Распутье - Басаргин Иван Ульянович - Страница 6

– Люди – не звери. Сейчас я, что бы ни случилось, один. Встал, отряхнулся и ушел в тайгу. А когда за спиной семья – того не сделаешь. И потом, кого я люблю, та меня никогда не полюбит. А кто меня любит, тех я не люблю.

– Ты, как брюхатая баба, – это хочу, это не хочу. Смешной. Но, может быть, ты и прав. Видел я вчера дурной сон: будто мы ушли в тайгу, ушли от людей и людского зла и живем одни, как живет сейчас один Черный Дьявол.

– Сон дурной, не выпала бы нам судьба Черного Дьявола! Солнце всходит и заходит в назначенный богом срок, оно всем нужно, а если нас не будет, то ничто не изменится на этой земле. Человек не может заказать себе судьбу. Одним она несет мед, другим горечь. Устинова любовь обернулась горечью.

– Мед приносят пчелы, они добры и щедры, а горечь приносят злые люди, как Степан Бережнов.

– Не понимаете вы Степана Алексеевича. Бережнов – добрый человек. Но он, как волк, всадил лапу в капкан и вырвать не может. Всё, что он делает, делает для процветания братии. Обрати на то внимание, Арсё: мирские, особенно беднота, Бережнова считают за родного отца-благодетеля. Два срока был волостным. Беднота отдала за него свои голоса, мирские его поддержали, а наши голосовали против. Почему? Потому что он готов голову на плаху положить за чистоту нашей братии. На третий срок прокатили всё ж. Мартюшев стал волостным. Нашим послабление, а мирские воем воют. Бережнов для себя ничего не взял, а Мартюшев рвет кусок хлеба изо рта. Бережнов разбил Устина и Груню во имя чистоты братии. Бережнов убил убийцу Тарабанова – во имя того же. Он делает всё, чтобы на братию нашу и тень не пала. Мартюшеву на то наплевать. Мартюшев против Бережнова – пичуга. Бережнов затаился, как тигр перед прыжком. Создал дружины, будто против хунхузов. Но зри дальше. Эти дружины созданы не столь против хунхузов, сколь для будущего. Война, цари ослабнут, народ подымет бунт. Начнется заваруха. Бережнов не будет стоять в стороне. Он пустит в бой свою дружину и попытается поставить здесь вторую Выговскую пустынь. Внял, кто и что Бережнов? Он даже разрешил читать мирские газеты и книжки, чтобы следить за делами расейскими! Бережнов хитрый, как волк.

– Может быть, и волк. Волков тоже люди оговаривают, но они, хочешь знать, добрее людей. Значит, мне надо разобраться в делах Бережнова, как и людям в делах волчьих. Я часто смотрел на работу пчел, как у них все к месту: куча пчел и одна матка…

– Но когда они без матки, то уже страшно: всё идет врасхрист. Пчелы живут по велению Бога, а люди по велению разума и сердца. Взять царя, кто он? Дед Михайло говорил, что это такой же смертный, у которого может болеть живот, голова, сердце. Он может ошибаться, грешить, просто быть недоумком. Но он царь. Все знают, что глуп, но никто не смеет того сказать. У каждого голова одна, потерять ее боятся. И выходит, что ни человек, то своя губерния. Царь затеял войну, а люд против нее. Но идет воевать, потому как царь приказал. Сколь долго будет слушать царя народ, то сказать трудно.

– Ты против войны, потому как там воюют твои побратимы? Да?

– Может быть, и так. Живи дома побратимы, то мог бы судить по-другому. Ведь человек дотоле может быть «за», пока его что-то больно не шабаркнуло[13].

– Почему Бережнов за войну?

– Я уже тебе сказал, что ждет, когда ослабнут цари, чтобы самому стать таежным царем. Глупо, но поди докажи то Бережнову. Считает себя правым.

– Бережнов говорит, что войны посылает ваш бог, – пытал Арсё.

– Когда это выгодно ему, то может и такое сказать. Но дед Михайло говорил другое, что, мол, войны – богопротивное дело. Люди начинают их, прячась за бога, как паук за божничку. Он еще говорил, что, мол, войны будут до тех пор, пока люди не заговорят на одном языке, пока будут разные веры, пока не порушатся границы. Он же говорил, что Россию будут воевать многие народы и государства, потому как кусок жирен и каждый бы хотел им поживиться. Но Россию никто не победит, потому как при беде дружнее нет народа.

– Но ты ж против войны, – поймал на слове Арсё.

– Против, потому как эта война противна народу, а кто почал ее первым, того не ведаю. Но война явно не к месту и не ко времени. Помнишь, капитан Арсеньев рассказывал о нашествии монголов на Русь и другие земли? После всего он говорил, что, мол, скоро, и очень скоро, может случиться такая же война с манзами[14]. Арсеньев – грамотей, не должен он ошибаться. И кто посчитает манз слабыми, тот и будет бит.

– Это я помню. Капитан не любит манз, гоняет, ругает, что рушат тайгу, зря губят зверя. Все они живут одним днем, потому что это чужая земля. Почему русские не прогнали до сих пор этих грабителей?

– Это надо спросить царя. А сейчас и вовсе стали наглыми. Чуть что, так жгут наши стога, угоняют скот. Если бы не дружина Бережнова, то и деревни бы сожгли.

Так шли, спорили, следом косолапил Бурка, но друзья понимали, что скоро он оставит их. Вышли в верховья речки Кривой. Здесь было тихо и мирно. Арсё и Журавушка поднялись на сопку и долго смотрели на догорающую оранжевую зарю. Что делается там, на западе? Живы ли побратимы?

А на западе горела земля. Земля, исхлестанная снарядами, иссеченная пулями, изрытая окопами. Раненая земля, страдающая земля. Здесь и солнце всегда тускло-красное от порохового дыма, гари и пыли. Обычное дело, война. Война – тоже работа, кровавая работа.

Устин Бережнов, как и все уссурийцы, влился в мощную Уссурийскую дивизию под командой генерала Хахангдокова. Устин стал кавалеристом, Пётр Лагутин и Федор Козин – артиллеристами при легких пушках. Батальоном командовал капитан Ширяев.

В ту же Уссурийскую дивизию, более того, в тот же взвод попал и Гаврил Шевченок. При встрече с Устином предупредил:

– Ты меня не знаешь, я тебя тоже. Ты не стрелял в казаков, я не был каторжником. Как я сюда попал? Раньше был знаком с прапорщиком Колмыковым, пришел добровольцем, взяли – и документов не спросили.

– Где Коваль и Шишканов, что с каторги бежали, они же без документов?

– Те определилась в пехоту. Прикинулись дурачками, мол, бродяги, не помнящие родства, желаем воевать за царя и отечество. Лучше воевать, чем заживо гнить на каторге, тут уж альбо грудь в крестах, альбо голова в кустах. Свобода, чего же еще желать!

Каввзвод Колмыкова состоял из необученных солдат-кавалеристов. За три недели чуть поднаторели рубить саблей, а стрелять все могли. Люди таёжные, без ружья и спать не ложились. Поручик Иван Шибалов, командир кавалерийской роты, приметил Устина Бережнова: тот и рубил неплохо, и стрелял на зависть всем, конь тоже у него сильный и послушный хозяину. После стрельбы подошел, хлопнул по плечу:

– Молодец! Таких не скоро убивают. Умение придет с боями.

Но все это было уже позади, кажется, давным-давно, потому что день на войне можно измерять годами.

Вот и в тот день, когда побратимы смотрели на закат, а здесь еще вовсю полыхало солнце, каврота Ивана Шибалова затаилась в ба́лке, чтобы в ночь проскочить линию фронта, ворваться в деревню, где, по данным разведки, находился штаб. Если захватить штаб не удастся, то хотя бы разгромить, забрать документы.

Рядом с Устином лежал Гаврил Шевченок, у которого, как и у Устина, на счету уже несколько боев, ворчал:

– Отчего у меня перед боем поджилки трясутся?

– Об этом же я хотел спросить тебя.

– Сравнил! Ты черт против меня. Тебя уже знают германцы и шарахаются, как от чумы. Ты и пуль не боишься. Заговорённый, что ли?

– Не боюсь, тоже мне сказанул, Гаврило. Боюсь, и еще как! Я в первых боях от каждой пролетевшей пули так втягивал в себя шею, что думал, она вместе с головой окажется в животе.

– Значит, и ты трусишь?

– Не трушу, а боюсь – разница есть. И кто тебе скажет, что он ничего не боится, не ходи с тем в разведку, первый побежит. Все боятся, но только ту боязнь глубоко в душе прячут.