Машинист паровоза-призрака - Кабир Максим - Страница 1

© Максим Кабир, текст, 2022

© Оксана Ветловская, ил. на обл., 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

О предстоящей бабушкиной свадьбе Даня Сысоев узнал зимой. Узнал и не поверил – решил, что это какой-то розыгрыш. Бабуля у Дани была веселой, неугомонной, ходила на бокс, занималась альпинизмом, а посиделкам на лавочке предпочитала скандинавскую ходьбу. Благодаря многочисленным хобби она частенько мелькала на региональном телевидении. А теперь и вовсе… собралась замуж?

Папу новость изумила. Он хохотал и хлопал себя по коленям, повторяя: «Ну, мать, ну дает!» А мама говорила: «Радоваться нужно, что хорошего человека встретила, тем более они друг друга всю жизнь знают!»

Даня и не подозревал, что закон позволяет расписываться в любом возрасте. То есть ясно: самому Дане в его почти тринадцать жениться нельзя – но он и не хотел. Однако должны же быть ограничения и с другого края. Наверняка прописано, что пожилые люди, кому за сорок или там за пятьдесят, в ЗАГС не допускаются – это дело молодых.

Выяснилось: таких ограничений нет. И по весне бабуля пошла под венец. Даня поехать на свадьбу не смог – подхватил грипп и валялся с температурой. Сысоевы делегировали папу. Он, вернувшись, доложил, что бабуля счастлива, а про избранника сказал только: «Толковый мужик».

Оба Даниных деда умерли еще до его рождения, и он завидовал друзьям, которые ходили с дедушками на рыбалку, по грибы, да куда угодно. А теперь и у него появился дедуля, пусть и не родной. Постепенно Даня свыкся с мыслью, что бабушка – новобрачная, и ждал каникул, чтобы традиционно отправиться к ней в Ростов.

– Как не в Ростов? – Он удивленно заморгал.

– Бабушка переехала, – объяснила мама. – К дяде Вите. В… Как его? Билибино?

– Балябино, – подсказал папа. – Я, между прочим, оттуда родом. Там-то ты и проведешь десять дней. Уверяю, тебе понравится.

Спустя пару недель после того разговора Даня Сысоев ворочался в чужой кровати, в пятистах километрах от дома, и понять не мог, нравится ему или нет. Рассмотреть город, вернее, поселок городского типа, он не успел, но судя по тому, что увидел краем глаза, Балябино не сулило богатого выбора развлечений, а жил дядя Витя в банальной пятиэтажке. Только любовь к бабуле не позволила Дане упираться. Папа перекусил и умчал в ночь – завтра ему надо было лететь в командировку. А Даню окружила заботой бабушка. Она впрямь помолодела в браке. Потчевала вкуснейшими биточками и сулила незабываемое лето. Свежеиспеченный дедушка волновался не меньше гостя. Двадцать раз переставил солонку с места на место. Расспрашивал про учебу, увлечения, друзей. Он был высоким и худощавым, с роскошными седыми усами и манерами джентльмена.

«Наверное, действительно толковый мужик», – подумал Даня, зевая за столом. Шестичасовая дорога утомила, но стоило ему лечь, дрему как ветром сдуло.

Бабушка с дядей Витей позвенели посудой и уснули. Квартира погрузилась в безмолвие. Лунный свет отражался в полированной поверхности мебели и в застекленных фотографиях. Папа упоминал, что у дяди Вити нет детей. Вместо родни на снимках были поезда. Некоторые были очень старыми: и поезда, и фотографии. Позапрошлого, верно, столетия. Дядя Витя работал машинистом, до железной дороги было пять минут ходьбы, и периодически грохот состава нарушал тишину, заставлял Даню задумываться: «Привыкну я к такому соседству или нет?»

Чем дольше Даня лежал без сна, тем менее тишина походила на тишину. За стенкой кто-то кашлял. Над ухом ныл комар. Оглушительно тикали часы. Казалось, поезда в рамках ожили и стучат колесами. Галдят люди на перронах: с зонтиками, веерами и тростями.

Даня резко сел, одаривая фырканьем фотографии, и попытался прихлопнуть комара. Вещи таинственно мерцали в серебристом сиянии полуночи. Чуть вздымалась штора. Даня решил задернуть и гардины: слишком ярким был свет луны.

Он пересек комнату, шлепая босыми пятками по половицам. Из форточки пахнуло гудроном и листвой, пахнуло летом. Даня сунул голову под тюль, уперся ладонями в подоконник, а лбом – в стеклопакет.

Окна его временного жилища выходили на привокзальную площадь, симпатичный эллипс, прорезанный газоном, окаймленный каштанами. В кронах, как фосфоресцирующие фрукты, горели фонари. Даня видел кирпичный торец кафе с мудреным названием «Орландина», массивный валун, водруженный во вскопанную землю за побеленным бордюром, величественное, с лепниной и колоннами, здание вокзала. А еще он видел что-то странное перед вокзалом, что-то, что ни зрение, ни мозг никак не могли расшифровать.

Словно там бил гейзер, но вместо воды из асфальта лился туман. Даня подумал о дым-машине, но кому вздумалось включать ее в такое время? Густое варево клубилось, формируя вытянутый по горизонтали силуэт.

От участившегося дыхания запотело стекло. Даня механически провел по окну рукой. Туман – неправильный, чужеродный, живой – обретал углы и знакомые очертания. Внезапно внутри мглы полыхнул круглый красный фонарь. Луч цвета крови разрубил площадь пополам и дотянулся до Даниного окна.

Даня инстинктивно отпрянул. Он слышал шум приближающегося поезда: одновременно вкрадчивый и резкий. Но поезд ехал не по железной дороге за зданием с колоннами, не там, где ему положено ехать; он несся на Даню по площади, которая перестала быть уютной и милой, превратилась в жуткий театр с багровыми декорациями. Дане хотелось бежать прочь, будить бабушку, звонить родителям. Но он окаменел, глядя, как редеет туман и в его завитках проступают угольно-черные бока паровоза. Тупое железное рыло с красным глазищем.

Паровоз-призрак прибыл в Балябино. А Даня, не помня себя от страха, забился под тонкое покрывало и лежал в коконе, думая, что никогда в жизни больше не уснет. Но он провалился в дрему довольно быстро и, проснувшись, не сразу вспомнил о ночном происшествии.

Но стоило выглянуть в окно…

Черный паровоз стоял на вокзальной площади, вперив в Даню погасшую линзу фонаря.

На кухне играла музыка. Бабушка пританцовывала у плиты в такт рок-н-роллу из динамиков ноутбука. Аромат скворчащей еды пробудил аппетит, а бабушкины танцы прогнали тревогу. По крайней мере, забили ее в дальний угол.

– А, соня! – Бабушка потрепала Даню по волосам. – Мастаки вы с Виктором Леонтьевичем спать!

– Кто тут спит? – Дядя Витя вышел из ванной, разглаживая усы. – Я уже и побриться успел.

– Побриться он успел! – хмыкнула бабушка. – А я три круга вокруг стадиона прошла, на рынок сходила и… Оп! – Она водрузила на стол тарелки. – Сырники готовы!

– Обожаю сырники! – сказал дядя Витя.

– И я! – воскликнул Даня.

– Сметану берите, мальчики.

– Куда ж без сметаны! – согласился дядя Витя.

Первая партия сырников моментально исчезла с тарелок – быстро подоспела следующая.

– Вы жуйте как следует, – засмеялась бабушка. – Это не конкурс на скорость.

– Слишком вкусно, – оправдался дядя Витя. На кончиках его усов белела сметана.

– Обжора, – сказала бабушка, а Даня хихикнул.

– Как вы познакомились? – спросил он, сделав глоток горячего какао.

– Мы в одной школе учились, – сообщил дядя Витя. – Я в твою бабушку с пятого класса был влюблен.

– А рюкзак помочь нести ни разу не предложил, – посетовала бабушка.

– Слишком стеснительным был. Потом жалел.

– Я переехала в другой город, судьба развела…

– И вот снова свела. Благодаря Интернету.

– Круто! – сказал Даня. Он доел и вызвался помыть тарелки. Представлял, как бабушка и дядя Витя выглядели в пятом классе. Однако у юного дяди Вити все равно почему-то были седые усы.