Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 15
- Предыдущая
- 15/62
- Следующая
– Что вам от меня надо? – хотела было возмутиться Маша, но вышло у неё жалобно. – Что вы ко мне пристали?
– Я не приставал, – спокойно объяснил Саша, – я слова подбирал. «Полная» не пойдёт, «круглая» тоже не катит, а то ещё чего нового сочинишь. Ты просто набитая. Набитая всякой хернёй дура.
– Чего?
От удивления госпожа Мельге перестала вырываться и уселась обратно, на колкую, успевшую выгореть до соломы траву.
– Того. Кто тебе сказал, что ты… – Спаситель крутанул башкой, фыркнув навроде своей собаки, – толстая?
– Да я сама знаю, зна-ю!
– Откуда?
– Да всё оттуда же! – опять-таки непонятно с чего, наверное, всё с того же удивления, Мария с горячностью принялась доказывать свою правоту, загибая пальцы для убедительности. – Вот смотри. Заходишь в приличный магазин, а там все наряды только до щедрого сорок четвёртого размера. Ну, если совсем повезет, до сорок шестого. У меня же пятидесятый, а то и пятьдесят второй. Знаешь, где такие продают? В салоне «Пышка»! И тренер мне сказал, что у меня колени рыхлые, а под ними отложения жира. А чтобы они не были рыхлыми, надо каждый день на этих их… пыточных орудиях по полтора часа оттарабанить. А врач посоветовал усиленно налегать на шпинат и сделать липосакцию! То есть шпинат всё равно не поможет! – Маша потрясла под гасконским носом пальцем. – А ты говоришь.
– Я молчу, – напомнил Саша.
– Вот и молчи.
– Я только одно не понял. Ну, если тебя так волнуют колени, так вперёд вместе с тренером. Чего страдать-то?
– А когда? – взвилась Мария. – Нет, ты вот скажи, когда? Я встаю в шесть, а ложусь хорошо если в двенадцать. Да и времени жалко. Я не могу по часам пить смузи и сельдереевый фреш. И ягоды годжи есть тоже не могу, у меня от них в желудке дырка появляется. И мне не хватает на ужин фруктика киви, я мяса хочу. Потому что не обедала, а иногда даже не завтракала. И…
– Понял, – снова кивнул Саша. – Ты бизнесменша.
– Я не бизнесменша, – обиделась Мария. – У нас фирма. Мы с мужем соучредители.
– Колбасой торгуете или водкой?
Вот тут Мария Архиповна оскорбилась всерьёз.
– А другого даже в голову не приходит, да? Туризмом мы занимаемся, туристов возим иностранных – Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Золотое кольцо России. Между прочим, я сама это придумала, когда у нас никто о таком слыхом не слыхивал. Только в Москве, да и то… У них-то что? Красная площадь, Эрмитаж да Нижегородский кремль. А вот чтоб в Палех французов свозить или немцев в Мышкин? Да чтобы накормить по-человечески, и поселить не в курятнике, и катать на автобусах, не на рыдванах. А вот я придумала и сделала!
– И как, много заработала? – поинтересовался спаситель, явно успехами Марии не впечатлённый.
Он даже травинку сорвал и в зубы сунул, а смотрел вообще куда-то в трудно определимые дали поверх Машиного плеча.
– Ипотеку выплатить хватило, – процедила госпожа Мельге сквозь зубы. – Недавно машину поменяли. Хорошая машина, немецкая. Отдыхаем в Испании. Собираемся дом за городом строить. Тебе хватит?
Саша снова кивнул, рассматривая что-то, доступное только ему.
– А колени тут при чём? – спросил, жуя травинку.
– Колени тут совершенно ни при чём, – вздохнула Маша. Силы, которых вот только что было навалом, хоть вагоны разгружай, не просто кончились, а исчезли, даже не вытекли, а испарились – были и нету. Голова разболелась до звона, дико потянуло в сон, веки на самом деле стали свинцовыми. В желудке же непонятно откуда взялась склизкая холодная змея. – У Никки коленей нету. Вернее есть, но правильные…
– Никки – это кто?
– Это наша секретарша, – отозвалась Мария из мутно-туманной взвеси.
– И где ты их застукала? В кабинете или дома?
– Я не стукала. Я зашла, а там задница.
– Чья? Никки? – донеслось из далёкого далека.
– Павла.
– Выдающаяся хоть задница-то?
– Белая и волосатая. И ямочки, как у младенчика, – промямлила Мария.
И почему она не догадалась раньше? Спать – это же так замечательно и просто. Нужно всего лишь лечь, да разрешить глазам не открываться. И спать, спать, спать…
– Ну вот так-то лучше, – раздалось за туманом, который становился всё плотнее.
И Маша поплыла. Точнее, её сначала рвануло вверх – довольно неприятно, потревожив змею в желудке, а потом она уже поплыла. Но это было так чудесно.
***
Мария открыла глаза и растерялась: над головой раскинулся вылинявший, когда-то бывший лимонным шатёр с кручёной бахромой по краю и вот эта самая бахрома свешивалась почти до Машиного носа. По крайней мере, она отчётливо чувствовала, как от ниток пахнет пылью. Мельге повернула голову и уставилась на утлый столик об одной ножке. На нём стоял стеклянный кувшин с чем-то розовато-красным и стакан, в нём две немалые таблетки.
– Хозяева, есть кто дома? – заорали за стеной и в брёвна заколотили, словно тараном.
Маша села, едва не снеся затылком торшер вместе с его абажуром и бахромой, схватила кувшин – пить хотелось так, что в голове, которая, кстати, немилосердно трещала, мутилось.
Кисленький, ещё прохладный морс полился в горло и ниже, производя в организме чудесные превращения – Мария готова была поклясться, что там, внутри, всё разворачивается, расправляется и, вообще, начинает цвести. А до этого внутренности были скукоженные, ссохшиеся и почти сожженные, просто она это не сразу поняла.
– Хозяева? – Где-то близко сильно затопало, словно стадо коней разом переступили с ноги на ногу. Или у коней не стадо? – Здрасти вам. Участковый уполномоченный полиции Быр-дыр-ов.
Фамилию представившегося она не разобрала, но услышалось похоже.
Маша глянула на притопавшего поверх края кувшина, пискнула, сделав слишком большой глоток, и ничего не ответила. Но боровичка – давешнего полицейского, обещавшего разобраться – это нисколько не смутило. Он основательно пристроился к столу – большому, а не тому, что стоял рядом с Машиным диваном. Снял фуражку, деловито разгладил единственную прядь, перекинутую через лысую макушку, достал из зелененькой папочки листки, разложил поверх вязанной скатёрки.
– Опять злоупотребили? – спросил с сочувствием. – Зря вы так, мать алкоголичка – горе в семье.
– Почему злоупотребила? – булькнула Маша.
Расставаться с кувшином, в котором животворительного морса оставалось ещё порядочно, не хотелось категорически. Но полицейский глянул так выразительно, что пришлось не только кувшин отставить, но и себя осмотреть. Картина представилась малоутешительная: на Марии Архиповне был всё тот же купальник, правда, совершенно высохший, поверх накинута простыня с дыркой, рядышком стакан наверняка с аспирином. Ну а что там творится на её физиономии и голове, представлять было страшно.
– Понимаете, я… – начала было Мария и закрыла рот.
Объяснение, совершенно правдивое и честное, в данном случае не тянуло даже на оправдание. «Я не пила, а почти утонула»? Звучит замечательно.
– Понимаю, – серьёзно кивнул участковый. – Но вы всё равно завязывайте с этим, гражданка Кислицина.
– Я не Кислицина. Я Мельге. Мельге Мария Архиповна.
– Это откуда ж такая? – изумился боровичок.
– Немецкая. Бароны Мельге… – Маша прикусила язык и яростно почесала макушку. Она на самом деле чесалась невыносимо, да ещё под ногтями песок заскрипел. – Мель-ге, с мягким знаком.
– Баро-оны, – уважительно протянул страж закона, что-то записывая – По мужу, значит. А в девичестве Кислицина.
– Я и в девичестве Мельге. По мужу я Шарова.
Полицейский перестал писать, поднял голову и задумчиво уставился на Машу, она смотрела на него, старательно натягивая простыню. Молчали довольно долго.
– А блаженные Кислицины вам кем приходятся? – эдак ласково осведомился наконец боровичок.
– Никем, – призналась Маша. – Этот дом принадлежит моей подруге, а вот она уже внучка. То есть, я не знаю, может, и не внучка. Но родственница. Наверное.
– Так вы-то тут что делаете?
– Живу, – честно ответила Мария и снова поскребла макушку.
- Предыдущая
- 15/62
- Следующая