Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 33

– Ты серьёзно?

– Нет, шучу, – проворчал Саша, подаваясь в сторону, освобождая место.

Но оказалось, не шутил, а чистую правду говорил. Надгробье стояло на плите, которая получалась тайнику дном, и петля имелась типа дверной, только раза в четыре больше – на ней и держался откинувшийся вбок пустотелый памятник-схрон. Пустотелый, да не пустой – паутины в нём было навалом и ещё мумия паука, а больше ничего, зато на дне-плите толстенный слой пыли, в которой чётко виднелись следы, будто кто-то пальцами провёл.

– Недавно открывали, как думаешь? – спросил Добренко.

Маша провела по плите, оставив собственный отпечаток.

– Недавно. Интересно, что тут было?

– Подозреваю, что последние сто лет ничего, – Саша, встал, отряхивая ладонь о ладонь. – Пошли завтракать?

– Тебе что, совсем неинтересно? – изумилась Маша, глядя на дрессировщика снизу вверх.

– Почему не интересно? – пожал плечами Добренко. – Интересно. Только ничего нового мы тут уже не найдём. – Кстати, нам ещё Арея ловить. Он за сорокой ускакал.

– Чурбан, – буркнула Мария под нос, – бревно. Тер-ми-на-тор.

Кажется, местный Робин Гуд её не услышал.

***

Вот так в кои-то веки захочешь побыть гордой, независимой и доказать всем, ну вот абсолютно всем, будто тебе всё равно, а попадаешь на завтрак ко всяким бывшим циркачам. Нет, не в том смысле, конечно, что они тобой закусывают, наоборот, кормят, но всё равно неудобно, не комфортно, потому как получается: изменила собственным железобетонным решениям. А всё почему? Потому что слишком глубоко задумалась о кладбищенских тайниках, кладах, срочно потребовавшихся деньгах и прочей ерунде, не имеющей к реальной жизни никакого отношения.

Правильно говорят люди: думать вредно.

Да! И о Михалыче стоило бы вспомнить. Как он там, бедолага, жив ли ещё?

А яичница у циркачей вкусная, хотя они, кажется, попросту свалили в сковородку всё, что в холодильнике нашли и сверху залили яйцами. А поди ж ты, вышло совсем недурно. Вот кофе… Никакой это не кофе, самый натуральный дёготь, врагов таким травить.

Кстати, неплохо бы узнать, чем вчерашнее собрание будущих кооператоров закончилось. И о равнодушном лице нельзя забывать. Правильно Вероника Германовна говорила: «Лицо необходимо держать в любой ситуации, только плебеи могут позволить себе проявить истинные эмоции!»

И с Лискиным профессором познакомиться надо бы. Хотя зачем? Ведь уже послезавтра она, то есть Мария Архиповна, отсюда уедет и забудет, как их тут всех зовут!

Между прочим, как зовут Сашиного помощника, который Малыш, она уже забыла, если вообще когда-то помнила, а он милый. Хотя предложенная им булка, намазанная сантиметровым слоем сливочного масла и таким же варенья – это уже извращение, особенно после целой тарелки диковатой яичницы. Но, блин, вкусно же до невозможности! И дёготь, выдаваемый тут за кофе, с таким-то, с позволения сказать, бутербродом идёт как-то легче, в жилу идёт.

Но главное, про лицо не забывать!

– О чём задумалась?

Сашино любопытство прорезалось совсем не во время, так не вовремя, что Мария чуть не упустила недоеденную булку, едва поймать успела, конечно, перемазавшись в варенье. Под это она и отвечать не стала, делая вид, будто очень занята оттиранием с рук липкой малины. Но, кажется, Добренко её ответы и не требовались.

– Мань, ну что ты всё страдаешь? – скучливо протянул дрессировщик. Вот ему явно никакие думы не досаждали, развалился себе на белоснежном акапульковском диване, руки закинул на спинку и голову задрал, рассматривая потолок. Видимо, такая поза у него за любимую шла. – Сама напридумывала, сама себя накрутила и страдаешь. Дурь ведь. А я не мальчик Вася из третьего класса.

– А кто ты? – искренне ничего не поняла Мария.

Добренко ухмыльнулся потолку неподражаемой самцовой улыбкой, а на Машу даже и не покосился.

– Я, Мань, мужик обыкновенный. Мне сейчас не до невинных поцелуйчиков при соловьях, вот честное слово.

– Ну да, у вас же друг в беде, – фыркнула госпожа Мельге, ожидавшая, вообще-то, услышать нечто иное.

– При чём тут Лиска? – Саша и в такой позе умудрился плечами пожать. – Я ж про нас с тобой говорю.

– И чего ты говоришь?

Добренко всё-таки приподнял голову, глянул на Машу эдаким долгим взглядом и опять упёрся затылком о спинку дивана.

– Говорю, что хочу тебя, аж… Сводит всё, короче, – сообщил постно, будто таблицу умножения зачитывая. – Как пацан, блин, сопливый. Сказать кому, так не поверят, а мне даже приснилось… ну, как всё вышло. Ты вот с поцелуями, а я только и думаю, как бы тебя… половчее.

Нужно было немедленно встать. Ещё бы стоило сказать что-нибудь такое, чтоб сразу вогнать этого деревенского мачо в диван по самую шляпку, чтоб он и рта раскрыть не посмел. Совсем не лишним было б выплеснуть ему в лицо остатки кофе. И даже хорошая пощечина не помешала бы.

Но Мария Архиповна не сделала ни первого, ни второго – она вообще ничего не сделала, только покраснела так, что щекам и лбу стало жарко, будто у неё температура подскочила. А ещё язык прикусила, чтоб не спросить и как у них там всё вышло во сне.

И кто тут мальчик Вася из третьего класса? В смысле, девочка Вася? То есть…

– Если я к тебе полезу, ты мне по морде дашь и в неё же плюнешь, – всё тем же очень ровным скучным тоном продолжал разглагольствовать Саша. – Ну и всё. Я ж понимаю, за тобой ухаживать надо, любовь-морковь, признания, слова всякие. Но не по моей этой части, не умею я. Так что давай подождём, пока ты… Подождём, короче.

Добренко резко, одним каким-то очень ладным движением поднялся и, шагая широко, зло, покинул комнату, оставив Машу сгорать от стыда. Потому как госпожа Мельге именно в этот момент, вот буквально в секунду осознала: не стала бы она ни плеваться, ни морды бить, если б этот Робин Гуд местного разлива к ней… полез. А значит что? Значит, получается, Мария Архиповна, ещё не разведённая жена, знающая всяких дрессировщиков без году неделя, никто иная, как гражданка с пониженной социальной ответственностью. Или, переводя на мухлоньский язык, обыкновенная…

– Ещё кофе? – Малыш появился совсем неслышно, будто попросту из воздуха воплотился.

А, может, он тут всё время был, просто Маша его не замечала? Кошмар какой-то!

Мария отрицательно замотала головой, нелепо прижав ладони к щекам, которые и сами горели, и руки, кажется, жгли.

– Вы не обижайтесь на Алекса, – негромко, почти шёпотом попросил мужчина, пристраиваясь на краешек дивана, где только что Добренко сидел. – Он это всё не со зла, его ведь тоже переколбасило. Как жена бросила, с тех пор, считай, никого и не было. Вы поймите, он ведь трусит, как последняя…

– Чья жена бросила? – выдала Мария, только это, собственно, и услышавшая.

– Так его же, Алекса. – Малыш посмотрел на Мельге искоса, по-птичьи, повозился, устраиваясь удобнее, зачем-то сунул ладони под собственный зад. – Он её не в цирке нашёл, не наша она, пришлая. Переводчицей при нём была, когда Алекс по Китаю с аттракционом мотался.

– Она китаянка? – невесть зачем уточнила Маша.

– Почему китаянка? Местная, русская. Просто работала там. Уж какая вся из себя любовь была: «Сашенька, Сашенька!» – дико скривившись, передразнил Малыш кого-то явно неприятного. – А когда всё случилось, сообразила, что денежек больше не будет, и умотала, только её и видели. Алекс даже ещё из больницы не вышел.

– А что случилось-то? – тоже почему-то шёпотом спросила Мария.

– Ну как… – Сашин помощник снова одарил Машу сорочьим взглядом. – Это всё продюсер его, тоже деньги очень любил. Ну представь, жара страшная, градусов под сорок. Да ещё корм зверью пришёл подтухший, а на другой эта сволочь денег не даёт. Ну, его можно понять, тигр не домашняя киса, ему много нужно, а таких морд двенадцать. И с водой проблемы, животин даже не искупаешь толком, так, носы помочить. В общем, нервничали, злились. Да тут ещё Хан… Он у Алекса звездой был, здоровущий такой котяра, красавец! Ну вот траванулся Хан тухлятиной и серьёзно. Выходили, конечно. Но продюсер, скотина, заладил про график, про неустойку. Короче, опять деньги. Ну чего делать?