Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 1

Эта книга про волшебство, про то, куда оно девается и — что, наверное, куда важнее — откуда берется. Хотя данный манускрипт не претендует на то, чтобы ответить на какой-либо из этих вопросов.

Тем не менее он, вероятно, поможет объяснить, почему Гэндальф никогда не женился и почему Мерлин был мужчиной. Видите ли, эта книга также касается вопросов пола — не того, деревянного, паркетного или земляного, — а мужского и женского. Поэтому герои могут в любой момент выйти из-под контроля автора. Это случается.

Но прежде всего эта книга про мир. Вот он приближается. Смотрите внимательно, спецэффекты обошлись недешево.

Слышится звук контрабаса. Глубокая, вибрирующая нота, намекающая на то, что в любую секунду может вступить духовая секция, насыщая космос фанфарами. Сцена представляет собой черноту космического пространства, в которой мерцает несколько звезд, похожих на перхоть на плечах Создателя.

Потом откуда-то сверху появляется она (или он), огромнее, чем самый огромный, самый мерзко ощетинившийся пушками звездный крейсер, рожденный воображением режиссера-космотолога. Это черепаха, черепаха в десять тысяч миль длиной. Это Великий А'Туин, одна из редких космических рептилий, обитающих во Вселенной, где вещи меньше всего похожи на то, какими они должны быть, а скорее выглядят такими, какими люди их себе представляют. Великий А'Туин несет на своем изрытом метеоритными кратерами панцире четырех гигантских слонов, которые держат на исполинских плечах громадный круг Плоского мира.

Камера отъезжает, и в поле зрения появляется весь Диск, освещенный крошечным, вращающимся вокруг него солнцем. Здесь присутствуют континенты, архипелаги, моря, пустыни, горные цепи и даже малюсенький центральный ледниковый покров. Обитателям этого мирка глубоко чужды теории о том, что земля обязана иметь форму шара. Их мир, обрамленный океаном, который вечно низвергается в пространство одним гигантским водопадом, — круглый и плоский, как геологическая пицца, хотя и без анчоусов.

Подобный мир, существующий только потому, что и у богов есть чувство юмора, просто обязан быть местом магическим. И разделенным по половым признакам.

Он шел сквозь грозу, и в нем сразу можно было признать волшебника — отчасти по длинному плащу и резному посоху, но главным образом — по дождевым каплям, которые останавливались в нескольких футах над его головой и превращались в пар.

Это был край суровых гроз, верховья Овцепикских гор, край зазубренных пиков, густых лесов и маленьких речных долин, настолько глубоких, что не успевал дневной свет добраться до дна, как ему пора было возвращаться обратно. Растрепанные клочья тумана льнули к менее высоким утесам, виднеющимся над горной тропой, по которой, скользя и оступаясь, брел волшебник. Несколько коз наблюдали за ним глазками-щелочками, в которых светился легкий интерес. Чтобы заинтересовать коз, много не нужно.

Периодически волшебник останавливался и подбрасывал тяжелый посох в воздух. Посох, приземляясь, всегда указывал в одну и ту же сторону. Хозяин со вздохом поднимал его и, хлюпая по грязи, брел дальше.

Гроза, рокоча и ворча, обходила холмы на ногах-молниях.

Волшебник скрылся за поворотом, и козы снова принялись щипать мокрую траву.

Но что-то заставило их оторваться от этого занятия. Козьи глаза расширились, ноздри раздулись. Хотя на тропе ничего не было. Но козы все равно провожали взглядами это “ничего”, пока оно не скрылось из виду.

В узкой долине, зажатой между крутыми лесистыми склонами, примостилась деревушка, совсем крошечная, которую ни в жизнь не найдешь на карте гор. Едва заметная на карте самой деревни.

По сути, это было одно из тех мест, которые существуют только для того, чтобы люди могли происходить оттуда родом. Вселенная просто усыпана такими местечками — укромными деревушками, открытыми всем ветрам городками под бескрайним небом, одинокими хижинами в промозглых горах. Согласно истории, в этих невероятно заурядных местах обычно берет начало нечто необычайное. Зачастую об этом свидетельствует лишь маленькая табличка, сообщающая, что, вопреки всякой гинекологической вероятности, именно в этом домишке и в этой комнатке (поднимите глаза, вон то окно) родился кто-то очень знаменитый.

Когда волшебник пересек узкий мосток над вздувшимся ручьем и направился к деревенской кузнице, между домами клубился туман. Впрочем, эти два факта не имеют между собой ничего общего. Туман клубился бы в любом случае: это был опытный туман, который возвел умение клубиться в ранг высокого искусства.

В кузнице, разумеется, было полно народу. Кузница — это единственное место, где наверняка можно согреться и перекинуться с кем-нибудь словцом. Несколько жителей деревни сидели, развалясь в теплом полумраке, однако появление волшебника заставило их выжидающе выпрямиться. С незначительным успехом они попытались принять умный вид.

Кузнец не счел нужным проявлять подобное подобострастие. Он кивнул волшебнику, но это было приветствие равного равному. Любой мало-мальски сведущий кузнец может претендовать на нечто большее, чем просто шапочное знакомство с магией, хотя некоторые просто тешат себя.

Волшебник поклонился. Спавшая у горна белая кошка проснулась и окинула его внимательным взглядом.

— Как называется эта деревня, почтенный? — осведомился волшебник.

— Дурной Зад, — пожав плечами, ответил Кузнец.

— Дурной ..?

— Зад, — повторил кузнец.

“Ну давай, давай, — хорохорился его вид. — Попробуй только опустить по этому поводу какую-нибудь шуточку”.

Волшебник обдумал доведенную до его сведения информацию.

— Видать, за этим названием скрывается какая-то история, которую, сложись иначе обстоятельства, я бы с удовольствием выслушал, — сказал он наконец. — Но я хотел бы поговорить с тобой о твоем сыне.

— О котором? — поинтересовался кузнец, и его приспешники подобострастно захихикали.

Волшебник улыбнулся.

— У тебя ведь семь сыновей… А ты сам был восьмым сыном.

Лицо кузнеца застыло. Он повернулся к остальным.

— Так, дождь почти закончился. Чешите все отсюда. Мне и… — вопросительно приподняв брови, он посмотрел на волшебника.

— Драм Биллет, — представился тот.

— Мне и господину Биллету надо перекинуться парой слов.

Он неопределенно махнул молотом, и присутствующие, оглядываясь через плечо — вдруг волшебник отколет что-нибудь напоследок, — один за другим разошлись.

Кузнец вынул из-под лавки пару табуретов, вытащил из стоящего рядом с бочкой воды буфета бутылку и налил в два маленьких стаканчика какую-то прозрачную жидкость.

Волшебник и кузнец сидели и смотрели на дождь. Над мостом стелился туман.

— Я знаю, какого сына ты имеешь в виду, — сказал вдруг кузнец. — Старая матушка сейчас наверху, у моей жены. Восьмой сын восьмого сына. Мне приходило это в голову, но, честно говоря, я как-то не обольщался. Ну-ну. Волшебник в семье, а?

— Быстро соображаешь, — буркнул Биллет.

Белая кошка соскочила со своей лежанки, неторопливо пересекла кузницу, вспрыгнула ему на колени и свернулась в клубок. Тонкие пальцы волшебника начали рассеянно поглаживать ей спинку.

— Ну-ну, — повторил кузнец. — Волшебник в Дурном Заду, а?

— Возможно, возможно, — ответил Биллет. — Но сначала ему придется закончить Университет. И очень может быть, что дела у него пойдут успешно.

Кузнец рассмотрел это предположение со всех сторон и решил, что оно ему очень нравится. Вдруг его словно осенило.

— Погоди-ка! — воскликнул он. — Помню, отец некогда рассказывал мне… Волшебник, знающий, что смерть его близка, может вроде как передать свое, ну, вроде как волшебство вроде как преемнику, верно?

— Верно, — согласился волшебник. — Правда, мне никогда не удавалось изложить это в столь краткой форме.