Особое задание (СИ) - Горъ Василий - Страница 9

Я не жалел о ее уходе: наоборот, мне захотелось побыть одному, чтобы подумать о своем будущем. У меня, как оказалось, не было ни хорошей женщины, ни хорошей машины, ни хороших перспектив. Ничего хорошего. И я был не в силах ничего изменить!

Однако к полуночи меня осенило: ведь у меня есть деньги! А, значит, я, как минимум, хорошая машина уже не проблема! И фиг с ним, с будущим: хоть чем-то я себя порадую!

Утром, еле продрав глаза, я кое-как оделся, заполнил дипломат деньгами, поймал такси и поехал за покупкой в центр.

Найти «Астон-Мартин» оказалось нелегко: машины такого класса не продаются на каждом углу. Но, приложив определенные старания, я разыскал салон, где продавали суперкары.

«Астон-Мартин» там был один. Навороченный до предела. Серо-стального цвета, с белоснежным кожаным салоном и совершенно сумасшедшей стереосистемой. За триста тысяч долларов… Дилер, которого я попросил принести ключи, посмотрел на мои протертые джинсы и презрительно улыбнулся:

— Вам только от этой машины или от всех остальных тоже?

— Только от этой! — я не собирался с ним беседовать! Мне была нужна машина! Именно эта! И за любые деньги!

— Она не продается! — решил отвязаться от надоедливого клиента парень и отвернулся.

— Я сказал, принеси ключи, придурок! — я развернул его к себе и ткнул носом в дипломат Вована. — Денег навалом! На, смотри!

Увидя пачки сто долларовых купюр, чуть не вываливающиеся наружу, он от неожиданности икнул, побледнел и тут же сорвался с места:

— Конечно, сэр! Как скажете, сэр! Сию минуту, сэр!

— То-то же! — буркнул я, дождался, пока парень откроет мне машину и с восторгом опустился в сидение, заботливо укрытое целлофаном. Мне стало спокойно, уютно и хорошо. Стоило мне прикрыть глаза, как я представлял себе Татьяну, сидящую рядом, и от этого мне становилось еще приятнее.

— Отсчитай деньги, оформи бумаги, себе возьмешь штуку! — я протянул ему дипломат, завел двигатель и снова закрыл глаза.

Минут через сорок я летел по городу, не обращая внимание на светофоры, и чувствовал себя человеком.

Раза три полиция пыталась меня урезонить, но деньги, как ни странно, решали все, и к дому я подъехал, довольный, как бык-производитель на новой ферме…

Даже на пляж ехать было гораздо приятнее, чем обычно, и по дороге я решил продать свой «Шевроле» к чертовой матери, так как сомневался, что вообще захочу садиться за его руль.

Машина меня радовала. В отличие от всего остального: женщины, попадающиеся мне, имели какие-то изъяны, на которые раньше мне не пришло бы в голову даже обратить внимание. Например, коротковатые ногти. Или чуть-чуть плоская задница. Или еще что-нибудь. Однажды, в очередной раз упившись до поросячьего визга, я признался себе, что уже причислил Татьяну к лику святых, и у всех остальных нет ни единого шанса. Это меня расстроило, и я продолжил пить. И пил, за редкими перерывами на работу, месяца полтора. Пока меня не вывели из запоя довольно оригинальным способом. Впрочем, другого способа, на мой взгляд, не было…

…В баре было пусто. Ни капли водки, коньяка, виски или чего бы то ни было алкогольного. В холодильнике — тоже. Я на всякий случай поискал под кроватью, но и там не оказалось даже паршивой бутылки пива. А нутро требовало внимания, вернее, вливания… «Трубы горят», — кстати вспомнилось русская народная поговорка. «Пол царства за КОНьЯ…К»! — пробормотал я, немного подождал ответа, потом вспомнил, что живу, собственно, один, и начал одеваться… Мысль о том, что до ближайшего магазинчика со спиртным пять минут ходу, вызывала тошноту. Но другого выхода не было… кроме двери на улицу: лезть через окно мне было в лом, хотя путь до магазина и укорачивался метров на пятьдесят. Я привычно запутался в наплечной кобуре с любимыми пистолетами, зашвырнул ее под кровать, решив, что в таком состоянии мне сам черт не страшен: все равно зрение не фокусируется дальше собственного носа, и черта я не узнаю…

Теплый сентябрьский вечер встретил меня легким ветерком в опухшую от пьянства морду, из каких-то садистских побуждений усложняя и без того нелегкий путь до вожделенной бутылки. Я горько вздохнул, поморщился от запаха своего же перегара, сплюнул под ноги и поплелся вверх по улице…

Магазин, как ни странно, стоял на своем месте. И даже работал! (В прошлые выходные я как-то с очередного перепоя приперся сюда в половине пятого утра и все не мог понять, почему мне не хотят открывать эти паршивые двери…) Я вломился внутрь, правым глазом прицелился в продавца, и с надеждой в голосе спросил:

— Рассольчика не найдется?

Продавец тупо посмотрел на меня и, склонив голову к плечу, с удивлением спросил:

— А что такое «рассольчик», сэр?

Я почесал затылок, потом небритый подбородок, потом снова затылок и, наконец, сообразил, что, увы, нахожусь в том же самом паршивом Лос-Анджелесе, что и вчера, а не в стране своей мечты России, мать ее растак и перетак! Вот там, небось, тебя не спросят, что такое «рассол»! Мне еще больше поплохело. Я молча сгреб с полки бутылку виски, поднял с пола упаковку пива, кинул парню деньги и грустно побрел домой. Даже визг тормозов на перекрестке и мат в ухо не принес мне ни капли облегчения: я просто выдернул обладателя визгливого дисканта из машины, дал ему в ухо, перешагнул через него и побрел дальше.

— Москва! Как много в этом звуке для сердца киллера слилось! — пробормотал я вполголоса, добравшись до своего коттеджа и присев на ступеньки крыльца. Здесь, на «ридной американщине», как говорила Татьяна, даже похмеляться было противно. Но альтернатив не было. Я задумчиво посмотрел на бутылку в своей руке и с тоской швырнул ее в розовый куст. Куст не ответил. Я показал ему язык и решил еще немного поспать, ибо сегодняшнее воскресенье, впрочем, как и вчерашняя суббота, выдались такими же скучными, как и все предыдущие дни.

Завалившись в кровать, я с ненавистью посмотрел на мобильный телефон, привольно развалившийся на моей подушке, и мстительно сбросил его на пол. Телефон обиженно разразился препротивной трелью и умолк. Я пнул его ногой, отчего тот влетел под стол с компьютером и там уже основательно разошелся: трель, судя по всему совершенно матерного содержания, не умолкала минуты две. Поискав глазами, чем бы его заткнуть, я вдруг понял, что телефон прямой связи с Боссом ЗВОНИТ! Звонит, а не матерится! А я сижу на кровати и хлопаю ушами, как африканский слон на взлетной полосе аэродрома… Я тут же рухнул на пол и на четвереньках пополз к трубке, как на зло завалившейся черт ее знает куда. Само собой, без приключений не обошлось: я долбанулся головой об угол открытого ящика для бумаг, потом уронил на себя принтер, естественно, тоже углом, потом дотянулся до этого проклятого телефона, и тут он… умолк! От злости я чуть не вцепился в него зубами, но, видимо, почувствовав, что он крупно рискует, мобильник снова зазвонил.

— Алле, Жорик! С днем первоклассника тебя! Это я, Татьяна! — раздался голос, по тембру не очень похожий на голос Босса.

Я тупо уставился на трубку и отвесил себе легкий подзатыльник, чтобы подстегнуть умственную деятельность. Старый, проверенный способ не подвел: я вскочил на ноги, радостно взмахнул свободной рукой… и взвыл на весь дом: зацепившись за руку проводами, на мою ногу, естественно, тоже углом, со стола рухнул новый семнадцатидюймовый монитор!

— Надо было покупать плазменный! — подумал я и замер…

— Эй! Ты что там творишь? Маневры в песочнице, что ли? — ехидно донеслось из трубки.

— Да нет, пытаюсь привести дом в порядок! — буркнул я, прыгая на одной ноге и пытаясь унять боль в большом пальце. — А ты где сейчас находишься? — догадался я спросить через минуты полторы.

— Почти рядом с тобой, минут десять езды! — радостно ответила мне она. Надеюсь, чашка кофе для меня найдется?

Я опешил:

— А откуда ты знаешь, где я живу? Этого не знает даже мой Босс!