Торт от надоедливого соседа (СИ) - Луковская Татьяна - Страница 1

– Моя квартира! Моя собственная квартира!

Я кружила по комнате в фееричном танго, трогала оклеенные смешными ромашками дешевенькие обои, вдыхала еще витавший в воздухе запах краски. Такой приятный аромат лакокрасочные изделия могут издавать только, если ими пахнут родимые батареи.

Правда квартирка совсем крохотная – студия: кухонный уголок на возвышении, два метра для дивана, встроенный шкаф, санузел совмещен, на балкончик можно поставить только одну ногу, вторую заносить уже и некуда. Но это мелочи, самое главное («Та-да-дам», – барабанная дробь) – своя квартира! Не всякая барышня в двадцать один год может похвастаться отдельным жильем. Ну, конечно, не сама студентка третьего курса заработала на «ячейку» в новостройке, мне купил ее папа.

Не спешите кривить лица в усмешке, я не мажорка, и даже вначале сильно упиралась и брать подарок не хотела, но мама грозно сказала: «Бери, дочка, хоть что-то от этого козла за столько лет!», а отчим проворчал: «Сколько можно ютиться всем в консервной банке». Так он обозвал доставшуюся матери от деда трешку, где, кроме нас троих, еще проживала моя десятилетняя сестра Маринка. В общем, я подумала – подумала и милостиво приняла подарок.

Папа в моей жизни появился внезапно. Вся наша семья, включая двоюродных и троюродных тетушек, неизменно поминала его всуе как «отца-беглеца», при этом сокрушенно качая головой. Так и представлялось в детском воображении – худой дядька в шортах с лампасами убегает в закат. Если я совершала какую-то оплошность (разбивала тарелку, промахивалась носками мимо бельевой корзины, прогуливала физру или еще там чего), самым суровым наказанием были презрительные слова: «Вся в отца». От этого оскорбления в груди холодело, и хотелось немедленно перемыть сто тарелок, вручную до дыр затереть сто носков и сто раз отжаться от облезлой скамейки спортзала, перед этим пробежав стометровку со скоростью Усейна Болта. Ну, вы меня поняли.

И вот год назад какой-то престарелый мужик, судя по аватарке лет этак под шестьдесят, стал упорно проситься в друзья. Тоже мне друг! «Маньяк», – подумала я и уже хотела бедолагу забанить, как тут мое внимание привлекли уши незнакомца. И это были, блин, мои несчастные уши! Эти слегка оттопыренные ушки, немного заостренные сверху, да еще и с удлиненной мочкой – беда всего моего детства, да что там детства – всей моей жизни. «Эльф», «ушастик», «лопоухая» – как только не изгалялись остряки-одноклассники. Нет, вы не подумайте ничего такого, милейшие люди, до сих пор общаемся, но соблазн постебаться «в младенчестве» слишком велик, закон природы. Со временем я отрастила густую шевелюру, с утра старательно накручивала на плойку каждый локон, чтобы только прикрыть это безобразие. Только тетя Женя, умильно разглядывая племяшку, может восхищенно ахнуть: «Какая ты у нас красавица, Василиса! Чудные ушки». Но ведь это тетя Женя, она и курносую Маринку величает «симпатулей». Теткам разве можно верить?

Так вот кто наделил меня этими «чудными» ушками, а я еще гадала, почему у сестры уши нормальные, а у меня эльфийские.

С отцом мы стали общаться, даже встречались вживую в кафешках. За годы разлуки он успел поменять то ли трех, то ли четырех жен, но не одна из этих, как он выразился, «весьма достойных женщин», не решилась завести от ясноглазого эльфа ребеночка. Это могла сделать только безумно влюбленная в него моя мать, да и то по молодости. Вот и выходило, что дело к старости, а я – его единственная кровиночка. Вообще-то (надеюсь мама не прочтет) он неплохой мужик, ну это так – мысли в сторону…

И вот я, почти аристократка, сижу на восьмом этаже, смотрю на гаснущий за крышами закат, на сверкающие инеем тополя, пью кофе и уплетаю конфеты. И тишина! Никто ни ворчит, ни ссорится, ни орет, ни прыгает тебе на шею: «Покатай!» (за Маринкой это водится). Да здравствуют одиночество и тишина! Ура!

Вот тут и раздался звонок в дверь: сначала робкий, как бы стесняющийся, потом второй – требовательный, настойчивый. Шаркая шлепанцами, я пошла проверять в глазок. Мама, сильно переживая по поводу моей ранней самостоятельности, прочла целую лекцию: о квартирных грабителях, ворах-форточниках, распространителях волшебных эликсиров и чудо-пылесосов, которые спят и видят, как вломиться в квартиру к наивной дурочке. С тревогой я посмотрела в кружок глазка. За дверью стоял парень в ковбойской рубахе в красно-черную клетку. На дворе февраль, значит это не распространитель. Конечно, может, он для маскировки куртку за углом оставил. «Дзинь», – незнакомец опять нажал на кнопку звонка. Ну и зачем так трезвонить? Случилось чего? Может, он снизу, и я его заливаю? Ладно открою, тем более в углу вон лежит монтировка, заботливо оставленная отчимом «на всякий случай».

Парень оказался смазливеньким: высокий, подтянутый, лет двадцати пяти (может и старше, кто ж их разберет), коротко стриженный шатен, но с прядью длинного чуба, правильные черты лица, густые бровки, голубенькие глазки, прямой нос, губы тоже ничего. Все портила маленькая испанская бородка. Ну, с чего они все думают, что вот этот непонятный кустик на подбородке – это, вау, как красиво? Ковбойская клетчатая рубаха была расстегнута, из-под нее торчала черная футболка, добавляли комплект драные на коленях джинсы и сланцы на голую ногу. Парень поджимал озябшие от подъездного сквозняка пальцы. «Навряд ли он ботинки и носки тоже за углом оставил. Точно сосед!» В руке, прижимая к груди, незнакомец держал что-то маленькое стеклянное.

Он стоял и молчал, сурово сдвинув мохнатые брови. Одна секунда, вторая, третья… девятнадцатая.

– Ну, и? – невежливо подбодрила я.

«С духом собирается, ругаться пришел. Может, у меня стояк потек, а я и не заметила?»

Парень продолжал молчать. «Немой, наверное, бедненький».

– Вам что-нибудь нужно? Соли? – ободряюще улыбнулась я, рассмотрев наконец в его руке солонку.

И тут парень заговорил, и он оказался совсем не немым, а очень даже наоборот. Я почувствовала, что меня буквально смывает словесным потоком:

– Да, мне бы соли немного. Кинулся супец сварить, уже картошку почистил, морковку настрогал, а соли нет. А я слышал сюда вещи днем таскали, а потом вижу девушка какая-то заходит. Ну, думаю, должна же у соседки соль быть, дай, думаю, позвоню. Звонил, звонил, а ты не открываешь. Наверное, уже спала? Хотя еще по времени-то рано, только восемь. Ну, мало ли, кто-то ведь рано спать ложится. Меня вот до двенадцати и подушкой к кровати не прибьешь, а другие – наоборот. Ты извини, если я тебя разбудил. Как-то я не подумал. А меня Олегом зовут? А тебя?

Он вопросительно уставился на меня, переводя дыхание.

– Василиса, – растерянно проговорила я.

– Василиса Прекрасная, как в сказке? – улыбнулся Олежек и уже набрал воздуха, чтобы лить на меня словеса дальше.

– Премудрая, это Елена Прекрасная, – перебила я его сердито. – Тебе соли? Давай, куда отсыпать?

– Вот, – протянул он граненую солонку, – а ты какую соль любишь? Я мелкую не люблю, все время пересаливаю, вот если крупный помол, сразу видно сколько сыпать. А ты квартиру снимаешь или родаки купили? – он с интересом стал заглядывать мне через плечо.

– Снимаю, – соврала я, вдруг брачный аферист какой, гоняется за невестами с приданым.

– А-а. А у меня своя, – парень горделиво приподнял подбородок с испанской бородкой, – ну, почти своя, так кредита немного выплатить осталось. А ты одна живешь?

«Ишь, интересуется. Наводчик. Сказать, что не одна, так в глазок все равно увидит, что вру».

– Одна. Но ко мне очень часто приезжают родители, отец, тетя Женя, подруги. «Кем еще запугать?»

– А отец от родителей отдельно приезжает? – усмехнулся Олег.

– Да, – резко бросила я, выхватила у него солонку и захлопнула дверь.

Сбегала на кухню, насыпала побольше соли, чтобы на долго хватило и вынесла с каменным выражением лица. Да, у меня каменная соль и каменное лицо.