Движимые (ЛП) - Бромберг Кристи - Страница 2

Интересно, есть ли боль после смерти.

Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек.

— Я люблю тебя, Колти. Сделай это для мамочки, и я снова буду тебя любить, хорошо? Хороший маленький мальчик делает всё ради своей мамы. Что угодно. Любовь означает, что ты делаешь такие вещи. Если ты действительно любишь меня и знаешь, что я люблю тебя, ты сделаешь это, чтобы мамочке снова стало лучше. Я люблю тебя. Знаю, что ты проголодался. Я тоже. Я сказала ему, что ты не будешь драться на этот раз, потому что любишь меня.

Ее умоляющий голос звучит в моих ушах. Знаю, как бы я не кричал, она никогда не откроет дверь, чтобы помочь несмотря на то, что сидит по другую сторону. Знаю, что она слышит мои крики — боль, ужас, потерю невинности — но туман ее небытия настолько силен, что ей все равно. Ей нужны таблетки, которые он ей даст, когда закончит со мной. Его плата. Это всё, что ее волнует.

Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек. Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек.

Повторяю я имена супергероев — свой молчаливый побег из этого ада. От страха, который бежит по моим венам, покрывает кожу по́том и наполняет воздух его неповторимым ароматом. Снова повторяю имена. Молюсь, чтобы любой из этих четырех супергероев появился и спас меня. Вступил в бой со злом.

— Скажи мне, — кряхтит он. — Говори, а то будет еще больнее, пока не скажешь.

Кусаю губу и ощущаю металлический привкус крови, пытаюсь не дать себе закричать в страхе и ужасе. Давая ему то, что он хочет — мои крики о помощи, которая, я знаю, никогда не придет. Он крепко сжимает меня. Мне так больно. Я сдаюсь и говорю то, что он хочет услышать.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя… — повторяю я снова и снова, бесконечно, его дыхание учащается от возбуждения, которое приносят ему мои слова. Впиваюсь ногтями в сжатые кулаки, когда его руки шарят и хватают меня, спускаясь ниже талии. Его грубые пальцы находят пояс моего изношенного нижнего белья — одну из единственных пар, которые у меня есть — и я слышу, как они рвутся от его возбужденных и порывистых движений. Втягиваю дыхание, тело яростно дрожит, зная, что произойдет дальше. Одна рука обхватывает мою промежность, сжимая меня слишком сильно и причиняя боль, в то время как чувствую, что его другая рука раздвигает меня сзади.

Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек.

Ничего не могу сделать. Я умираю с голоду, но… это слишком больно. Брыкаюсь.

— Нет, — булькающий звук доносится из моих потрескавшихся губ, когда я изо всех сил пытаюсь избежать того, что произойдет дальше. Жестко ударяю, попадая по нему, вскакиваю с кровати и моментально отбегаю. Страх поглощает меня, окутывает, когда он поднимается с покрытого пятнами матраса и идет ко мне, преисполненный решимости, с глазами, горящими желанием.

Мне кажется, я слышу своё имя, и в моем ошеломленном мозгу мелькает замешательство. Что она здесь делает? Она должна уйти. Он тоже причинит ей боль. Ох, черт! Только не Райли. Мои безумные мысли кричат, чтобы она бежала. Чтобы убиралась к черту, но я не могу выдавить ни слова. Страх запер их в моем горле.

— Колтон.

Ужас в голове медленно рассеивается и в нее проникает мягкий утренний свет моей спальни. Не уверен, что могу верить своим глазам. Что реально? Мне тридцать два, но чувствую, словно мне восемь. Холодный утренний воздух смешивается с блеском пота, покрывающего мое обнаженное тело, но холод, который я чувствую, настолько глубоко проник в душу, что я знаю, никакое тепло не согреет меня. Тело напряжено пред грозящим нападением, мне требуется время, чтобы поверить, что его здесь нет.

Смотрю по сторонам, пульс грохочет по венам, и встречаюсь глазами с Райли. Она сидит в моей чудовищно огромной кровати, светло-голубые простыни сбились на ее обнаженной талии, губы припухли со сна. Я смотрю на нее, надеясь, что это реально, но не уверен, верю ли в это.

— Ох, черт, — судорожно выдыхаю я, разжимая руки и поднимая их, чтобы провести ими по лицу, пытаясь стереть кошмар. Чувствую грубость щетины. Она говорит мне, что я действительно здесь. Что я взрослый, а его и близко нет.

Что он больше не причинит мне вреда.

— Черт! — повторяю я снова, пытаясь сдержать хаос в своей голове. Опускаю руки по бокам. Когда Райли шевелится, мое зрение снова фокусируется. Она очень медленно протягивает руку, чтобы потереть плечо, лицо морщится от боли, но глаза полны беспокойства, поскольку они по-прежнему сосредоточены на мне.

Я причинил ей боль? Черт возьми, Иисусе! Я ударил ее.

Это не может быть реальным. Мои нервы на пределе. Голова идет кругом. Если это реальность, и это действительно Райли, тогда почему я все еще чувствую его запах? Почему я до сих пор чувствую, как его борода царапает мою шею? Почему я до сих пор слышу его стоны удовольствия? Чувствую боль?

— Райли, я…

Клянусь, все еще ощущаю его вкус у себя во рту. О, Боже.

Мой желудок возмущается от мыслей и воспоминаний, которые они вызывают.

— Дай мне чертову минуту. — Не могу добраться до ванной достаточно быстро. Мне нужно избавиться от вкуса во рту.

Едва добравшись до туалета, спотыкаюсь и падаю на колени, опорожняя несуществующее содержимое желудка в унитаз. Тело яростно сотрясается, когда я делаю всё возможное, чтобы избавиться от всех его следов в моем теле, даже если эти следы только у меня в голове. Сползаю вниз, облокачиваюсь на облицованную кафелем стену, приветствуя прохладу мрамора своей разгоряченной кожей. Рука дрожит, когда я вытираю рот тыльной стороной ладони. Откидываю голову назад, закрывая глаза, и безрезультатно пытаюсь спрятать воспоминания обратно.

Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек.

Какого черта произошло? У меня не было этого сна больше пятнадцати лет. Почему сейчас? Почему… вот черт! Ох, черт! Райли. Райли видела это. Райли была свидетелем кошмара, в котором я никогда не признавался. Кошмара, полного того, о чем абсолютно никто не знает. Говорил ли я что-нибудь? Слышала ли она что-то? Нет, нет, нет! Нельзя, чтобы она об этом знала.

Нельзя, чтобы она здесь находилась.

Стыд проносится сквозь меня и подкатывает к горлу, заставляя глубоко дышать, чтобы снова не стошнило. Если она узнает, какие вещи я делал — вещи, которые он заставлял меня делать, вещи, которые я делал без борьбы — тогда она поймет, что я за человек. Она поймет, какой я ужасный, грязный и негодный. Почему любить кого-то, принимать любовь от кого-то для меня невозможно. Никогда.

Глубоко укоренившийся страх, который живет внутри меня прямо под поверхностью — связанный с тем, что кто-то узнает правду — вздымается, переливаясь через край.

Вот дерьмо, только не снова. Мой желудок яростно бунтует, и когда проходят рвотные позывы, смываю воду в унитазе и заставляю себя подняться. Ковыляю к раковине и трясущимися руками выжимаю на зубную щетку тонну пасты и с остервенением чищу зубы. Закрываю глаза, желая избавиться от чувств, пытаясь вспомнить ощущение рук Райли — вместо любой из многочисленных женщин, которыми я беззастенчиво пользовался на протяжении многих лет, чтобы попытаться задушить ужас в моем сознании — чтобы стереть воспоминания.

Использовать удовольствие, чтобы похоронить боль.

— Черт! — это не помогает, поэтому я скребу зубы, пока не чувствую медный привкус кровоточащих десен. С грохотом роняю зубную щетку на столешницу и набираю в ладони воду, брызгая себе на лицо. Когда Райли входит в ванную, фокусируюсь на отражении ее ног в зеркале. Делаю глубокий вдох. Я не могу позволить ей видеть меня таким. Она слишком умна, — у нее слишком много опыта в такого рода дерьме — и я не готов к тому, чтобы в моем шкафу обнаружили скелеты и провели через тщательный допрос.

Не думаю, что когда-нибудь буду готов.

Вытираю лицо полотенцем, не зная, что делать. Опустив его, смотрю на нее. Боже, она так невероятно чертовски прекрасна. От ее вида перехватывает дыхание. Голые ноги, выглядывающие из-под моей мятой футболки, смазанная подводка для глаз, волосы, спутанные ото сна, и полоска от подушки на щеке — ничто из этого не умаляет ее привлекательности. А по какой-то причине даже усиливает. Делает ее такой невинной, такой недосягаемой. Я не заслуживаю этого. Она намного больше того, чем кто-то вроде меня достоин обладать. Сейчас она слишком близко, ближе, чем я когда-либо кому-то позволял быть. И это наводит на меня ужас. Я никогда никому не позволял так далеко зайти, потому что это означает делиться секретами и открыть прошлое.