Божественный яд (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 52

А Маран вновь рассмеялся в ответ.

— В Илаатане трантцев всегда считали замороженными дикарями. Не туго? — спросил негромко, скользнув кончиками пальцев по щекам вдоль нижнего края повязки.

— Нет, — дрогнувшим голосом ответила Идана.

— Не бойся, — повторил Маран. Она почувствовала, что он опять взялся за пуговки чоли — расстегнул одну, снова огладил кончиками пальцев низ груди, заставив вздрогнуть от острого ощущения. — Сегодня я не стану связывать тебе руки, и ты в любой момент можешь снять повязку.

— Сегодня?.. — голос дрогнул и сорвался — то ли от странной угрозы, то ли оттого, как нежно его пальцы погладили живот вдоль верхнего края юбки, и это простое прикосновение вызвало новую лёгкую волну дрожи по телу. — А что, обычно связываешь?

Он снова засмеялся, огладил обеими руками её плечи, и дальше вниз, к запястьям, согревая и обжигая прикосновением.

— Только если тебе станет интересно, ай-шиль. Только если захочешь. Всё, что захочешь…

Его негромкий голос будоражил кровь и возбуждал едва ли не сильнее прикосновений, которые сейчас ощущались в разы острее. И хотя она действительно не могла ничего видеть, словно в темноте, никак не получалось забыть, что он-то видит всё и увидит ещё больше… Но снимать повязку она не спешила.

— А если я захочу связать тебя?

— Если наберёшься решимости — почему нет? — ещё больше развеселился он.

Иде же было совсем не до смеха, потому что в этот момент сдалась последняя пуговичка, и Маран провёл кончиками пальцев от солнечного сплетения вверх, к ключицам. Не касаясь груди и вообще почти пристойно, но от этого прикосновения Идана забыла, на что он вообще отвечал.

— Такая нежная… Такая отзывчивая… Такая неискушённая…

Прикосновения и шёпот слились в одно, и Идана таяла в этих ощущениях, не особенно вслушиваясь в слова. От желания кружилась голова, и хорошо, что сзади стоял Маран, и можно было опираться спиной нa его грудь и не бояться упасть.

Опять его пальцы скользнули по её плечам, на этот раз — не просто так, а увлекая вниз расстёгнутый чоли.

— Ты прекрасна, ай-шиль. Само совершенство.

Когда горячие ладони легли ей на грудь, бережно сжали, дразня и поглаживая вершинки большими пальцами, Ида едва сумела вдохнуть — и выдохнула его имя. Наградой стала цепочка поцелуев от плеча к задней стороне шеи и дальше вдоль позвоночника вниз. От каждого Идана вздрагивала: она и представить не могла, что так можно целовать и это будет настолько приятно…

Сила того чувства облегчения, которое Маран испытал, когда Ида не сбежала, удивила его самого и даже немного встревожила. Следовало признать, что его отношение к этой девушке вышло далеко за пределы любопытства и привычного мужского интереса к привлекательной женщине. Ему было важно знать, что она думает, что чувствует, чего хочет. А её безоглядное слепое доверие стало самым серьёзным испытанием для его выдержки.

В прошлой жизни он не привязывался к людям — было не до того. Слишком своеобразная служба, чтобы случайно с кем-то встретиться и увлечься, а его постоянное окружение состояло из тех, кого не то что любить не стоило — от них вообще в здравом уме следовало держаться подальше, на здравость же собственного рассудка Маран никогда не жаловался.

Но при этом он знал цену доверия, вот такого безоглядного и полного. Уже хотя бы потому, что ему никто и никогда настолько не доверял, а сам он — тем более. А Ида…

Он не сразу сообразил, но в тот момент, когда он едва не убил её, не узнав в первое мгновение и заподозрив в чём-то нехорошем, она не испугалась. Да она даже не поняла, что случилось! Зная, кто он такой, ни на мгновение не усомнилась, что он не причинит ей вреда.

Красная гадюка смертельно ядовита, но её яд — бесценен. Никому не придёт в голову ждать от змеи дружеских чувств, но с ней можно иметь дело, если знать повадки и не злить её, тыча палкой. Простые и понятные отношения, которые можно считать взаимовыгодными. Такие связывали его с отцом в прошлом, такие же — с нынешним Владыкой и его сыновьями, пусть сейчас польза от него была сомнительной и он скорее оказался редким животным в зверинце, ценным только своей уникальностью и, возможно, пользой для науки.

Маран понимал такую позицию окружающих и привык вести себя как та гадюка: быть спокойным и незаметным, не нападать первым на тех, кто не является объектом охоты, избегать стычек и уклоняться от драки, пока это возможно.

Никогда раньше это не помогало избегнуть опасений и недоверия. Несмотря на выдержку, спокойствие и мягкость обхождения, его боялись, кажется, на том же инстинктивном уровне, который заставлял бояться змей. Даже те, кого восхищает красота и смертоносность, обычно в глубине души опасаются укуса. Раньше, правда, не доходило до того, что от него буквально шарахались, как сейчас, но…

А Ида не боялась совсем. Просто так, без какого-либо повода. И Маран ловил себя на непривычно остром и неожиданно сильном желании это доверие оправдать. Как угодно, как потребуется, как она захочет. А пока она сама ничего не просит… Доставить женщине наслаждение — тоже в какой-то мере оправдать её доверие. И не имеет значения, что взамен он получит ничуть не меньше удовольствия, слушая, как она стонет его имя, и видя, как отзывается на каждое прикосновение. И — да, вновь слепо и полностью доверяет, отдаваясь без остатка.

Кто битым жизнью был, тот большего добьётся,

Пуд соли съевший выше ценит мёд.

Кто слёзы лил, тот веселей смеётся,

Кто умирал, тот знает, что живёт.

Омар Хайям

Нежась в объятьях Марана и потихоньку приходя в себя, Идана думала о двух вещах. Во-первых, молва о любовниках-илаатах не врала, и как минимум данный конкретный илаат соответствовал ей в полной мере. И в это сложно было поверить, потому что слухи обычно далеко отстояли от действительности, но не верить, испытав на себе, тем более не получалось. А во-вторых, называть свой прежний опыт близости после всего того, что довелось испытать сейчас, опытом было даже почти стыдно. Это как равнять любимое пирожное с куском чёрствого и слегка заплесневелого хлеба: вроде бы всё — еда, и в иной ситуации даже такой хлеб почтёшь за благо, но… Но.

И как бы ни сложилась её дальнейшая жизнь, о том, что решилась сегодня сюда прийти, она ни за что не пожалеет.

И про ногу она зря переживала. Если Маран вообще обратил на неё внимание, то никак этого не показал и вряд ли всерьёз обеспокоился.

— А я, между прочим, шла к тебе, чтобы поговорить, — негромко заметила Ида, задумчиво поглаживая кончиками пальцев часть узора на груди мужчины. Шрамы были неожиданно приятными на ощупь, гладкими и плотными, и пальцы ощущали рисунок словно изящную резьбу.

Резьба по человеческому телу. Странное ощущение. Странные мысли…

— В самом деле? — усмехнулся Маран.

Он лежал на ковре, устроив голову и плечи на одной из подушек. Ещё одна оказалась под бедром и мешала, но не настолько, чтобы прямо сейчас двигаться и двигать Идану, которая удобно свернулась рядом, пристроив голову на его плече. Пена кудряшек стекала по плечу и щекотала лицо, но это ощущение ему нравилось.

Маран провёл кончиками пальцев вдоль позвоночника Иды и удовлетворённо отметил, как она глубоко вздохнула и слегка прогнулась ласковой кошкой, несмотря на негу и разморенность. И продолжил задумчиво:

— Ты надела чоли, который считаешь очень неприличным, и такое бельё, но шла поговорить. Конечно.

— Язва, — печально вздохнула Идана, ленясь шевелиться даже для того, чтобы возмущённо ткнуть его кулаком в бок. — Вылитый Ρабан. Вы-ли-тый!

— Рабан… твой старший брат, кажется?

— Средний. Хорошо, я шла и поговорить тоже, такой вариант тебя устроит?

— О чём же?

— О тебе. Это ведь ужасно любопытно, хоть я и не люблю историю. Как так вышло?

— Не помню. Правда не помню, — уточнил он, ощутив, как напряглась под рукой Ида. — Последние несколько лет моей жизни помнятся обрывками, и я сам бы хотел понять почему. Пока ничего не помогает, но лекарь душ обнадёжил, что воспоминания могут восстановиться сами.