Распутье - Басаргин Иван Ульянович - Страница 110

– Им был Черный Дьявол. Он ведь всё понимает, он даже знает, что это наши корни, наши деньги, других не пустил сюда. Пришельца убил.

– Неужели ты веришь, что Черный Дьявол и это может понять?

– Ха, а ты что, не веришь? Да он даже слышит, о чем мы с тобой сейчас говорим, и думает, для добра или зла копаем мы эти корни. Народ же не назвал тебя Черным Дьяволом, потому что ты просто Журавушка, добрый, бываешь чуть злой, но ты так и останешься Журавушкой, как я Арсё, а не Тинфур-Ламаза. Каждый рождается сам по себе, каждый идет своей тропой. Умирает каждый тоже на своей тропе.

Наработавшись за день, Журавушка вышел к реке, прошел по берегу, свистел и звал Черного Дьявола, но даже тени его не видел. Пришел и сказал Арсё, что Черный Дьявол, наверное, погиб.

– Если он и погиб, то его дух остался здесь. За плантацию не беспокойся. Ее никто, кроме нас, не тронет. Спи. Завтра еще покопаем и будем выходить.

Но ошибся Журавушка, что погиб Черный Дьявол. Он в ночь пришел к пещере, обнюхал следы давних друзей, спокойно ушел в свое логово. Друзей Дьявол не убивает. Пришли сюда, знать, есть дела.

Через две недели пришли в Божье Поле. Розов обрадовался парням, но больше тому, что принесли дорогие корни. Корни большие, весомые. Ударился было в воспоминания, но Арсё прервал его:

– Добро и зло будем вспоминать, когда кончится война.

– Сколько?

– Пятьдесят тысяч золотом. И не торгуйся, если есть такие деньги, то выкладывай, если нет, будем искать другого купца.

Розов прикинул, что корней здесь на все сто тысяч, но всё же решил поторговаться в надежде, что этот инородец не знает цену корням.

– Сказал, – не торгуйся! Не будь войны, то за эти корни в Маньчжурии я бы сразу взял двести тысяч, стал бы купцом. Нам позарез нужны деньги.

– И где вы только такое добро откопали? Уж не пошли ли тропой Безродного?

– Э, дурак! Сами даем ему деньги в руки, а он еще нас обижает, – начал укладывать корни в лубодеры Арсё. – Пошли, Журавушка, может, Силов даст эту цену.

– Нет, постойте. Я беру. Даю сорок пять тысяч.

– Тогда я спрошу с тебя пятьдесят пять.

– Ладно, пятьдесят. Согласен. Но для чё вам такие деньги?

– Я тебя не спрашиваю, для чё тебе нужны корни. Высыпай, Журавушка, считать будем. Точнее считай, все купцы жадны и обманчивы.

– Но у меня счас не будет таких денег. Может, вы обождете недельку, пока я сбегаю к Андрею Силову.

– Ни минуты. Или деньги на стол, или мы пошли.

– Найду деньги. Только вы нашим ни слова, они ить обирают меня. То им дай на ружье денег, то на патроны. Закрутили. То коней возьмут, партизан перевозить. Всё даю, лишь бы не убивали. Все ить оборзели, то и гляди пулю пустят в затылок.

– А ты за кого больше? За белых или красных? – усмехнулся Журавушка.

– Э-э, мне и те, и другие ни к чему, грабят обе стороны. Скорей бы кончали свару, да зажить бы миром. Стара́, поди, покличь Гурина.

– Федора Силова видел?

– Вчерась только тут был. Он при штабе будто за хозяина. Забрал у меня пять телег пшеницы, две телеги картошки и укатил воевать с белыми. А я вот чухай затылок. Думай, а сколько еще у меня брать будут. Вот перелопачу ваши корни в золото, всё к черту распродам и уйду в тайгу.

Вошел Гурин. Хмуро поздоровался с бывшими друзьями, бросил:

– Чё звал?

– Корни вот купить надо. Я даю сорок тысяч золотом, да ты десять, продадим, согласно пая поделим барыш. Да я уже обрядился.

– А вы, Гурин, раньше, будто другим были? – поднял наивные глаза Журавушка.

– Раньше и вода была другой. Федора Силова вы оба знаете, так вот он убил полковника Ванина, захватил его карты, где помечено золото и серебро, и продал за границу за мильон рублей.

– Врешь! Федор не мог убить Ванина! – надвинулся Арсё.

– Вру, то дорого не беру. Спросите у людей. Вот вам и ответ, что и как было раньше. Сегодня вы такие, а завтра можете стать другими. Только дубы стоят и не гнутся, а думающий человек всегда гнется и мечется на ветру. Аминь… Все мы честны, когда дело не касается денег. А там, где ими запахло, то вся честность побоку. Вот и я смотрю на ваши корешки и думаю, а на сколько же меня обжулит Розов? А ведь обжулит. А надо с ним в пай вступать. Ну, я пошел за деньгами.

Тут же вернулся, возбужденно заговорил, замахал руками.

– Прячьте корни! Силовы сюда прут, да все при оружьи!

– Дайте сюда, я спрячу подальше.

– Нет уж, мы сами положим в питаузы[78], и никому не дадим там рыться, – начали укладывать лубки в котомку Арсё и Журавушка.

– А-а-а! Андрей Андреевич! Милости просим, – начал кланяться Розов. – Чего это вы ни свет ни заря нагрянули к нам?

Журавушка впервые видел старика Силова. Да, это был могутный человек. С бородой больше любой лопаты. В кожанке, которая плотно облегала тело, весь переплетен пулеметными лентами, винтовка за спиной, да еще маузер на боку. «Чисто разбойник, – подумал Журавушка. – Такому не попадай на узкой тропе. Не зря дурные слухи ходят. Вот этот мог убить Ванина, но не Федор. Тот любил Ванина…»

– Спаси Христос за привет и ласку. Купец, чем торгуем? – загудел, как в трубу, командир. – Этими тряпичками для отвода глаз? – ковырнул кнутовищем мануфактуру Силов.

– Да нет, почему? Есть и другое. Можно и спиртком побаловаться, икоркой закусить. Всё есть, но не столь много, как было до войны.

– Не гундось, столь же много будет и после войны. А вы что здесь? Вот ты, Арсё?

– Зашли табаку купить. Что, разве заказано сюда ходить?

– Да встань ты, когда говоришь с командиром красного отряда! – рявкнул Николай Силов.

– Я много шел, устал, вставать не хочется, – спокойно ответил Арсё.

– А ты всё такой же поперешный, Арсё? – усмехнулся, сидевший развалившись на табуретке, старик Силов.

– Такой, каким же мне еще быть? Ты тоже не стал другим, хоть и красный.

– Значит, за табачком забежал? – подозрительно покосился на Арсё Силов. – А мы забежали пошуровать этого купца. Есть слух, что он скупает по дешёвке корни женьшеня, а потом их продает втридорога манзам-контрабандистам. Робит на белых и красных.

– А вы на скольких работаете, Андрей Андреевич? – усмехнулся Арсё.

– Что-о-о-о?! Молчать! Встать!

– Розова мы знаем с пеленок. Брандахлыст и сволочь, а вот вас я так и не могу узнать.

– Ты с кем разговариваешь, сволочь узкоглазая? – поднялся Силов.

– С вами, Андрей Андреевич. Вы убили Ванина?

– Не твое собачье дело, кто убил этого беляка. Убили партизаны, поделом убили.

– Вот когда-нибудь и вас тоже поделом убьют.

– Что у тебя в котомках?

– Корни женьшеня, принес вот продать Розову, чтобы наши партизаны смогли купить оружие и патроны. Может быть, отберёшь силой?

– Кажи корни!

– Смотрите.

– Вот это корешки, будто нароком выращены! Где ты такое добро раскопал? – невольно вырвалось у командира.

– Мог бы кому-то и сказать, где, но вам не скажу.

– А ты дерзок, Арсё. Я ведь могу тебя за дерзость и к стенке.

– Не сможете, об этом узнает народ, тогда вам будет солоно.

– Сколько за фунт?

– Тысяча.

– Дешевишь. Розову по столько же хотел продать? Лады. Вешай. Десять фунтов. Беру!

– Но ведь, побойтесь бога, Андрей Андреевич, ить мне корни несли, – заплетающимся языком заговорил Розов.

– Несли тебе, сгодились мне. Нам тоже нужны патроны и винтовки. Цыц! Кольша, дуй на базу, прикажи Федору отсчитать сто тысяч ассигнациями.

– Не согласны, только золотом. Бумажные деньги не в цене.

– Тогда золотом полста тысяч. Ты же не сказал, что хочешь золотом. Всё, делу конец. Подавай, купец, спиртного, обмоем куплю и продажу.

Гурин молча вышел. Розов начал хлопотать у стола, нес икру, спирт, балыки, конфеты. Черт с ними, с корнями, абы оставили в покое.

Не прошло и пяти часов, как золото было на столе. Друзья пересчитали деньги, ссыпали их в кожаные мешочки, небрежно засунули в котомки, поклажа вышла ладная. Поспешно оставили захмелевшего командира, его помощников, юркнули за поскотину, круто свернули с тропы, исчезли в чаще.