняя чересчур любопытных по домам, завыли служебные гремлины. – Я сказал, принять истинный облик!

Здоровенный, в толстой кожаной перчатке палец почти ткнул в грудь Эль.

– Я? – удивилась таможенница и тоже зачем-то на себя указала. – Я человек. Чистокровный, – добавила уж совсем лишнее.

Кажется, обладатель огромного пальца хмыкнул недоверчиво. Впрочем, это вполне могло только примерещиться. Нюансы чужих эмоций начинают ускользать, когда за спиной гремлины воют, толпа непонятных в чёрных длиннополых плащах и капюшонах, кажется, готовится разгромить «приёмник», а в тебя тычет такой же длиннополый, да ещё в маске с изогнутым клювом, высовывающимся из-под капюшона.

– Вы? – Толстенный палец, как стрелка компаса, качнулся в сторону вампирши, плечом подпирающей косяк кухонного проёма.

Аниэра была невозмутима и тиха, как майский полдень: стояла себе, вычищая из-под алых, тщательно наманикюренных ногтей несуществующую грязь. Правда, делала она это тесаком, которым Джастин обычно мясо рубил, да и верхняя губа таможенного техника подозрительно морщилась – вот-вот оскалится.

– Высший вампир, – мило улыбнулась Аниэра, продемонстрировав клювастой маске значительно удлинившиеся и заострившиеся клыки. – Истинного облика, как вы понимаете, не имею. Могу обернуться туманом. Хотите?

– Дом?

Обладатель пальца-компаса ей явно не поверил и вроде бы оглядел красотку с макушки до пяток, а потом обратно. Впрочем, с такой же вероятностью он мог в стенку таращиться или рожи корчить – за маской-то ничего не разобрать.

– Дом Алой росы, коренной род. Старшая дочь властелина, – вежливо отрекомендовалась техник.

– Я проверю, – пообещал клювастый не без угрозы.

– Проверяйте, – милостиво разрешила Аниэра, улыбнувшись ещё милее. И гораздо шире.

– Вы?

Палец-компас переместился к Рарнегу, перебирающему за конторкой декларации, оставленные утренними купидонами.

– Видите ли, я бы не хотел…

– Вижу, что вы оборотень! – рявкнул чёрный в маске. – Предупреждаю, с нами разумнее сотрудничать. Иначе последствия могут не понравиться.

– Я и не собирался скрывать свою сущность, – оскорбился Рарнег, по своему обыкновению державшийся, будто только что шомпол проглотил. – Но, прошу меня простить, вынужден отказаться подчиниться вашему требованию. Закон Рагоса о праве на самоопределение…

– У вас уши заложило? – в общем-то, даже вежливо поинтересовался «клювастый». – Здесь и сейчас один закон – приказы СМБ[1]. Это ясно?

– Я попросил бы! – возмутился оборотень. – Конституция, которая гарантирует всем, имеющим гражданство…

– Рарнег! – чуть повысила голос Эль. – Выполняй, что велено.

Секретарь глянул на начальницу так, что она немедленно прочувствовала всю глубину своего предательства.

– Я могу выйти? – очень холодным и безумно официальным тоном осведомился оборотень, старательно глядя в никуда.

– Нет, – рыкнул тот, что в маске, кажется, начиная раздражаться.

– Как вам угодно.

Рарнег едва заметно поклонился, поправил очки, нервно блеснувшие тонкой оправой, и присел за конторку, словно в прятки играя. Через секунду на столешницу, поверх деклараций, лёг сюртук, потом очки, галстук, жилет, рубаха.

– Это что? – спросил «клювастый», явно к Эль обращаясь.

– Бережное отношение к одежде? – предположила таможенница, пожав плечами.

Обсуждать с чёрным особенности характеров своих подчинённых у неё никакого желания не было.

Нижнюю рубаху, кальсоны, носки и туфли по-прежнему прячущийся Рернег скромно пристроил рядом с конторкой, ну а там и сам показался: вышел бочком, поджав хвост между задних лап, но не испуганно, а будто стесняясь. Сел у заборчика, перегораживающего «приёмник», независимо отвернул пегую морду к окну Полуночного мира.

Окраска у него и впрямь была замечательная: трёхцветная, рыже-бело-чёрными пятнами, как у кошки, волкам совсем несвойственная. Наверное, поэтому оборотень не выглядел ни страшным, ни даже значительным, хотя и мощи, и росту, и клыкам с когтями ему бы любой одинец позавидовал.

– Так, – вынес вердикт «чёрный»,– остался последний. Ну?

Джастин медленно, эдак сонно, поднял голову. Медленно тряхнул гривой, перекидывая волосы за спину. Медленно улыбнулся. Ещё медленнее стянул полотенчико, брюками так и не заменённое.

– Не надо! – хотела было крикнуть Эль.

Хотеть-то хотела, да вышел только мышиный писк, который, во-первых, никто не услышал, а, во-вторых, любые протесты были уже бесполезны. Потому что на месте Джастина стоял никакой не Джастин, а условно-узнаваемый мужской силуэт, вылепленный из плотного текучего дыма. И силуэт этот рос, пучился, словно его изнутри толкало, выдавливало.

Аниэра молча развернулась и канула в глубинах кухни вместе с тесаком. Рернег, мигом растеряв всё своё достоинство вместе со смущением, попытался забраться под конторку – щель между ней и полом шириной не отличалась, но оборотень упорно, скребя когтями недавно отполированные доски, подмахивая толстенным хвостом, втискивался – и у него получалось. Ну а Эль, за неимением других вариантов, просто спряталась за «клювастым», прикрывшись им, как щитом.

– Грим! – истошно крикнул кто-то, умудрившись переорать не прекращающийся вой гремлинов.

Ну а грим – громадный, под потолок, не слишком материальный, дымчатый пёс, с глазами-плошками, горящими болотными огоньками – раззявил кроваво-алую пасть-туннель и оглушительно гавкнул.

Эль обхватила ладонью оберег, тётушкино колечко, которое на левой руке носила, судорожно взывая к Хранителям, мешая слова молитвы с отвращающим заклинанием. Ей-то, наверное, ничего не грозило, ведь вроде как хозяйка, но всё же, всё же… Увидеть, а тем более услышать грима – это вам не с троллем на узкой тропинке встретиться, это пострашнее будет.

А ухмыляющийся Джастин, явно довольный произведённым впечатлением, упёрся лапами и исполнил свой коронный трюк. Гигантский пёс тряхнул шкурой, обдав всех не успевших спрятаться самой настоящей волной болотных брызг, ледяной ночной росы, вони мокрой псины и кладбищенского тлена.

Ну и ещё разок гавкнул – для порядка.

***

Помыться-переодеться «клювастый» не позволил ни бравым эсэмбешникам, ни несчастным таможенникам, да и себе лишь одно послабление дал – сбросил плащ, вежливо попросив его сжечь. Правда, без плаща он понятнее не стал: чёрный мундир, смахивающий на военный, но без всяких опознавательных знаков, и кожаная шлем-маска с застеклёнными прорезями для глаз, делали его ещё более безликим, чем натянутый до подбородка капюшон.

Хорошо ещё, позволил на улицу выйти – дышать в доме было попросту нечем, да и плесень, мгновенно покрывшая мшистыми космами все стены, здоровью не способствовала. Впрочем, как и синеватые бледненькие поганки, выросшие по углам, и лишай, скользким ковром покрывший пол, и…

В общем, таможне теперь если не ремонт требовался, то генеральная, просто-таки маршальская уборка точно была нужна.