Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 6

— Черт побери эту девчонку, — пробормотала она и попыталась взлететь на спинку кровати.

Ворона — которая проделывала этот трюк не первую дюжину раз и считала (если птицы вообще могут считать, а это бывает крайне редко), что постоянный стол, состоящий из обрезков ветчины и отборных кухонных отходов, и теплый насест по ночам вполне стоят того, чтобы время от времени испытывать неудобство, пуская матушку к себе в голову, — эта ворона наблюдала за старухой с легким интересом.

Матушка отыскала башмаки и шумно загромыхала вниз по ступенькам, подавляя в себе заманчивые поползновения просто взять и спланировать вниз. Дверь была открыта настежь, и на полу уже намело небольшой сугроб мелкого снега.

— Вот зараза, — выругалась она, спрашивая себя, стоит ли пытаться отыскать сознание Эск.

Однако сознание человека не настолько четкое, как сознание животного, да и в любом случае суперсознание леса делало поиск не менее сложной задачей, чем попытку расслышать рев водопада за яростным громыханием грозы. Зато матушка сразу почувствовала сознание волчьей стаи. Оно походило на резкий смрад и наполняло рот вкусом крови.

Матушка различила на корке наста маленькие следы, наполовину засыпанные снегом. Ругаясь и бормоча что-то себе под нос, матушка Ветровоск закуталась в шаль и выскочила из дома.

Белая кошка, спящая на своей личной полочке в кухне, услышала подозрительные шорохи, доносящиеся из самого темного угла, и проснулась. Кузнец, уводимый близкими к истерике сыновьями, заботливо закрыл за собой двери, и кошка любопытствуя взглянула на узкую тень, которая потыкала замок и проверила петли.

Двери были дубовыми, затвердевшими от жары и времени, но это не помешало им отлететь на другую сторону улицы.

Торопливо шагающий по дороге кузнец услышал в небе какой-то звук. Услышала его и матушка. Это было целеустремленное гудение, похожее на то, какое издает пролетающая гусиная стая. Набухшие снегом тучи, оказавшиеся на пути предмета, вскипали и взвихривались.

Волки тоже услышали подозрительный шум. Но услышали они его слишком поздно. Источник гула пронесся на бреющем полете над верхушками деревьев и спикировал на поляну.

Матушке Ветровоск уже не нужно было приглядываться к цепочке следов. Она направилась прямиком туда, где мелькали вспышки потустороннего света и откуда доносились странные посвисты, глухие удары и умоляющие повизгивания. Мимо нее промчалась пара волков; их уши были прижаты к голове, и зверей переполняла твердая решимость унести отсюда лапы независимо от того, что встанет у них на пути.

Затрещали ломающиеся ветки. Что-то большое и тяжелое приземлилось на елку рядом с матушкой и, поскуливая, рухнуло в снег. Еще один волк пролетел параллельно земле и врезался в ствол дерева.

Наступила тишина.

Матушка раздвинула покрытые снегом ветви.

Она увидела широкий круг утоптанного снега. У его границы валялось несколько волков, либо мертвых, либо благоразумно решивших не шевелиться.

Посох был воткнут в снег, и матушке, опасливо обходящей его кругом, почудилось, будто он поворачивается, не выпуская ее из виду.

В центре круга виднелся небольшой, туго свернувшийся комок. С некоторым усилием матушка опустилась на колени и осторожно протянула к нему руку.

Посох шевельнулся. Легкая, почти незаметная дрожь прокатилась по нему, но рука матушки сразу остановилась, так и не дотронувшись до плеча Эскарины. Матушка свирепо уставилась на покрытую резьбой палку, подбивая ее шевельнуться снова.

Воздух сгустился. Потом посох словно отступил. Он никуда не делся, но предельно ясно дал старой ведьме понять, что это не поражение, а обыкновенный тактический маневр. Мол, ему, посоху, не хотелось бы, чтобы она подумала, будто одержала победу, ибо это не так.

Эск вздрогнула. Матушка рассеянно похлопала ее по спине.

— Это я, девочка. Всего лишь старая матушка.

Комок решил не разворачиваться. Матушка закусила губу. За свою жизнь она так и не научилась общаться с детьми, поскольку все время смотрела на них — если смотрела вообще — как на нечто среднее между людьми и животными. Она умела обращаться с младенцами. С одного конца вливаешь молоко, а другой поддерживаешь чистоту. Со взрослыми еще проще, потому что они кормятся и содержат себя в чистоте сами. Но между младенцами и взрослыми существовал целый мир переживаний, которым она никогда по-настоящему не интересовалась. Насколько ей было известно, главное — не дать детям подхватить какую-нибудь смертельно опасную болезнь и надеяться, что все в конце концов образуется.

Матушка пребывала в полной растерянности, но в то же время понимала, что ей необходимо что-то предпринять.

— Сто, нехолосые волки нас напугали? — наугад высказалась она.

Это, похоже, сработало, хотя попытка была далека от совершенства.

— Мне, знаешь ли, уже восемь, — заявил приглушенный голос откуда-то из середины шара.

— Люди, которым уже восемь, не сидят в снегу, свернувшись в клубок, — парировала матушка, продираясь сквозь дебри разговора взрослого с ребенком.

Шар ничего не ответил.

— У меня дома, наверное, найдутся молоко и печенье, — рискнула матушка.

Это не оказало на шар желаемого эффекта.

— Эскарина Смит, если ты сию же минуту не начнешь вести себя как полагается, я тебя так отшлепаю!

Эск осторожно высунула голову и буркнула:

— А угрожать вовсе необязательно.

Когда кузнец добрался до домика, матушка как раз подходила к двери, ведя за руку Эскарину. Мальчишки выглядывали из-за спины отца.

— Э-э, — изрек кузнец, не совсем представляя себе, как начать разговор с человеком, который предположительно уже мертв. — Мне, э-э, сообщили, что ты.., нездорова.

Он обернулся и смерил сыновей свирепым взглядом.

— Я просто отдыхала и, должно быть, заснула. А сплю я очень крепко.

— Ну да, — неуверенно отозвался кузнец. — Тогда ладно. А что случилось с Эск?

— Немного напугалась, — ответила матушка, сжимая руку девочки. — Тени и все такое. Ей нужно хорошенько отогреться. Она слегка понервничала, и я собиралась уложить ее спать в свою кровать, если ты не против.

Кузнец слегка сомневался в том, что он не против, но твердо знал, что его жена, подобно остальным женщинам в деревне, относится к матушке с трепетным уважением и что возражения могут выйти ему боком.

— Что ж, прекрасно, прекрасно. Если тебе не трудно. Я пошлю за ней утром, хорошо?

— Договорились, — кивнула матушка. — Я пригласила бы тебя зайти, но камин мой потух…

— Нет-нет, не беспокойся, — торопливо заверил ее кузнец. — Меня ужин ждет. Подгорает, — добавил он, искоса взглянув на Гальту, который было открыл рот, чтобы что-то сказать, но вовремя передумал.

После того как они ушли, сопровождаемые громкими, отдающимися эхом протестами мальчишек, матушка втолкнула Эск в кухню и заперла за собой дверь. Достав из своего запаса над кухонным шкафом две свечки, она зажгла их и вытащила из старого сундука несколько потрепанных, но теплых шерстяных одеял, от которых ощутимо несло нафталином. Закутав Эск, она усадила девочку в качалку, а сама, под аккомпанемент покряхтываний и скрип суставов, опустилась на колени и принялась разводить огонь. Это была сложная церемония, в которой принимали участие сухие древесные грибы, стружки, расщепленные прутики и большое количество выдуваемого воздуха и проклятий.

— Тебе не стоит так надрываться, матушка, — сказала Эск.

Матушка застыла и посмотрела на заднюю стенку камина. Довольно симпатичная стенка, ее много лет назад выковал кузнец, украсив орнаментом из сменяющих друг друга сов и летучих мышей. Однако в данный момент рисунок матушку не интересовал.

— Вот как? — абсолютно бесстрастно отозвалась она. — Ты небось знаешь лучший способ?

— Ты могла бы наколдовать огонь.

Матушка с величайшей заботой стала поправлять щепки в разгорающемся пламени.

— И как же, скажи на милость, я его наколдую? — осведомилась она, по всей видимости обращая свой вопрос к задней стенке камина.