Дело тел (СИ) - Белецкая Екатерина - Страница 7

Через две недели они уезжали. Верка, она, и Витька. Уезжали во внешку, потому что прошли дубль-экзамен здесь, и были зачислены в хорошо себя зарекомендовавший межвидовой университет в прекрасном мире Иклес конклава Санкт-Рена. Этот университет, между прочим, в свое время закончил старший сын Джессики и Ри, Ромка, и жена его, Настя, тоже там училась. Факультет, правда, они выбрали другой, но это и понятно — не всем же в этой семье идти в медицину, да еще такого уровня. Базовой специальностью у них пока что шла межрасовая истории я и культурология, а потом можно будет расширить специализацию, войти в новые кластеры — возможностей море. И все они оплачены. Уже. Заранее.

Как-то раз Даша спросила:

— Пап, а сколько стоит эта учеба?

Сначала папа попытался отшутиться, но Даша тогда проявила недюжинную настойчивость, и ему пришлось ответить. И вот что он ответил:

— Примерно десять лет жизни. Твоей.

— Но…

— Твоей, Дарья, исключительно твоей. А если ты про деньги, то не дороже тех денег, которые мы в состоянии заработать. Ты же меня знаешь. Когда у меня на что-то не хватает, я первый про это говорю.

— Да ну тебя, — расстроилась тогда дочь. — Я же всё равно узнаю.

— Всему своё время, — пожал плечами папа. — Разумеется, узнаешь. Но когда ты про это узнаешь… — глаза его стали хитрыми, — ты ничего не сможешь поделать.

— Почему это?

— Потому это, что ты будешь в учебе по ушки, а мы усвистим куда-нибудь в экспедицию, и отругать папу ты не сумеешь. А маму тем более.

— Маму ругать — себе дороже, — хмыкнула тогда Даша.

— А почему? — с интересом спросил тогда Ит.

— Потому что она днем орет в ответ, а ночью плачет в подушку, — объяснила дочь. — Мне ее жалко, пап. Потому и дороже.

…Сначала она сходила в душ, потом почти час просидела в их с сестрой комнате, размышляя, что брать — многое хотелось взять с собой, но было нельзя, и она бездумно перебирала вещи, прикидывая, что увозить, а что нет. В три кофра побольше и в один поменьше предстояло положить многое… почти всю жизнь, вдруг поняла Даша. Как запихнуть всю свою жизнь в три чемодана и дорожную сумку? Невероятно. А ведь придется. Тетради с бесчисленными рассказами и зарисовками — зачем они? Кому они там будут нужны? Старая, но такая любимая пляжная сумка, которую когда-то отдала мама, отдала после настойчивых просьб — но куда там, в университете, она будет ходить с сумкой, и зачем там сумка вообще? Мамины подарки, подарки отцов… «Черт, ну почему я не мама? — с тоской подумала Даша. — Уметь бы как она собираться». И мама, и оба отца собирались мгновенно и по-спартански скромно. У мамы, например, имелся дорожный чемоданчик, в который она, не глядя, забрасывала штаны «на смену», майку «чтобы спать», рубашку «тоже на смену», водолазку, свитер, дорожную косметичку, тапочки, и чашку с ложкой. Сборы папы были еще короче — его имущество умещалось в рюкзак, по размеру вдвое меньше маминого чемоданчика. А рюкзак папы Фэба… Почему у нее так не получается? Может быть, потому что они уезжают, чтобы потом вернуться, а она сейчас…

Думать про это не было никаких сил. Даша положила обратно на полку шкатулку, которую держала в руках, и пошла на кухню — ей снова захотелось компота. Она опять подошла с чашкой к окну, но в этот раз взгляд ее упал не на город — на подоконнике лежал, ранее ею незамеченный, новенький блокнот в коленкоровой зеленой обложке. Даша машинально взяла его в руки и открыла.

Это еще что?

Даша нахмурилась.

Фадан? Бонни? Шини? Аквист? Бакли?

Ее детство вдруг встало перед ней, и она увидела — словно и не прошло тринадцати лет — огромное теплое море, дамбы на горизонте, чайки, и мама, и та самая пляжная сумка… а потом — как они ждали зимой, и она, тогда еще только пробуя, рисовала палочки на обоях, считая дни, когда приедет папа Ит и все остальные, и тот Новый год, и елка, и…

— Папка, да ты что, — растрогано прошептала Даша. — Папка… ты опять?

Всю команду удалось собрать только к вечеру, когда на небе зажглись первые звезды — до вечера Агорх, по его словам, «приводил всех в порядок». В результате приведенная в порядок команда была раздражена и, ко всему прочему, зверски проголодалась. Управиться с синтезатором для одежды с первого раза сумела только Бонни, остальные провозились почти час, причем одежда Бакли вызвала у всех вполне закономерные, пусть и сдавленные смешки. Он, привыкший на работе носить халат, так и вышел к ужину — в халате на голое тело, потому что ничего другого у него не получилось. Позже Бонни сжалилась над ним, и помогла, конечно, но первые полчаса ужина прошли очень весело.

— Фадан, ну правда, что ты торопишься? — недоумевал Шини. — У нас же почти декада в запасе. Давай сначала действительно разберемся, что и как, и только тогда…

— Боюсь, что поздно будет, когда мы разберемся, — отвечал Фадан. — А если там что-то произойдет?

— Что именно там может произойти? — пожал плечами Аквист. — По-моему, там и так уже всего вдосталь напроисходило.

— А если народ в городе перебьют?

— Так Остроухий обещал, что защитит, — напомнила Бонни.

— Вас послушать, так нам можно вообще не возвращаться, — сердито проворчал Фадан. — Никакой ответственности.

— Фадан, у нас есть ответственность, — примирительно заметил Аквист. — Мы просто очень есть хотим. Ты лучше скажи, а вот это что за штуки?

— Пирожки с начинкой, типа купаликов, — вздохнул Фадан.

— А это?

— Вроде бы суп.

— А вон там?

— Понятия не имею! Давайте, ешьте, и пошли говорить с Агорхом. Это местный большой начальник, — Фадан хотел добавить, что это еще и местный большой придурок, но вовремя сдержался. — Он вроде бы обещал нам посодействовать, но пока что не решил, как именно.

— Было бы неплохо, — кивнула практичная Бонни. — Кстати, мальчики, как вам моя новая шляпка?

Вот уж кто-кто, а Бонни оценила возможности синтезатора практически сразу, и, конечно, использовала его возможности на полную катушку. Если все остальные пыхтели и мучились, пытаясь выпросить кособокие рубашки и безразмерные штаны, то Бонни развернулась по полной программе. Для начала она сделала себе брючный костюм небесно-голубого цвета, потом сапожки на низком каблучке, потом широкий пояс, который выгодно подчеркнул ее тонкую талию, а напоследок — изящную шляпку-лодочку, увенчанную тонким синим перышком. Впрочем, за обедом Бонни обнаружила, что с поясом она погорячилась. Еды было столько, и она была такой вкусной, что пояс Бонни вскоре пришлось временно снять.

— Если мы тут пробудем еще несколько дней, мы лопнем от обжорства, — справедливо заметил Бакли, наливая себе в тарелку третью порцию мясного то ли супа, то ли подливки. — Я ведь понимаю, что есть уже не могу. А руки всё равно тянутся.

— Хочешь, я тресну тебя по рукам? — галантно предложил Шини, утаскивая с тарелки десятый по счету кусок зеленого сыра.

— Как бы я тебя не треснул… хлеб передай, пожалуйста.

— Так что мы будем делать? — через несколько минут спросил Аквист. Спросил лишь потому, что конфетки, оказавшиеся на тарелочке рядом с ним, наконец, закончились. Они были бесподобны — темная оболочка, а под ней белый крем, слегка похожий на сгущенное молоко… или на варенье, Аквист так для себя и не решил, на что больше.