Песнь любви (СИ) - "Lieutenant Lama" - Страница 14

Александр дал прижать себя ближе и дольше, когда принц был полностью одет. Тот гладил его по спине, приговаривая тёплые глупости и целуя в глаза и скулы.

— Милый мой мальчик, мой сладкий злобный дроу...

Александр тихо рассмеялся.

— Злобным меня ещё никто не называл.

— Это будет наш секрет, ладно? То, какой неистовый ты можешь быть в постели.

— Неистово-злобный?

— Да. — Принц прижал его к себе сильнее и припал губами к виску. — Усмирять этого дикаря было восхитительно. Я думал об этой битве, как о последней перед отправкой в залы вечного пиршества...

Александр усмехнулся и притёрся щекой к его щеке. Он ведь ещё не пробовал уши... Он потянулся губами чуть выше, всосал в рот мочку уха, провёл языком по кромке...

— Перестань, коварное существо, иначе тебе придётся одевать меня второй раз за утро.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — Александр улыбнулся отстраняясь.

Принц с сожалением провёл рукой по его спине последний раз, прежде чем отпустить.

С того дня Александр начал замечать, что его обязанности приятно сократились. Он до сих пор вставал до рассвета, готовил снадобья для принца и выполнял небольшие поручения, вроде того, когда нужно было проверить, насколько хорошо солдаты соблюдают ночное бдение. Но что-то изменилось. Старая Ало внезапно вернулась в комнаты. Она готовила воду и одежды принца, чистила помещения и следила за остальными бытовыми мелочами, за большинством которых ранее следил Александр, как личный слуга. Изменилось и отношение принца. Его обращение Александр и до того мог назвать идеальным, действительно достойным особы королевских кровей: быть вежливым и почтительным с любыми подданными, даже если эти подданные - всего лишь постельные слуги сомнительного происхождения. Теперь же принц словно перестал видеть в нём слугу. Он относился к Александру, как... к любовнику. И это сбивало с толку. Он никогда не был чьим-то любовником. Он грел постели и помогал снять напряжение, он выполнял поручения и был всегда доступен. Лорд Эштон и лорд Роберт неплохо с ним обращались, первый, что был уже глубоким стариком, когда Александр оказался у него, и вовсе был в восторге от необычной игрушки: щипал за щёку, гладил и осыпал милостями... но не более того. Однако жизнь во дворце, а потом и при двух крупных дворах, способствовала просвещению, и Александр, сам никогда не имевший долговременных связей ради собственного удовольствия, замечал, как ведут себя возлюбленные. Он не завидовал и не презирал любовные связи, но... всегда следил с любопытством, присущим всем дроу во дворце. Это было сродни наблюдению за птицами или муравьями. Куда они несут эти обломки? Почему они поют только в ночное время суток? Что они будут делать, если подсунуть им чужака?

Детей дроу не растили, как любовников. Они были постельными слугами. Все знали, что дроу холодны, но очень искусны и способны на чудесные фокусы, как на ложе, так и вне его. Поэтому поведение принца было странным. Казалось странным. Он принимал услуги Александра без презрения, но как должное. А потом... что произошло потом? Когда его отношение начало меняться? Или оно было таким с самого начала?

Умение правильно работать с телом хозяина было обязанностью Александра с юных лет, и он прекрасно с этим справлялся. Он был хорош во всём. Однако он и не думал о том, что когда-нибудь ему начнёт это нравиться. И снова... когда это началось? И почему? Почему разминать громадные ступни принца так приятно? Почему видеть, как его тело становится гибче, расслабленнее, сильнее... как уходит напряжение и постепенно возвращается здоровый сон... почему всё это стало для него не то, чтобы важным, но каким-то... личным?

Александр любил женщин, как и всякий мужчина-дроу. Но его привлекала мысль об оплодотворении, не сами женщины и, тем более, не мужчины.

«Нас мало, — сказал ему Марс в тот день, когда они вместе наслаждались лунном светом. — Мы тянемся к корням. Друг к другу. Мы хотим оставить след... Я и сам стал отцом множеству человеческих детей. Это то, чего требуют мои предки».

Александр мог бы сказать что-то вроде: «ты обрекаешь их на жизнь, подобную моей, на жизнь раба», но так говорила бы его человеческая кровь. Кровь дроу в нём не видела в таком поведении Марса никаких проблем. Оставить след. Оставить потомство. Выжить — вот что важно. Выжить, чтобы потом восстать, а, может быть, и просто-напросто раствориться в чужой крови, абсорбироваться внутри человеческой расы.

Он с нетерпением ждал, когда наконец сможет оставить и свой след. До сих пор. Но это желание оплодотворять не имело ничего общего с тем, что происходило между ним и принцем. Ни в одном из пониманий Александра.

Он был в «таверне» и играл в карты с солдатами и слугами. Александру везло. Кальвиг сбоку нещадно проигрывал, кривя шрамы, Хельд яростно хихикала пьяная, не понимая, что выдаёт себя с головой, Бьорн так неистово хмурился, что тоже не оставалось сомнений в его картах. Разве что молодой Вильд был спокоен и поглядывал на Александра хитро из-за бело-голубого веера рубашек.

К нему нередко подходили и другие солдаты, кроме тех, с кем Александру удалось сдружиться. Знакомые перебрасывались парой фраз, интересовались его самочувствием или просили о помощи. Незнакомые представлялись, любопытствовали насчёт его персоны. К Александру здесь изначально относились с интересом и симпатией, но по мере того, как он вливался в общество крепости, эти чувства росли и росли взаимно.

— Благодаря тебе наш принц повеселел, — говорила Хельд, утопая в блаженной щербатой улыбке.

— Ты хороший человек, — хлопал по плечу Орнаг, заведующий припасами.

— Этот парень чуть не победил меня в драке! — хвастал Вильд, едва выпив кружку пива.

Кальвиг тепло улыбался, встречая его, словно родного. Хоть и с затаённым сожалением в глубине светлых глаз.

Так же, как на гарнизоне любили Александра, боялись и его собрата — капитана.

Марс редко появлялся в таверне, а когда появлялся, волнение обычно стихало, появлялась настороженность. Александр, хоть и тянулся к дроу, но понимал остальных. Чистая кровь была жестока и беспощадна. Он был уверен, что Марс доказывал это не только словом, но и делом. Каждый солдат здесь убивал. Многим приходилось совершать казни. Кое-кто руководил за пыточным столом. Но никто не получал от насилия столько удовольствия, сколько получал Марс. Он был чудесным образцом настоящего дроу, яростным и устрашающим. Казалось, в нём нет ничего светлого, но Александр был иного мнения. Он не мерил людей вокруг себя понятиями хороший и плохой. Для него были лишь две шкалы: интересный — неинтересный, полезный — бесполезный. Марс был полезным, и Марс был интересным.