Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони - Страница 26

– Он – протестант, как мы с вами.

– Но ведь помешать он ничему не может?

– Нет, он может помешать королю Франции настоять на своем, а для этого ему нужны некоторые вещи.

– И он дал вам поручение ко мне?

– Нет, я сама сказала ему, что знаю человека, который подойдет для его цели; ему нужны четыре вещи: сердце, голова, рука и, может быть, шпага.

– Это есть у всех.

– Сердце должно быть верным, голова – умной, рука – твердой, а шпага – готовой. За хорошей наградой дело, по его словам, не постоит. Вы подумаете об этом, Симон?

– Я? Нет. Но, может быть, попробую…

– Вы очень милы, Симон. А портрет, показанный королю Франции, очень красив, не правда ли?

– Но я не люблю ее, клянусь честью?

– Я клянусь, что вы ее полюбите.

– Вы хотите остановить меня таким пророчеством?

– Ну, мне все равно, кого вы любите, – сказала Нелл и рассмеялась. – Зачем женщины так лгут? Нет, мне не все равно, не все равно настолько, что я желала бы…

– Помешать мне?

– Нет, только ударить вас, Симон!

– Это не трудно сделать; если вы могли разбить сердце – ударить гораздо легче, – сказал я, подставляя свою щеку для удара.

– Вы могли бы отплатить мне – мое лицо в вашем распоряжении. Я не могу ударить того, кто не даст мне сдачи, – и Нелл рассмеялась со всей своей прежней веселостью.

Если бы мы встретились раньше и она сказала мне это, я конечно, согласился бы, – она была так обольстительно хороша! Но теперь обстоятельства были иные, и я только вздохнул, а затем произнес:

– Я слишком любил вас когда-то, чтобы поцеловать теперь.

– Вы иногда бываете странны, Симон! – вздохнула Нелл.– Я бы так же поцеловала того, кого любила, как и всякого другого.

– Или ударили бы его по лицу?

– Если бы я не дорожила поцелуем, то и не ударила бы. Куда вы, Симон?

– Пора идти, ведь у меня есть служба.

– Я тоже предлагала вам ее, и что вы с нею сделали?

– Разве это все еще не прощено мне?

– Все прощено и все забыто. Симон, почти все…

В это время до нас донеслись звуки, весьма странные в доме, где жила Нелл. Они доносились из верхнего этажа: гнусливый голос нараспев читал псалмы. Я приподнял руку, прислушиваясь, Нелл весело рассмеялась:

– Шут с ним! Да, это – он; он твердо намерен обратить меня на путь истины. Этот дурень забавляет меня.

– Финеас Тэт? – воскликнул я, узнав голос чудака.

– А вы этого не знали? Между тем другой болван, ваш слуга, все время с ним. Они только что сидели часа два, запершись вдвоем.

– За пением псалмов?

– Как всегда. Впрочем, иногда они молчат.

– Он читает вам свои проповеди?

– Немножно. Когда мы встречаемся, он бросает мне проклятие и обещает благословение; больше ничего.

– Из-за этого не стоило приезжать в Дувр.

– Вы приехали когда-то и дальше ради моего общества.

Это было верно, но ничего не объясняло мне по поводу Финеаса Тэта. Что привело его сюда? Не пронюхал ли он чего-нибудь и не явился ли защищать свою веру?

Я вышел из комнаты в коридор, а Нелл, улыбаясь, стояла на пороге двери. Я больше ничего не спрашивал, не ставил никаких условий, зная, что герцог Букингэмский не может явно вмешиваться в такие дела и что все предоставлено мне, моему сердцу, голове, руке и шпаге с богатой перспективой впереди, если мне удастся довести дело до конца. Я подождал с минуту, думая, что Финеас Тэт, услышав мой голос, выйдет ко мне, но он не появлялся. Нелл кивнула мне, я откланялся и вышел, направив свои шаги к замку. Теперь весь двор был уже на ногах, и для меня самого, столько же как для нового поручения, только что полученного мною, мне следовало быть на своем посту.

Не успел я отойти нескольких шагов, как услышал позади себя тяжелое дыхание и сопение. Эти звуки издавал Джон Велл, догонявший меня с большой корзиной в руках. Я совершенно не жаждал его общества, но меня привлекала его корзина. Мои запасы съестных припасов и вина пришли к концу, а для того, чтобы разузнать то, что мне было, необходимо, не лишне было иметь в запасе чем угостить нужного человека, а тем более бутылку-другую хорошего вина, которое, как известно, обладает свойством развязывать языки.

– Что там у тебя такое? – спросил я, дождавшись, чтобы Джон догнал меня.

Он объяснил, что делал покупки в городе.

Я похвалил его за усердие, а затем спросил:

– А ты был у своего приятеля Финеаса Тэта?

Мой слуга сразу изменился в лице, побледнел, и бутылки зазвенели в его корзинке – так задрожали у него руки, хотя я спросил довольно ласково. Наконец он заговорил:

– Я? Я видел его раз или два, не больше, с тех пор как узнал, что он здесь. Я думал, что вы не желаете, чтобы я виделся с ним.

– Можешь видеться с ним, сколько тебе угодно, лишь бы я не видел его, – небрежно ответил я, наблюдая украдкой за своим почтенным слугою.

Его волнение показалось мне странным. Если Финеас явился только затем, чтобы обратить на путь истины Нелл Гвинт, с какой стати было бы Джону бледнеть, как полотно?

Мы пришли в замок, и я отпустил его, поручив доставить в целости его ношу на мою квартиру. Затем я отправился в апартаменты герцога Монмута, задавая себе вопрос, в каком настроении найду его после вчерашних приключений. Он ведь и не подозревал, что я был свидетелем всего, что произошло.

Когда я вошел в его комнату, герцог сидел в кресле, а около него стоял Кэрфорд. Лицо Монмута было мрачно и расстроено; Кэрфорд смотрел спокойно и сочувственно. Они горячо говорили о чем-то, но замолчали оба, как только я вошел; я предложил герцогу свои услуги.

– Сегодня утром вы мне не нужны, Симон. Я занят с лордом Кэрфордом.

Я откланялся и вышел. Оказалось, что сегодня в замке все были заняты. Я поминутно наталкивался на пары, занятые горячей беседой. При моем приближении наступало мгновенное молчание; из вежливости произносили несколько слов и, видимо, терпеливо ждали ухода лишнего человека, чтобы возобновить прерванный разговор. Король, как я слышал, сидел в своем кабинете с герцогиней Орлеанской и герцогом Йоркским, но де Перренкура там не было.

На пространстве сотни футов, на городской стене, между двумя часовыми, виднелась одинокая фигура, задумчиво смотревшая вдаль на море. Я тотчас же узнал в ней Перренкура и почувствовал сильнейшее желание поговорить с ним. Но как было миновать часовых? Их присутствие показывало, что де Перренкур желал быть один. Я подошел к одному из часовых и хотел пройти, но он загородил мне дорогу.

– Я нахожусь на службе у его высочества, герцога Монмута, – заявил я.

– Хоть у самого дьявола. Здесь не пройдет никто без королевского приказа.

– А не может ли его изображение заменить его приказ? – спросил я, опуская монету в его руку. – У меня есть поручение от его высочества к французскому джентльмену, притом секретное. Черт побери, отцы не всегда знают о делах своих сыновей.

– Как и сыновья – о делах своих отцов, – усмехнулся солдат. – Ступайте скорее и, если услышите мой свист, бегите живее, это будет значить, что идет мой офицер.

Итак, я очутился в запретном месте наедине с де Перрен-куром. Приняв беззаботный вид, я смело пошел мимо него. Услышав шаги, он вздрогнул, оглянулся и спросил:

– Что вам угодно?

Он мог немедленно удалить меня своею властью или по приказу короля, но если он не сделал этого, то надо было пользоваться случаем.

– То же, что и вам, – ответил я, – а именно подышать свежим воздухом и полюбоваться морем.

Он слегка нахмурился, но я не дал ему времени заговорить.

– Часовой сказал мне, что сюда пройти нельзя, но ведь короля здесь нет?

– Как же вы прошли тогда? – спросил француз, не обращая внимания на мой вопрос.

– Очень просто, – ответил я, – я солгал, сказав, что имею поручение к вам от герцога Монмута, и чудак поверил мне. Ну, мы, придворные, должны стоять друг за друга. Не правда ли, вы не выдадите меня? Даете мне слово?

– Нет, я вас не выдам, – слегка улыбнулся де Перренкур. – Вы хорошо говорите по-французски.