Нихилени (СИ) - Ойтен Мирланда - Страница 1

После того, как они расстались с карованом чернорясых монахов, Ан пришлось тащить Осана на себе. Она попыталась было пристроить старика на спину Кела, но у него осталось слишком мало сил, чтобы держаться, а Кел никак не мог понять, что от него требуют идти ровно и плавно.

Впрочем, возможно, оно вышло и к лучшему. Перед их путешествием Осан попросил, а Ан пообещала, что он не заметит, как умрёт, и глупый монах вообразил, что она убьёт его, свернув шею. Каждый раз, когда Ан оказывалась у него за спиной, он вжимал голову в плечи и замирал. Она сердилась и молчала. Он давно её знал — и считал настолько глупой и неспособной на выдумку? Ей очень хотелось ему всё высказать и высмеять его страхи.

Но она молчала и теперь с облегчением, которое было только ей доступно, слушала его болтовню. Как всегда, Осан не мог не болтать, хотя каждый вдох давался ему со всё большим трудом.

— Ты ведь помнишь? — раз за разом спрашивал он, вспоминая их первую встречу в этих руинах.

Ан помнила. Тогда еще юному Осану пришло в голову, что он сумеет найти в руинах города душу Прародителя и вернуть его к жизни. Монашек, разумеется, ничего не нашел, зато угодил в промоину под улицей и сломал обе ноги. Ан дотащила его до монастыря детей Благодетелей, и все время Осан болтал, болтал обо всём, о своём боге, о его детях, о Городе, о людях, что тут жили и снова о своём боге.

В его глупого бога Ан, разумеется, не верила. Как Прародитель может быть богом, если он давно умер? Но чем-то он её зацепил, и с тех пор Ан иногда забредала к монахам, узнавала у них новости и не появился ли отец, а монахи в обмен на стол и кров узнавали у нее новости из мира. Их дружба вышла очень странной, если вообще ее можно было назвать дружбой. Но уж что есть. Поэтом Ан согласилась проводить умирающего старика в его последний путь и старалась всегда быть в поле его видимости, а в последнюю ночь, на берегу серой реки около брошенного парка в тени огромных домов-ульев вколола Осану не морфий.

— Ты ведь помнишь? — спросил старик перед тем, как уснуть в последний раз.

Ан ничгео не ответила. Она помнила, всё помнила и никогда ничего не забывала, особенно то, что значит быть одной.

Ан похоронила Осана в старом парке около летнего театра, на берегу давно заросшего пруда, посидела рядом и, когда небо снова заволокло дождевыми облаками, а мир стал серым, пошла дальше, потому что больше ей там делать было нечего, пусть в парке и осталась, наверное, единственная её могила.

Она планировала догнать караван чернорясых монахов, с которым они вошли в город, до Моста, чтобы переправиться на тот берег с ними. Если их предводитель, странноватый крикливый монашек, не поменял маршрут, то у неё ещё оставалось время. Чернорясые верили, что Город был когда-то построен их великолепный Прародителем и его детьми, и быстро пересекать руины не будут. Чернорясые вообще последние годы стали часто устраивать сюда паломничества. Их унылые караваны тянулись по разбитым асфальтовым дорогам и время от времени оглашали угрюмые остовы зданий нудными гимнами во славу кумира. Часто караваны не доходили до того берега. Каким бы место не считалось, священным, проклятым или всем вместе, отщепенцев и изгоев, которых выгоняли в руины из окрестных поселений, в Городе всегда хватало. И им всегда хотелось выжить.

Ан вышла на старый проспект, где обычно проходили паломники и торговые караваны. Он шел через северную часть города мимо покосившихся домов-башен к большой пустой площади, от которой отходили десятки таинственных улочек. Самая широкая из них вела на следующую площадь с разрушенной старой крепостью. Дальше лежали руины бетонного моста и путь вдоль реки на юг к железному мосту. Большинство караванов гибло после достижения первой безымянной площади. Мало кто знал Город хорошо, а большинство вовсе верило, что каждой ночью здешние дома меняют своё местоположение, и что Город разумен и может поглотить неугодных.

Ан намеревалась перехватить караван до площади. Во-первых, так не придётся искать их по проулкам, во-вторых, она знала дорогу к Мосту. Да и в случае нападения она сумеет отбить хоть кого-то из чернорясых, чтобы тот перевел её на другой берег. Если раньше караваны чернорясых были похожи на вооруженные выезды, то в нынешние безумные хорошо, если хотя бы у пары монахов были ружья. Остальные же верили, что Прародитель их защитит.

Разумеется, не защищал. Ан даже подозревала, что таким образом особо ушлые пастыри общин вдоль реки избавлялись от лишних ртов и неугодных, но Осан умер, и спрашивать больше было не у кого.

Ан ждало разочарование. Остатки каравана нашлись в проулке за площадью, и она даже не удивилась, потому что в такой день всё должно быть ужасно. Ослики пропали вместе с двумя телегами. Часть мешков и священных хоругвей валялись на земле вперемешку с трупами монахов. Ан обошла их, тыкая в тела носком сабатона. Но спокойное поведение Кела выдавало, что живых тут нет.

— Ну и что мне делать?

Железный зверь, разумеется, ничего не ответил.

Ан порылась в оставшихся мешках. Напавшие забрали всё съедобное, вывернули карманы и сняли почти всю обувь с трупов. Чемоданчик с документами и грамотами от пастыря общины тоже пропал. Ан оглянулась на трупы. Несомненно, разграбившие караван вернутся за барахлом, которое не смогли утащить сразу. Возможно, за телами. Когда напавшие вернутся, можно будет их убить. Только зачем?

— А вот нечего мне делать, — подвела итог Ан, села на остаток телеги и задумалась.

Можно попробовать выследить напавших и отбить сундучок с бумагами. Это вполне возможно. Или пойти искать прямо сейчас, пока следы не пропали, или подождать возвращения за одеждой и брошенным барахом. Вот только что это ей даст? Сундучок с документами, которыми без чернорясых она может подтереться? Ей нужно на другой берег, а не вернуться к пастырям Серых Холмов с новостью, что лишние рты успешно ликвидированы. Сколько там, шестнадцать было?

— Хм.

Ан пересчитала тела. Одиннадцать. Куда делись ещё пятеро? Она на всякий случай обошла место разгрома ещё раз. Двенадцать. Всё равно, четверо куда-то делись. Она стащила трупы в кучу и осмотрела лица. Ан не могла похвастаться дружбой с каждым из чернорясых. Большую часть совместного пути она провела с Осаном, а его добрые и сострадательные братья были рады спихнуть со своих плеч заботы об умирающем. И всё же Ан узнала большую часть тел. Пропали четверо ещё крепких и здоровых монаховов. Возможно, их захватили, чтобы обратить в рабство.

Или съесть. Человек — не очень питательная тварь, но какое-то разнообразие в рацион местных жителей четверо здоровых мужчин должны были внести. Хотя каннибалы вряд ли бы бросили здесь тела. Старики, конечно, не очень вкусные, но голодающие едой не разбрасываются.

— Попробуем найти наш пропуск? — предложила Ан Келу. Зверь равнодушно мотнул тупой железной мордой. Он ковырнул лапой труп монаха. Потом лег на землю и понарошку спрятал нос под лапами. Он не любил жрать мертвечину.

— Как хочешь. Пойдём тогда, найдём тебе что-нибудь посвежее и не такое дряхлое.

Не смотря на дождь и огромные просторы Города, Ан не пришлось долго искать. Напавшая на караван банда особо не скрывалась. Часть напавших то ли отстала, то ли специально покинула их основную стоянку ради развлечения. Дюжина вырожденцев с беспечным гоготом вешала на ржавой электроопоре человеческое тело в бесформенных лохмотьях. Приближающегося в стене дождя чужака они не заметили. Ан с полминуты раздумывала, стоит ли подходить. Тело не подавало признаков жизни, да и сундука с документами рядом не было.

Один из оборванцев пнул тело, и оно дёрнулось, вызвав ещё один приступ гогота. Значит, этот живой. Ан посмотрела на Кела. Зверь нетерпеливо бил себя по бокам хвостом и пристально смотрел вперёд. Дождевые капли скатывались по его широкой угловатой морде. Сколько она уже его не кормила?

Ан погладила железную голову Кела и направилась к банде.