Катастрофа в подарок (СИ) - Колоскова Галина - Страница 29

Она усмехнулась, взглянув на распростёртого у ног неудачника:

— Удел одних — купаться в мужском восхищении, других — довольствоваться тем, что падает в грязь.

Учительница английского громко возразила:

— Не падает, а роняют!

Илона кивнула Наталье, указывая кончиком сапога на «недвижимость»:

— Девушка, это не вы потеряли?

Сидорова вступила в игру, не желая отдавать победу в руки бывшей подруги:

— Нет. То, что лежит, — не моё, хотя очень настойчиво претендовало на это звание, — и, обернувшись к Пироговой, добавила: — Нина, забери убиенного. Может, сгодится на что. До сих пор ведь годился?

Лев смотрел на то, как слаженно действовали сестра и предмет его вожделения. Кроме гордости за Илону и подавляемого желания улыбнуться находчивой Наташе, он почувствовал нечто тревожное. Колокольчик — или что там порой называем мы интуицией? — натужно кряхтел, предупреждая, что радуется образовавшемуся тандему директор напрасно. Лёд и пламя образуют порой нечто на удивление разрушительное…

В голове возникли кадры далёкой по времени хроники: столб пепла и пламени взрыва водородной бомбы огромным мухомором уходит в небо.

Рука непроизвольно поднялась вверх, пытаясь в волосах создать подобие разрушения.

Колокольчики больше не брякали, тем более не кряхтели, а почему-то шептали хорошо поставленным женским голосом: «Добро пожаловать в собственную Хиросиму, господин Иванов!»

Роман, в приподнятом настроении, возвращался в дом Михаила Потапова, откуда самым безжалостным образом час назад был выдернут братом. Вечер не стал совершенно провальным, несмотря на ссору с богемной подругой. Неожиданный подарок судьбы в лице пьяной в хлам, мирно похрапывающей на руках Иванова девушки казался знаком.

Она олицетворяла его теперешнюю жизнь: красиво упакованное, хорошо оплаченное времяпрепровождение успешного мальчика, в отключённом состоянии бредущего по проторенной папочкой тропке.

А впрочем, даже не бредущего. Сверхопека заботливой мамы походила на надёжные руки Льва, но несущие двухметрового сыночка прямиком к оазису благоденствия. Ну, чем не рай земной в отдельно взятой ячейке общества? Главное, не объявлять протестов с голодовками да поступать так, как хотят заботливые родители. Вячеслав молчать не стал, а младший Запашный всегда подражал брату помня его совет:

— Хочешь досадить родителям — стань голубым. Если с этим никак, то подайся в искусство.

Роман начал брать уроки рисования. И, надо сказать, брать было за что… Жаль, что счастье не бывает вечным…

Мясоедова Ада Фирсовна, славилась идеальными пропорциями тела, сформированного утомительными тренировками в тренажёрном зале и упоительными занятиями сексом с молоденькими мальчиками. Маскируя последнее под обучение высшему творчеству, что полностью соответствовало полученным ими в итоге навыкам. Наставница устала выслушивать от подруг истории о походах налево последнего сластолюбивого подопечного.

В День всех влюблённых сорокапятилетняя дива от андеграунда объявила обомлевшему Роме, что больше не чувствует трепетного восторга при взгляде на молодого любовника и просит её отпустить. Любовь ушла, а вместе с ней — всё-то светлое, что было в их отношениях. Тёмными красками она рисовать не умеет, да и не хочет.

Чек на энную сумму, отписанный Запашным вперёд за год обучения, остался в кармане несчастной женщины, в очередной раз разбившей ранимую нежную душу о скалы суровой действительности.

Ада театрально заламывала руки во время длинного монолога, проклиная мир, наполненный несовершенством, в слезах и отчаянии описывая внутренние страдания и безутешность. Госпожа Мясоедова забыла упомянуть, что через час её ожидает массажист Зураб — двадцати двух лет отроду, скромный, преданный и подающий большие надежды с огромным «достоинством».

Она уходила от Романа в массажную даль, плавно покачивая упругими бёдрами. Столь же крепкими, как руки смуглого красавчика, с восхищением взиравшего на взрослую, но утончённую музу по-восточному влажными глазами.

В этот же день Бог послал младшему из Запашных встречу с прекрасной незнакомкой. Пусть мертвецки пьяной и пока чужой. Он твёрдо решил измениться: ждать, и терпеть, а зная Иванова — долго воздерживаться не придётся. Роман снова окунулся в безумный мир вечеринки, но понял, что душа ищет уединения, и зашёл в дальний, наполненный тишиной музыкальный зал

— Ты чего весь сияешь, как трехмиллионная золотая монета? — ранее забредший сюда Михаил поднялся из мягкого кресла. Он, с присущей ему прямотой, задал вопрос всего час назад пугающему угрюмостью другу. — Тебя Славик клад выкопать отправлял или забрать подарок?

— Второе!

Хозяин дома внимательно посмотрел на Рому, но никаких обнов на нём не заметил.

— И где он?

— Пока в чужих руках, но скоро я это исправлю.

— Дружище, любишь ты говорить загадками. Что тебе подарили и кто?

Роман рассмеялся. Огромный качок Потапов, обладающий дипломом с отличием МГЮА, знанием нескольких языков и успешной юридической практикой, славился патологическим любопытством.

— Судьба. Но чтобы его забрать, придётся немного подождать.

— Ждать — не твоё. — Хмыкнул здоровяк. — Терпением ты никогда не отличался.

— Михач, ты не прав. — Обижаться в этот день не входило в планы Романа, он улыбнулся, добродушно разъяснив. — Если не заметил, то я уже не вечно ноющий младший брат, а вполне взрослый мужчина со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Да уж, вытекает из тебя много, — хохотнул Михаил. — Счёт твоим привязанностям, конечно, никто не ведёт, но ещё немного — и ты побьёшь рекорд Льва.

Запашный не заметил, как проболтался:

— Пока я хочу не его побить, а у него отбить…

Потапов несильно хлопнул друга по плечу, отправив того прямиком в стоящее позади кресло, но даже не обратил внимания на подобную мелочь.

— Так всё-таки очередная юбка!

— Не очередная, а та самая — единственная. — Рома потирал ушибленное плечо. — Правда, она пока не знает об этом и даже меня не видела.

— Конечно, единственная, на неделю, или — прости, Господи, за святотатство против яиц любимого грешника — даже на месяц. — Михаил улыбался во все отбеленные семейным стоматологом тридцать два зуба. — Но почему твоим подарком пользуется Иванов?

— Пользуется — сильно сказано. По-моему, используют его.

— Что ты хочешь сказать? — взгляд магистра юриспруденции наполнился любопытством.

— Она не в той кондиции, когда можно пользовать.

— Это как? — удивился он.

— Впавшая в сон.

Потапов расхохотался:

— Вот и славно! «Поспят» вместе. Уж Лев своего не упустит.

— Как знать, как знать. — Покачал головой Роман почему-то уверенный, что в этот раз «рыжему» не обломится. — Она мертвецки пьяная и не проснулась, даже когда он выносил её из машины.

Организатор вечеринки хмыкнул. Сам он не хотел бы обнимать в постели «пьяную радость».

— Не замечал за Ивановым, да и у тебя пристрастия к алкоголичкам. — Он принялся напевать: — Несмотря на милое личико алкоголичка, алкоголичка…

— Она не такая. — Оборвал фальшивое мычание «рукожопый» художник. — По лицу видно.

— А какая? — удивился не солист хора имени Пятницкого.

— Длинные чёрные волосы, красивые ноги, пушистые ресницы. Идеально чистая кожа. Пухлые губы, тонкая талия, — Он растопырил пальцы, разведя ладони в объёмный круг. — попа как я люблю…

— Ты описываешь мой идеал женщины, — облизнувшись перебил Михаил, — разве что волосы другого цвета. Осталось узнать цвет глаз.

— Мне тоже интересно, какого цвета глаза описанной Романом нимфы. Если карие, то могу назвать её имя.

Друзья обернулись. В проёме двери стоял Песков, придерживающий руками за талии сразу двух женщин — Жанну и Ольгу.

— Я тоже знаю, как зовут обрисованную Ромой пьянчужку. — Фыркнула много раз «бывшая». — Ничего выдающегося: обыкновенная «мышь», неизвестно из каких трущоб вытащенная нашим коллекционером.