Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич - Страница 45

Было бы несправедливым забыть упомянуть о третьем виде обуви, использовавшейся в русской армии в течение всего века. Это — валенки. По Уставу их выдавали в зимнее время стоящим в карауле воинам, но не исключено, что в некоторых случаях валенки использовались и более широко зимой на марше.

Портянок русская армия первой половины XVIII века еще не знала, вернее, забыла о них при ношении узких сапог и башмаков, к которым полагались чулки. Подрядчики «ставили» в армию уже в начале Северной войны огромные партии (до 30 тысяч пар по одному подряду) чулок русских ремесленников. Красные, белые, серые, лазоревые — они покупались казной по 24–27 копеек за пару (цена высокая, если вспомнить, что сапоги стоили в пределах рубля). Несмотря на большое количество чулок, поступавших в армию, воевавшую с Карлом XII, этот предмет солдатского гардероба почти всю войну являлся дефицитом ввиду быстрого изнашивания на долгих, тяжелых маршах. Как ни старались восполнить недостачу путем новых закупок, однако затруднения вынуждали прибегать подчас к совершенно неожиданным вариантам. Так, в 1712 году В. В. Долгоруков спрашивал у царя, куда девать ветхие палатки, и получил распоряжение употребить их на пошив чулок. Не воспользовались ли в этом случае палатками, просто разорвав их на куски, принявшие форму портянок?

Как бы то ни было, но именно чулки, а не портянки служили солдату в походах и Семилетней войны, когда генерал Фермор инструкцией, отданной по армии в 1757 году, приказал всем нижним чинам не отягощать себя ничем лишним, кроме трех рубах, трех галстуков, пары сапог и башмаков и двух пар чулок. Носили военнослужащие чулки и в конце века, при императоре Павле, армейский Устав которого, однако, воспрещал солдатам во избежание заболевания ног носить в летнее время чулки шерстяные — следовало надевать холстинные.

Штиблеты, как об этом свидетельствуют документы, применялись уже в ходе Северной войны, хотя массового их использования и не было. В 1707 году Б. П. Шереметев отдал такое распоряжение: «…из кож, которые волы биты, приказать зделать штиблеты для зимняго похода». На «штивели» могли идти тогда и пришедшие в негодность палатки, но широкое применение эта часть мундира получает лишь в 30-е годы, когда их делают из толстого полотна и носят с башмаками.

Как ни стремились учредители «регулярства» обрядить русское войско в западноевропейский костюм, но отказаться от привычной в российские зимние стужи от меховой одежды они все же не в силах. Трудно было короткой, подбитой тонкой байкой епанче тягаться с морозами. Нет, шубы, шапки, рукавицы в течение всего века не входят в официальный воинский гардероб, но выдаются для временных надобностей: зимой в походе, стоящим в карауле, на строительных работах и при исполнении некоторых особы;; поручений.

Одним из способов снабжения солдат меховой одеждой было использование крестьянского платья, в котором приводились рекруты в полки. Но запасов «рекрутского мундира» не хватило бы на многих, и есть сведения о покупках шуб и полушубков на армию. Средняя цена за простую овечью шубу в первой половине века не превышала 70 копеек.

Другим источником обеспечения военнослужащих меховой одеждой являлся ее пошив непосредственно в полках. В 1707 году генерал-фельдмаршал Шереметев отдал приказ: «Для зимняго походу из авчин и из козлин, сколько их есть, салдатам приказать делать душегрейки», А в 1741 году на изготовление шуб и полушубков, шапок и рукавиц для 50 полков, стоящих в Остзее, отпускались овчины и мерлушки. А в уже упоминавшейся инструкции Фермора «для употребления в осенние месяцы» солдатам разрешалось заводить «от себя» овчинные или стеганые душегрейки, а также шерстяные перчатки.

Нам трудно представить какой-либо иной способ ношения зимней меховой одежды, кроме надевания ее поверх, к примеру, пиджака, но военнослужащие XVIII века не имели права терять армейское обличье, которое непременно скрылось бы под обыкновенной овчинной шубой. Ну, пусть одет в длинную шубу часовой из рядовых, тем более в ночное время, но можно разве было бы представить кавалериста, восседавшего на лошади в тулупе? Нет, нельзя, — войско не имело права даже в сильные морозы приобретать «мужичий вид». И поэтому те самые пятьдесят русских полков, что в 1741 году готовились сразиться со шведами, хоть и обзавелись меховой одеждой, но надевали ее лишь «под камзольчики». Это касалось и полушубков, и душегреек.

Чтобы «поместить» под мундир меховую одежду, и камзол и кафтан следовало делать достаточно просторными. Офицеры ухитрялись пользоваться специальными, скрытыми от посторонних глаз шнуровками, чтобы уменьшить весной «излишки» своего мундира, или же они просто ушивались. С наступлением холодов распускалась шнуровка или распарывались швы, и под мундиры надевались фуфайки, душегрейки и даже полушубки, как бы символизируя исконно русское «дорегулярство», выглядывавшее из-под европейской формы.

Но, несмотря на требования инструкций, правила ношения меховой одежды нарушались. Разве мог отказать себе состоятельный офицер в возможности щегольнуть зимой богатым мехом? Особенно проявляли слабость к дорогой меховой одежде гвардейцы в вольготное для офицерства царствование Елизаветы Петровны. Семеновцы, например, покататься с ледяных гор при дворе являлись не в епанчах — помилуйте, что за тон! — а в лисьих шубах без рукавов, покрытых тонким бирюзовым сукном, обложенных по борту и подолу бобром или соболем. Шубы эти застегивались клапанами из золотого галуна, золочеными пуговицами. Понятно, что такая шуба требовала и соответствующего головного убора, поэтому гвардеец смело оставлял на своей квартире треуголку и шел на гулянье в шапке из серебряной парчи, отороченной богатым мехом.

Екатерина Великая терпела неуставное роскошество гвардейцев до половины своего царствования, после чего злостные нарушения формы одежды стали преследоваться. Но по-настоящему ярым гонителем дорогих мехов, носившихся поверх мундира, стал Павел I, который при этом последовательно заботился о «подкамзольной» теплой зимней одежде. Что до офицерских шуб, то здесь он был неумолим: виновный подвергался продолжительному аресту. Как-то раз император заметил офицера в шубе, подозвал его, велел снять дорогую шубу и отдать ее будочнику, стоявшему поодаль, и сказал при этом, что ему теплая одежда куда нужнее будет.

Здесь будет уместным поговорить подробнее именно об офицерском мундире, состав которого не отличался в принципе от воинской одежды рядовых, но шился из сукна лучшего качества, имел отделку золотыми галунами, позолоченные пуговицы, шарф, султан на шляпе и другие декоративные детали, включая бархатную отделку. Стоимость мундирного комплекта офицера в 1740-е, к примеру, годы достигала ста рублей, и, учитывая то, что командные чины сами приобретали себе одежду, нередко возникали трудности в своевременном построении мундира. Особенно тяжело приходилось беспоместным и малопоместным офицерам, «которые не могли своею суммою исправиться». Командование знало об их нуждах и искало способы помочь малоимущим. Для своевременного построения мундира офицерам часто предоставлялась возможность выбрать материал на мундир, когда приходило время «обшить» весь рядовой состав, и сукна покупалось оптом, подешевле, или давались ссуды для пошива. И в первом и во втором случае офицер должен был, конечно, с казною расплатиться, но, случалось, плата эта была невысокой. Так, в 1741 году в Тобольский пехотный полк поступило зеленое сукно на строение мундира рядовым. Кафтаны пошили, но оказался в наличии значительный остаток — 800 аршин. Премьер-майор, делая вид, что продает излишек, назначил за сукно крайне низкую цену — 25 копеек за аршин — и предложил его полковым офицерам, которые охотно разобрали дешевый материал.

Сильно удорожал офицерскую одежду шарф, который, ввиду использования в его кистях чистого золота, имел значительную стоимость. Поэтому в елизаветинское время во многих полках шарфы начинают заказывать централизованно, оптом, «чтоб зделаны были во всем одной доброты и одним против другова сходны». Заказ осуществлялся за казенный счет, но по раздаче шарфов их стоимость начинала постепенно вычитаться из офицерских окладов, «дабы вдруг не могли прийти в какой-либо недостаток». А в случае смерти офицера, если все деньги за шарф были выплачены, этот предмет мундира оставался членам семьи покойного.