Любовь под прицелом. Рикошет (СИ) - Корк Ольга - Страница 1

За спиной на все лады гремела нерусская речь; я не сильна в лингвистике языков среднеазиатских народов, но нутро подсказывало, что это вряд ли были дифирамбы моей храбрости. Проклятые берцы без конца вязли в грязи и цеплялись за ветви поваленных деревьев, но страх и безысходность неукротимо гнали меня вперёд. Нужно было послушать Вадика, когда он предлагал уйти, а не упорствовать ради пары минут информации на плёнке – тогда он точно остался бы жив. А теперь я пыталась унести ноги от такой же неминуемой участи, и его смерть останется на моей совести.

Это он должен был выжить – не я.

Где-то позади раздалась ещё одна автоматная очередь, заставившая сердце гулко ухнуть в груди и на мгновение замереть от леденящего душу ужаса. Уши заложило, и единственное, что я слышала – это пульсация крови; бум-бум-бум – каждый удар словно вторил выстрелам за спиной, ещё сильнее подгоняя меня и заставляя выкладываться на полную. В голове на мгновение мелькнула мысль о том, что нужно придушить моего тренера по фитнесу, который уверял, что я в отличной физической форме. По итогу, когда потребовалось спасать свою жизнь в прямом смысле этого слова, я держалась лишь на том, что бег – это единственный способ вернуться домой и не дать смерти Вадима стать напрасной.

Иначе его жена и двое детей никогда не узнают, что с ним случилось.

Лёгкие горели огнём и требовали остановиться хотя бы ненадолго и дать перевести дух, но я упрямо стискивала зубы. Мотивировала ещё и флешка, которую я успела вытащить из камеры друга до того, как меня начали преследовать. Адреналин гнал вперёд, но я почувствовала, как через пару метров к бунту лёгких подключились ещё и одеревеневшие ноги, и кубарем полетела на землю, зацепившись носком ботинка за корягу. Я пыталась не кричать, когда что-то острое вонзилось в плечо, а меня по инерции понесло к подножию небольшого склона. Дрожащей рукой я потянулась к ране, но вытащить ветку так и не решилась – иначе точно потеряю сознание, которое и так уже готово оставить меня.

Голоса раздавались всё ближе. Вдоль позвоночника пронёсся табун ледяных мурашек, а мозг лихорадочно пытался сообразить, куда спрятаться в лесу, где нет ничего, кроме деревьев. Передвигаясь ползком и игнорируя пульсирующую боль в плече, я пыталась отыскать хоть что-то, что сможет спасти мне жизнь. Внезапно глаза зацепились за небольшое углубление в корнях дуба, которое было маловато для того, чтобы спрятаться там целиком, но это единственное убежище. За неимением других вариантов флешку пришлось зажать зубами, после чего я принялась лихорадочно работать руками, ломая ногти и пытаясь раскопать и углубить яму хоть немного, чтобы увеличить свои шансы на спасение. Каждую секунду мне казалось, что вот-вот чьё-то оружие упрётся в мой затылок, и я даже пикнуть последнее слово не успею. Сердце неслось галопом, пытаясь обогнать в скорости лёгкие, и в глазах от страха уже начало потихоньку темнеть, хоть и так было мало что видно: солнце не так давно скрылось за горизонтом. Наплевав на всё, попыталась влезть в образовавшуюся ямку, но она явно мне не по размерам. Отчаяние затапливало всё сильнее, а когда чья-то крупная ладонь ухватила меня за лодыжку, я уже не видела смысла держать себя в руках. Весь лес просто потонул в моём секундном визге – я так точно оглохла, – пока меня упрямо вытягивали обратно; к моему ужасу, флешка полетела в импровизированный окоп, но это я восприняла побочно, потому что в этот момент вторая рука зажала мой рот.

Дикий ужас и инстинкт самосохранения перебороли всё остальное и заставили сражаться, подталкивая из последних сил сопротивляться сильным рукам. На улице уже сгустились сумерки, темнота буквально обволакивала, но я всё равно умудрилась различить ещё штук шесть тёмных силуэтов, замерших в паре метров от нас. Я расцарапала тёмную перчатку на ладони, зажимающей мне рот, и начала пинаться в попытках достать противника – пару раз даже получилось попасть по его ноге и наверняка оставить синяки. Только после этого меня с тихим ругательством резко прижали спиной к крепкой груди и прорычали сквозь зубы:

– Да успокойся ты! Сейчас всех боевиков в округе на уши поднимешь! Замри. Нас твой отец прислал.

Мне хватило пары секунд, чтобы понять, что говоривший изъясняется на русском, и перестать, наконец, вырываться. Облегчение накатило гигантским девятым валом, и я позволила себе расслабиться в сильных руках, уплывая из реальности, в которой меня чуть не убили.

– Даже не думай отключаться! – снова тот же стальной голос. – Геннадий Иванович захочет убедиться в том, что ты цела, так что оставайся в сознании.

Голову словно замотали в толстый слой ваты, из-за которой я не могла понять, чего от меня хотят, и кто такой Геннадий Иванович.

– Домой хочу, – проскулила побитой собакой.

Меня перехватили поудобнее, задев при этом плечо, и я снова тихонечко взвизгнула от боли.

– Чёрт, она ранена, – бросил кому-то, и рядом тут же материализовалась ещё одна пара рук. – Только давай осторожнее, за неё потом голову снимут.

– Не нуди, Серый, я не дебил, – проворчал тот, второй.

Голос говорившего намного моложе и почему-то совершенно не вязался у меня с его внешним видом военного – слишком мягкий и бархатный.

Серый снисходительно фыркнул и отвернулся – должно быть, проверял периметр; двое других так и стояли чуть поодаль, сканируя местность в прицел, и я подумала о том, с какими мыслями они отправились спасать меня. Наверняка решили, что мне стоило сидеть дома, а не корчить из себя Железного человека... Я часто слышала о том, что это вообще не мой профиль – по местам боевых действий с камерой прыгать и себя под пули подставлять, но я просто не умею жить по-другому. Не могу, как мать, целыми днями по инвесторам ездить и выбивать деньги из каждого для своего благотворительного фонда. Это, конечно, тоже важное дело, но в мире страдают не только дети, а попивать каждые выходные шампанское, ведя бессмысленные беседы – для этого много ума не нужно.

Должен же кто-то и жизнью своей рисковать ради других.

К слову об этом – голоса боевиков по-прежнему раздавались неподалёку, но они словно не понимали, куда я могла подеваться.

– Сейчас будет больно, – тихим шёпотом предупредил молодой, заглянув мне в глаза и будто пытаясь загипнотизировать.

– Сколько их? – так же тихо поинтересовалась, чтобы отвлечься.

Не уточнила, про кого говорю, но это и не нужно – меня поняли с полуслова; молодой вскинул голову в сторону товарищей, что наблюдали за периметром.

– Я насчитал двенадцать человек, – ответил, наконец. – Но их, скорее всего, много больше, так что ты должна постараться не шуметь, иначе нам всем будет хреново. Я, знаешь ли, в эти выходные как-то не планировал с абреками знакомиться.

Я кивнула, слабо усмехнувшись его шутке, и снова стиснула зубы почти до скрежета, когда он начали фиксировать ветку бинтом; не скажу, что было приятно, но вполне терпимо, так что я почти не пикнула.

– Может, лучше дёрнуть?

От голоса Серого, раздавшегося над ухом, я вздрогнула. А вот молодой, всё ещё занятый моим плечом, лишь вскинул раздражённый взгляд на своего товарища.

– Себе что-нибудь дёрни, умник. Я не собираюсь оставлять ей там занозы и грязь – хрен знает, насколько эта ветка глубоко ушла в ткани, и как близко к вене.

– Ладно, остряк, тогда давай быстрее – валить отсюда пора, а девчонка нас и так сильно тормозить будет.

Ворча себе под нос, медик – ну, я надеялась, что он медик – закончил возиться с фиксацией сучкá в моём плече и отступил на пару шагов, окидывая внимательным взглядом близлежащую местность.

– Я закончил, кэп, можем выдвигаться.

– Нет, стойте! – отчаянно начала вырываться я, причиняя самой себе боль. – Моя флешка!

Без неё все мои сегодняшние «геройские» поступки будут бессмысленными – ровно, как и смерть Вадима; избавившись, наконец, от сдерживающих меня рук, я кинулась к яме и лихорадочно зашарила руками по земле, откидывая в сторону мелкие веточки и сухие листья. К моему счастью, флешка обнаружилась довольно быстро между двух крепкий корней, и я крепко стиснула её в здоровой руке, прижав к груди, словно оберег от всех несчастий. Только после этого я смогла облегчённо выдохнуть и кивнуть командиру отряда, давая понять, что готова покинуть это забытое Богом место.