Н 4 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 8

Вечером вернулись парни. Димидко поднялся к нам и рассказал мне, что с ним связался Белькевич и пригласил на товарищеский матч в Лиловск. Еще девятнадцатилетний полузащ, который ушел из-за голубого тренера, да так никуда и не пристроился, вроде согласен играть в команде и завтра придет на просмотр.

На этом хорошие новости не закончились — завтра же должен приехать Лев Витаутович Тирликас, чтобы поговорить с директором команды, Алексеем Смирновым, о передаче дел.

На следующий день на тренировку я отправился вместе со всеми, трусцой да по свежему снежку! Каж же, мать его, здорово просто быть нормальным. Я думал, вчерашний день выветрится, как страшный сон, но нет. Стоило чуть напрячь память, и волосы начинали шевелиться, страхи оживали, намекая, что такой болезненный откат — еще не самое страшное, что может со мной случиться.

Добежали мы за пару минут. Сбавили скорость, потому что возле стадиона «Северный», у самого входа, толпилась гопота, преграждая нам путь.

Я насчитал голов пятнадцать. Местные гопники мало отличались от привычных: черные шапки, штаны с полосками, пузырящиеся на коленях, сигареты и пивасик. При виде нас они загыгыкали, один запрокинул голову и хрипато изобразил петушиный крик.

С дороги они уходить не собирались.

— Саныч, глянь — петухи! — не растерялся Микроб.

— Ага, зоновскую жизнь вспомнили, — сказал Матвеич, останавливаясь и готовясь принять бой.

Димидко растерянно заозирался. Гопники обернулись к нам синхронно, словно стая рыб или птиц. Нет, скорее — как стая одичавших дворняг.

— Ты че-то сказал, урод? — вперед вышел самый дерзкий, длинный, как карандаш.

Даже макушка у него была сплюснутой и заостренной, и шапка не скрывала дефект.

В принципе, мы могли бы вклиниться, прорвать оборону и юркнуть в ворота. Ничего бы нам они не сделали. Максимум — бросили бы вдогонку снежки. Но по законам собачьей стаи бежит — жертва, а жертву надо загонять. Чтобы не стать объектом травли, нужно обозначить свое место в пищевой цепи, пусть на первый взгляд это и нерационально. С гопотой, у которой мышление коллективное, можно договориться, если удастся задоминировать вожака.

Ну а если все-таки придется драться… Их вдвое больше, но мы в тельняшках. Гопота обычно хилая и нетренированная.

Вперед порывался выйти Димидко, но я положил руку ему на плечо и выступил на шаг, представился гопникам:

— Я Саня. Какие-то предъявы, мужики?

— Ты кто ваще такой? — вожак гопоты сделал шаг навстречу, надул пузырь жвачки.

Пузырь лопнул и залепил ему небритый подбородок. Гопник принялся оттирать его, но вспомнил, что надо выглядеть дерзко, бросил это дело. Было похоже, словно он ел сметану да не вытерся.

— С какой целью интересуешься?

Я думал, что этот мем неизвестен разве что в яслях, однако в этой реальности он был не в ходу и произвел нужный эффект: гопник вытаращился и завис, как устаревшая и негодная версия андроида. Робота — не телефона.

— Петухи — это вы, — выкрикнули из толпы. — И тренер ваш — п...р!

— Петухи — те, кто кукарекает, так ведь? — ядовито улыбнулся я. — Это сделал кто-то из вас. А тренер наш — Александр Димидко.

Меня собрался поддержать Погосян:

— Логично, да, кукарека… — но я вскинул руку, заставив его замолчать.

Ни к чему накалять.

Вожак гопников отвис, витиевато выругался, сплюнул мне под ноги.

— Зашквар за вас ваще болеть!

Ах, вот они какие, наши болелы! Наша опора и поддержка!

— Разогнать к чертям, пусть новую команду собирают, — поддержали его из толпы. — Ноги переломать, нах!

Я уловил намерение, вожака: впечатать кулак мне в нос. Шагнул навстречу, смещаясь в сторону, перехватил поднимающуюся для удара руку, заломил за спину и подсечкой повалил гопника мордой в отчищенный от снега асфальт. Приложился он неудачно, расквасил то ли нос, то ли губу, потекла кровь. Стая колыхнулась, готовая к прыжку. Наши встали спина к спине. Я собрался вырубить гопника, чтобы принимать остальных, и тут из-за спины донесся хриплый выкрик:

— Пацаны, ша!

Стая замерла. Наши обернулись.

К воротам вразвалочку шагал молодой глазастый парень с кукольным лицом, в черной куртке и шапке, со спортивной сумкой через плечо.

— Это нормальные мужики, — прокричал он гопникам. — Свои. Играть за город будут.

Поняв, что юноша у гопоты в авторитете, я отпустил вожака. Он вскочил, размазал по лицу кровь из разбитой губы и набычился. Ко мне вернулась вера в бескровное решение проблемы. Ну, в относительно бескровное.

Юноша протянул руку Димидко:

— Здорово, Сан Саныч! Я Димон. Левашов. На треню к вам иду. — Он потряс головой и улыбнулся, закатив глаза, обратился к гопникам: — Пацаны, это ж Димидко! Вы че, берега попутали, а? Охренеть, я руку день мыть не буду!

Он растопырил пятерню, которую только что жал Димидко. Гопота загудела. Вожак ретировался, и вперед выступил невысокий парень с лицом, покрытым шрамами от прыщей, будто лунная поверхность — кратерами. Черные глаза его сияли.

— В натуре — Димидко! Вы это, зла де держите, да?

— Они нормальные мужики, — поручился за нас Левашов. — Хоть бы у меня спросили. Так нет же, роги в землю и — му-у-у!

Левашов посмотрел на меня и вдруг распахнул синющие глаза еще шире, словно ему явился призрак Яшина:

— Итить-колотить! Нерушимый! Ба-а-а! Па-ца-ны! Сфоткайте меня вот так, с Димидко и Нерушимым.

Он втиснулся между нами с важным видом, гопники принялись его фотографировать. Потом я почувствовал себя обезьянкой — с нами фотографировались, руки жали, у Димидко просили автограф, у меня на всякий случай тоже. Гопники окружили нас, стали жаловаться на Филимонова и желать удачи на поле. А Левашов бегал между всеми и, захлебываясь от восторга, тарахтел:

— Нерушимый — ваще терминатор! Я бой его смотрел. Тот ему — в горло зубами! А этому хоть бы хрен! А как он того черта красиво завалил! Н-на! — Он изобразил бросок через бедро. — Песня! А вы, дебилы, на такого кента рыпнулись! Да он бы вас порвал! Офигеть, с кем я играть буду! — Он восторженно выдал витиеватое ругательство.

— Мужики, у нас тренировка, — объявил Димидко, постукивая по часам, и мы направились в раздевалки.

Я издали заметил внедорожник директора команды, Лехи Смирнова, припаркованный у основного спорткомплекса. Хотя нет, люди его ориентации Лехами себя не называют. Они Алексы и Лексусы.

Микроб кивнул в сторону машины.

— О, никак Смирнов прощаться с нами приехал!

Новенький Левашов сразу сообразил, в чем дело, сплюнул и процедил:

— Этот-то — прощаться? Ха! Да его бульдозером с места не сковырнешь. Присосался, как клещ. Развел голубятню, а нормальные тренеры только его увидят — валят. Что вы приехали — ваще чудо.

— А может, он не к нам? — предположил Погосян, открывая дверь в приземистое здание.

Там были раздевалки и вместо тренерской — пыльный конференц-зал, где мы обычно собирались.

На его вопрос ответила показавшаяся из конференц-зала голова Смирнова. Увидев нас, он вылез весь и сказал совершенно безэмоционально:

— Александр Александрович, зайдите, пожалуйста, дело есть.

Директор команды остановил взгляд на Левашове, покраснел, ноздри его раздулись. Парень будто бы его не заметил, юркнул в раздевалку, за ним вошел я. Замыкал шествие Гребко. Далеко от двери мы уходить не стали, навострили уши.

Левашов сел переодеваться и нецензурно призвал лишить жизни лицо нетрадиционной ориентации. Стянул шапку… Захотелось заржать. Внешность у него была ангельская: желтоватые кудри, огромные васильковые глазища, губки бантиком — и повадки заправского гопника. Более дисгармоничное сочетание сложно представить. Это как если единорог захрюкает, ну, или жаба запоет оперным голосом.

Секундный ступор прошел, и я сосредоточился на том, что происходило между директором команды и Димидко. Слов было не разобрать. Смирнов монотонно шелестел, словно ползла змея, в голосе Димидко читалось возмущение.