Красавица, чудовище и волшебник без лицензии (СИ) - Заболотская Мария - Страница 26

Он говорил — и лицо у Джуп искажалось все сильнее, хотя взгляда она не отводила. Дышала она так тяжело, что, казалось, вот-вот лишится чувств, — и Ноа торжествующе расхохотался, отпуская ее руку.

Но вместо того, чтобы убежать со всех ног, Джунипер осталась на месте. Затем она глубоко вздохнула пару раз — словно приходя в себя после приступа боли, — и сказала принцу, ласково улыбаясь:

— Но я совсем не испугалась, Ваше Цветочество!

— Не лги! — вскричал Ноа, забиваясь обратно под полог кровати, как дикий зверь — в нору. — Я видел на твоем лице отвращение!

— О, это всего лишь из-за ваших ран! — ответила Джуп. — Ужасное зрелище! Я заметила, что ваша рука искусана, и раны не забинтованы. Это никуда не годится! Разве в усадьбе нет никого, кто мог бы о вас позаботиться?

— Мои раны заживут и так! — угрюмо огрызнулся принц из темноты.

— Может быть! Но разве вы не знаете, что больному забота требуется сама по себе? Грубое и равнодушное обращение не вредит ранам, но замедляет выздоровление — это вам скажет любой лекарь. Оттого заболевшего все его близкие стараются окружить теплом и любовью. Я часто ходила за захворавшими постояльцами в нашей гостинице, и все они говорили, что если я не заходила к ним целый день — то им тут же становилось хуже!

— Это все ваши человеческие штучки! — проворчал Ноа с некоторой растерянностью, однако не стал спорить, когда Джуп решительно направилась к дверям и приказала сонным кобольдам принести теплую воду и чистые бинты.

— Ну что? — тут же спросил ее господин Заразиха, прятавшийся за дверью вместе с трясинницей. — Как вам показался принц?

— Мы поладили, — коротко ответила Джуп, и лицо ее снова исказилось от усилия, которое она сделала над собой. — Но после этого… после этого я желаю немедленно видеть мэтра Абревиля!..

Домоправители-интриганы, хоть и надеялись изо всех сил на то, что Джуп Скиптон сумеет рано или поздно свыкнуться с внешностью зачарованного наследника Ирисов, однако были слегка обескуражены тем, как решительно она взялась за дело. Взволнованно переминаясь с ноги на ногу, заглядывая в щелку приоткрытой двери, пихая друг друга локтями, они с удивлением наблюдали за тем, как девушка управляется с бинтами, что-то приговаривая и старательно улыбаясь. Принц, словно онемев, покорно протягивал ей израненные руки, по привычке держась в тени полога.

— …Вот и славно! — сказала Джуп, завязав последний узел. — Раны нужно держать в чистоте. Куда это годится — пачкать постель кровью, или что у вас там течет в жилах, Ваше Цветочество. К тому же, у вас тут такие роскошные одеяла!.. Так, постойте, я вспомнила!..

— Что? — мрачно и тихо спросил принц, а господин Заразиха и госпожа Живокость отозвались эхом, но гораздо более встревоженным:

— Что? Что?!..

— Вы недавно кое-что сказали, светлейший принц, — громко промолвила Джуп, оглянувшись на домоправителей, совавших свои длинные носы в приоткрытую дверь: чуть выше виднелся тонкий и крючковатый нос высокой трясинницы, снизу — шишковатый нос низкорослого гремлина. Носы эти тревожно морщились, и, казалось, принюхивались, выискивая, откуда пахнет неприятностями.

— …Вы недавно сказали, — повторила Джунипер, изо всех сил сохраняя невозмутимый и решительный вид, — что вам не по нраву мое роскошное платье. Что оно мне не к лицу. Что оно все равно не сделает из меня придворную даму.

— Припоминаю, — сухо отвечал принц.

— Стало быть, я могу больше его не носить в вашем присутствии? — спросила Джуп, вновь обернувшись к двери, словно проверяя, хорошо ли ее слышат домоправители. — Я ведь могу навещать вас, будучи одетой в привычную мне человеческую одежду, которая не царапается и не гремит, словно меня завернули в лист жести? Ох уж это негодное платье, которое так вас расстроило — и меня заодно! Мне будет не по себе, если я буду продолжать вас разочаровывать, ведь я так мечтала прийтись вам по душе, Ваше Цветочество!..

— Как вам будет угодно, сударыня! — прошипел принц, отползая вглубь кровати, но Джуп, не показывая, что услышала ноты нелюбезности в его ответе, сердечно поблагодарила Его Цветочество за доброту.

— Я непременно навещу вас после того, как вы отдохнете, — ласково сказала она, и попрощалась с Ноа. Несмотря на улыбку, держалась она напряженно — как человек, вступивший в неравный бой, чудом в нем выстоявший и пытающийся воспользоваться выигранными преимуществами — не будучи при том уверенным, что полоса везения будет долгой. Господин Заразиха и госпожа Живокость не обманулись ее показной уверенностью — все-таки они были созданиями достаточно древними и злокозненными, — но сделали вид, будто уловка Джуп застала их врасплох, и, льстиво нахваливая ум и манеры девушки, отвели ее к Мимулусу — как она и просила.

Главный птичник Ирисовой Горечи за прошедшее время внешне преобразился к лучшему: ему, по всей видимости, предоставили возможность искупаться в горячей воде — свежесть и розовощекость лица человека, недавно принявшего ванну, не спутаешь ни с чем другим; принесли новую чистую одежду, чудовищно роскошную, невероятно странную и потрясающе неудобную — как он мысленно охарактеризовал ее, едва завидев кружева, парчу, жемчужно-янтарную вышивку на золотых нитях и прочие приметы цветочной моды. Кроме того, ему к столу подали чай, булочки и огромный горшок с медом, до которого все обитатели цветочных домов — и господа, и слуги, — были большими охотниками. Мед был знаком истинной любезности и самым вежливым жестом, на который были способны кухонные кобольды. К несчастью, Мимулус ненавидел мед, и от мысли, что теперь наверняка придется есть его и на завтрак, и на обед, и на ужин, впал в еще большую тоску.

Придворные сороки, поначалу решившие, будто самое веселое, что можно сделать со слугой — это донимать его, унижать и всячески мучить, внезапно расположились к Мимулусу, найдя, что в новой одежде он вполне достоин их дружеского внимания. Но это тоже не облегчило его участь. «Ох, да лучше бы вы меня исклевали!» — в отчаянии думал он, слушая, как тараторят над его ушами Сплетня и Небылица, посвящая волшебника во все-все тайны Ирисовой Горечи.

Таким — растерянным, подавленным, но исключительно румяным, роскошным и самую малость измазанным медом — и увидела его Джуп, которую домоправители сопроводили в гостиную. Кто бы мог подумать, что она когда-то так обрадуется мэтру Абревилю — с его-то вечно кислым лицом!..

— Мимму! — закричала она, и едва ли бегом помчалась к нему, путаясь в жестких негнущихся юбках. Заразиха и Живокость, со значением переглянувшись, попятились и скрылись с виду — быть может, им хотелось бы подслушать разговор гостей-пленников, но и обсудить свои тайные дела тоже было необходимо.

— Джунипер! — Мимулус тоже был рад видеть свою невесту, и точно так же как она с трудом справлялся со своим одеянием: голова тонула в кружевных воланах воротника, руки сковывали узкие рукава, жилет, полностью покрытый жемчужно-янтарным шитьем, не позволял ни повернуться, ни разогнуться, ни резко встать. — С тобой все в порядке?

Недовольные сороки раскричались, взревновав прислужника, но Джуп, с невесть откуда взявшейся властностью, объявила, что желает говорить со своим другом наедине — и, конечно же, заполучила в лице Сплетни и Небылицы злейших врагов.

— Придворных дам у принца было невесть сколько, и где они все? — ядовито протрещала Небылица, прежде чем вылететь в открытое окно вслед за Сплетней. — А мы служили еще старому Фламме Ирису! И теперь храним его наследника от лжи и злых умыслов — ничто тайное не скроется от наших глаз и ушей!..

Из этих слов следовало, что Сплетня и Небылица не успокоятся, пока не узнают, о чем собираются говорить Мимму и Джуп. Глаза сорок блестели от любопытства, и, быть может, приказу Джуп они подчинились только потому, что понимали: чтобы тайна зародилась и вызрела как следует — ей нужны тишина и уединение.