Люба (СИ) - Даниленко Жанна - Страница 7

Девочка выскочила в коридор, торопливо прикрыв за собой дверь.

Корецкий улыбался: «Смелая девочка, как она свою подружку защищает, добра ей хочет. Интересно, а правда ли Люба показывает буквы? Может, пойти посмотреть? Нет позже, а то еще Женька вообразит, что я ее послушал». Но любопытство взяло верх, и он пошел в детскую. На полу посередине ковра сидела Люба, а рядом с ней Женька читала сказку про колобка. Периодически Женя переставала читать и спрашивала: «Люба, где колобок? — малышка пальчиком тыкала в картинку. — Где Лиса?» — и Люба показывала лису. Корецкий тоже сел на ковер. «Люба, а где медведь?» Медведя на этой странице не было. Девочка повернула к себе книжку, перелистнула страницу и показала на медведя. Потом снова посмотрела в глаза отцу и сказала:

— Папа, на Бубу.

Она протянула к нему свои ручки. Корецкий поднял дочку и произнес:

— Пойдем в мою комнату, мы с тобой поиграем.

Он принес девочку в кабинет, показывал ей разные предметы и называл их несколько раз, пока Люба не начинала повторять слова и показывать пальцем.

— Дочка, так с тобой уже можно языки учить. Какая ты способная девочка получилась.

Он вышел на кухню с Любой на руках. Маша месила тесто.

— Боже мой, Александр Валерьевич, что случилось, неужели Женька ее обидела? Или она ушиблась?

— Да не причитайте вы, я сам взял дочь, мы с ней разные предметы учили. Я думаю, что с ней уже можно заниматься языками.

— А она не малая? — У Маши чуть глаза не выскочили от удивления.

— Она очень способная, — с гордостью произнёс Корецкий, — я сам буду с ней заниматься. В игровой форме можно. А она понимает, честное слово.

— Вот и хорошо, вот и славно. Люба будет с папой играть, наконец-то. Александр Валерьевич, я уж совсем отчаялась, думала, вы никогда дочку не полюбите. Вы посмотрите, какая красавица черноглазая, а как любит, чтоб ей читали. Мы ей все Женины книжки перечитали.

— А в библиотеке? — Корецкий удивился: при такой-то библиотеке ребёнку почитать нечего?!

— Я же не могу без спроса.

— Маша, единственная комната, которую я закрываю на ключ, это мой кабинет. Там документы, а библиотека нужна, чтобы ей пользовались. Маша, я прошу не выносить книги из квартиры, но читать вы можете все, что вам захочется. А завтра давайте съездим в книжный и купим детские книжки. Пусть Женя Любе читает — обеим польза.

Прошел еще один год. Корецкий каждый день занимался с Любой, она уже свободно говорила на русском и английском языках, знала ноты и пробовала играть на рояле, пусть совсем простые вещи, но ей это нравилось. Со следующего месяца Корецкий собирался добавить изучение французского. Маша была рада тому, что отец два-три часа каждый день проводит с дочерью.

Девочка же развивалась не по годам. Она на лету схватывала информацию и тут же училась ей пользоваться.

Как-то раз Маша возилась на кухне, к ней подошла Люба.

— Маша, я болею. Пожалей меня.

Маша взяла на руки ребёнка, Люба просто горела. Померила температуру — тридцать девять и три. Уложив девочку в постель, она позвонила Корецкому на работу. Секретарь ответила, что он очень занят и она ему передаст все, что просила Маша.

Девочке становилось совсем плохо, а Корецкий все не шел домой.

Маша растирала крохотное тельце ребёнка водкой, влажным полотенцем, уксусом. Снова звонила в клинику, но там уже никого не было. Отчаявшаяся женщина решила вызвать скорую, когда услышала поворот ключа в замке. Корецкий вошел в холл в сопровождении дамы лет тридцати.

Маша растерялась.

— Маша, я буду занят, прошу меня не беспокоить, погуляйте с детьми.

Она не знала, что сказать. Мысли вперемешку с возмущением летели в голове, только слов не было. Тут из детской вышла совершенно голая Люба, подошла к отцу, протянула ручки и сквозь слезы сказала:

— Пожалей Любу. Любе плохо.

Отец поднял ее на руки, поцеловал лоб.

— Маша, у ребёнка температура! Она просто горит! Почему вы мне не позвонили?! Несите мокрые махровые полотенца, лучше мы будем лечить пневмонию, чем сейчас ее потеряем. Маша, как же вы не сообщили, чего ждали-то?!

Маша сбегала за мокрым банным полотенцем. Корецкий завернул девочку.

— Маша, снимите с меня, пожалуйста, пиджак и галстук. Вот так, спасибо. Давно у нее температура? — У Александра Валерьевича даже руки дрожали. Таким испуганным его Маша никогда не видела.

— Часа четыре. Я звонила, Галя обещала передать. Я ее водкой растирала, хотела анальгин с димедролом сделать, но я не знаю, сколько, уже хотела скорую вызывать. Вас все не было.

— Папа, мне больно. — Люба плакала, растирая кулачками глаза.

— Что у тебя болит, золотко ты мое.

— Шейка и ротик.

— Маша, звоните Сергею Михайловичу. Пусть берет такси и едет. Скорее, Маша, скорее!

Корецкий прощупал шею и затылок, все лимфоузлы были увеличены. Он занёс девочку в детскую, положил на кровать. Сделал ей укол, поменял полотенце. Совершенно забыв о своей спутнице, думал о Гале, которая не сказала, что Маша звонила, о педиатре, который никак не ехал.

— Папа, мне холодно. Убери мокрое полотенце. — Личико ребёнка побледнело.

— Конечно, у тебя температура падает, давай наденем халатик. Девочки не должны ходить голенькие.

Он одел дочку и так и держал ее на руках. Женщина, которая пришла с ним и всё время находилась рядом совершенно безучастная, вдруг спросила:

— Может, я пойду?

— Да, Маша, проводите ее, пожалуйста, и отправьте, куда она скажет, на такси.

Маша выпроводила даму. Тут подоспел Сергей Михайлович. Осмотрел, послушал девочку и вынес свой вердикт:

— Гнойная лакунарная ангина. Сейчас я промою ей горло и будем колоть антибиотик. Не беспокойтесь, все пройдет. Маша ответственная. Все назначения выполнит. Всё с вашей дочкой хорошо будет.

Он собирался положить спящего ребёнка в кроватку, но Корецкий не дал, предпочёл держать её на руках.

— Я завтра останусь дома, послежу за ней. Если бы ты знал, как я испугался. Я никогда так не боялся. Она такая маленькая, беззащитная. Сергей, ты не понимаешь, как страшно, когда болеет твой ребенок! Я никогда никого так не любил, как ее.

Люба спала на руках отца, а он просто боялся шевельнутся.

— Вы кушать пойдете? — раздался рядом голос Маши.

— Маша, а можно здесь, я не хочу ее оставлять.

Бунт Любы

Корецкий вернулся с работы. Люба услышала, что он не один, и осталась в своей комнате. Очень скоро женщина, пришедшая с отцом, ушла.

Люба взяла свою куклу и направилась в кабинет отца.

У Корецкого сегодня все не клеилось. Вышел конфликт с министром из-за превышения бюджета. Статья никак не вырисовывалась, данные не стыковались, а отрицательный результат он себе позволить не мог. В конце концов, у него ничего не получилось с женщиной. Александр Валерьевич сидел над статьей в своем кабинете, когда туда вбежала радостная Люба с куклой в руках.

— Папочка, давай играть с Лизой.

— Уйди, тебя мне только не доставало. — Раздражение взяло вверх. — Тебе четыре года, иди лучше книжку возьми, а то все в куклы играешь, глупость какая! Ты уже большая девочка, должна понимать, что работа важнее всяких дурацких игр. Иди и не мешай.

Люба с опущенной головой вышла из кабинета отца. Она тихо села на свою кровать, спела кукле колыбельную песню и открутила ей голову.

— Теперь я тебя закопаю на кладбище. Я уже взрослая, а дарить тебя никому не хочу.

Люба взяла коробку из-под обуви, положила туда куклу и подожгла. На запах гари прибежал Корецкий. Он затушил горящую коробку и спросил:

— Что ты делаешь? Зачем ты сожгла куклу? Спички — не игрушка, ты могла весь дом сжечь. Люба, в чем дело? Пожара нам только не хватало.

— Лизу кремировали. Она умерла, потому что я выросла. Мне больше не нужны куклы. Мне не нужны игры и не нужны друзья.