Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 90

На сей раз всполошился сам герцог:

— И как же я всего этого добьюсь?

— Просто-напросто пустишь лес на дрова!

— Да ведь ты только что сказал нам…

— Помолчи, Флем! — прервала его герцогиня, пронзая Шута долгим взором. — А если мы захотим пустить на дрова дома неугодных нам людей?

— Назовите это градостроительной расчисткой, — не моргнув глазом ответил Шут.

— А если приказать их сжечь?

— Градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии.

— А если землю, на которой они стояли, еще и солью посыпать?

— Ей-ей… Это, наверное, будет градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии наряду с мероприятиями оздоровления окружающей среды. Уместно было бы посадить при этом несколько саженцев.

— К черту саженцы! — рявкнул Флем.

— Хорошо, хорошо. Все равно они не приживутся. Главное — что вы их посадите.

— Но мне еще хотелось бы поднять налоги, — продолжала герцогиня.

— Ей-ей, дяденька…

— Какой еще «дяденька»?!

— Тетенька? — поправился Шут.

— И не тетенька!

— Ну… ей-ей… вам необходимо заручиться средствами для финансирования ваших широкомасштабных мероприятий.

— Ей… еще раз, — потребовал очнувшийся герцог.

— Он хочет сказать, что для того, чтобы пустить лес на дрова, нужны деньги, — пояснила герцогиня.

Теперь она глядела на Шута с улыбкой. Впервые она удостоила его взгляда, отличного от того, каким смотрят на мелкого, проказистого и в придачу покалеченного таракана. Да, в ее взгляде по-прежнему содержался тараканий образ, однако он уже нес печать изменившегося отношения — хороший, умненький тараканчик, ловко прыгаешь.

— Забавно, — прогнусавила она. — Но ответь, способны ли твои слова влиять на прошлое? Шут недолго обдумывал ответ.

— Думаю, здесь дело обстоит еще проще. Ведь прошлое нужно вспоминать, а память состоит из слов. Кто точно расскажет нам, как поступал тот или иной король, живший за тысячелетие до нас? Остались лишь воспоминания да слова. И разумеется, пьесы.

— Да-да-да! — воскликнул Флем. — Я однажды видел пьесу. Целая орава чудаков в колготках битый час горланила и размахивала мечами. Но людям нравилось.

— Хочешь сказать, что история — это всего-навсего набор рассказов? — уточнила герцогиня.

Взор Шута, скользнув по стенам тронной залы, остановился на портрете Грюнберри Доброго (906–967).

— Вот скажи, ваша светлость, существовал ли этот человек? Кто теперь может утверждать это? И чем именно он прославился? Но до скончания веков он останется Грюнберри Добрым, и наши потомки будут чтить его.

Глаза герцога лихорадочно заблестели. Он передвинулся на краешек трона.

— Я тоже хочу прославить себя! Сейчас и до скончания веков! Хочу, чтобы меня любили современники. И чтобы с благоговением вспоминали потомки.

— Для начала допустим, — произнесла герцогиня, — что не все исторические сведения одинаково достоверны. Ведь есть хроники, смысл и содержание которых… несколько туманны.

— Ты отлично знаешь, что я этого не делал, — скороговоркой выпалил герцог. — Он сам поскользнулся, а потом покатился вниз. Да, вот так. Поскользнулся, упал… Меня-то там даже не было! И это он первый на меня набросился. С моей стороны — чистая самооборона. Вот так. Он поскользнулся и вследствие самообороны напоролся на собственный кинжал. — Герцог перешел на невнятное бормотание. — И вообще, я уже почти ничего не помню… — И он принялся растирать свою роковую длань, — впрочем, исходя из вышесказанного, она таковой уже не считалась.

— Уймись, — снисходительно огрызнулась герцогиня. — Я знаю, что ты этого не делал. Меня, если помнишь, с вами не было. И я никогда не передавала тебе орудие убийства, в глаза его не видела.

Герцога снова бросило в дрожь.

— А теперь, Шут, — промолвила герцогиня Флем, — подумай хорошенько и ответь — не нужно ли внести в исторические хроники некий общеизвестный и точный факт?

— Факт, тетенька, о том, что тебя там не было? — с готовностью вскричал Шут.

Слова и впрямь обладают великой силой. В частности, они умеют слетать с языка до того, как говорящий успеет заткнуть себе рот. Если уподобить слова маленьким барашкам, то Шут сейчас с ужасом следил, как невинные существа, весело подпрыгивая, идут прямо в жерло огненного взгляда герцогини.

— А где я была?

— Где угодно, — поспешно отозвался Шут.

— Дурак! Человек не может находиться в нескольких местах сразу.

— Я хотел сказать, что вы находились где угодно, но не на лестничной площадке.

— На какой лестничной площадке?

— На любой, — покрываясь холодным потом, ответил Шут. — То есть не было вас там. И с удивительной ясностью припоминаю, что лично я вас там не видел.

Некоторое время герцогиня молча рассматривала его.

— Постарайся не забыть этого, Шут, — посоветовала она и потерла подбородок. Послышался мерзкий скрежет. — Итак, ты уверяешь нас, что действительность — это всего-навсего жалкие слова. Значит, слова — это действительность. Но как слова могут стать историей?

— Пьеса, которую я видел, запомнилась мне на всю жизнь, — мечтательно промолвил герцог Флем. — Ее участники постоянно пускали друг другу кровь, но никто не умирал. А как зажигательно и умно они говорили!..

Со стороны герцогини снова донесся скрежет щетины.

— Шут!

— Да, ваша светлость?

— А ты мог бы написать для нас пьесу? Пьесу, слава о которой облетела бы весь мир, которую бы знали и чтили столетия после того, как рассеялась бы злая молва.

— Увы, госпожа, здесь нужен особый талант.

— Тогда, может, ты найдешь того, кто с этим справится?

— Такие люди есть, госпожа.

— Найди. Приведи. Самого лучшего, — пробормотал герцог. — Лучшего. Найди. Пусть правда утвердится в мире. Найди и приведи.

Буря явно решила немножко отдохнуть. Ей самой это было не нужно, но ее никто не спросил. Она две недели подменяла известный антициклон над Круглым морем и вкалывала от зари до зари, сдерживая холодный атмосферный фронт. Буря радовалась любой возможности выдернуть какое-нибудь деревцо или, затащив в смерч ферму, унести ее за тридевять земель в какой-нибудь изумрудный город. Однако повеселиться вволю ей так и не дали.

Буря утешала себя тем, что даже великие ураганы прошлого — такие, как Великий Смерч 1789 года, к примеру, или Неистовая Зельда и Ее Сногсшибательные Падающие С Неба Лягушки — за годы своей карьеры не раз и не два переживали подобные времена. Такова была незыблемая традиция погодных условий.

Кроме того, буре удалось вдоволь порезвиться, когда, надыбав внесезонный снег, она преподнесла одной равнине отличный сюрприз, заморозив изрядное количество народа. Правда, с тех самых пор эта площадка была для бури закрыта, поскольку теперь там можно было терзать лишь плешивый вереск. Если бы у погоды было человеческое лицо, то межсезонье буря проводила бы в закусочных, красуясь в цветастом колпаке за стойкой какого-нибудь гамбургерного рая.

В данный же момент буря созерцала три фигуры, неспешно бредущие по торфяной пустоши и стремящиеся сойтись в одной точке на прогалине, рядом с высоченной каменной глыбой, которая вдруг именно сейчас куда-то бесследно запропастилась.

Признав старых подруг и ценительниц, буря поприветствовала их раскатом беспричинного грома, который, правда, был оставлен без внимания.

— Опять этот чертов каменюка куда-то запропастился, — буркнула матушка Ветровоск. — Ну и ладно, камней здесь и так хватает.

Лицо ее было матового оттенка. Может, какой-нибудь сумасшедший портретист назвал бы его искаженным страстью. На самом деле вид у матушки был предельно целеустремленный. Не по-хорошему целеустремленный.

— Разожги огонь, Маграт, — машинально приказала она при встрече.

— Да, по чашечке чая выпить бы не мешало, — кивнула нянюшка Ягг, хитро улыбаясь. Она сунула руку под шаль. — Вот с этим делом, — закончила она, предъявляя присутствующим пузырек яблочного бренди.

— Алкоголь — обманщик, он маскирует изъяны души, — выдала заученную отповедь Маграт.