Искушение Эльминстера - Гринвуд Эд - Страница 49

Наконец, он задел Парегура, а не пронеся мимо — и пылающая агония пронзила его. Воин ошеломленно осознал, что кричит и шатается, тщетно хлопая рукой по пустому воздуху.

Его единственной рукой. С другого бока не осталось ничего, кроме искореженной массы обожженной плоти и кожи, сплавленной вместе. Крови не было... И руки не было. Его ведущей руки. Парегур дико огляделся, когда лента тумана почти насмешливо проплыла мимо, и увидел свой меч, лежащий поверх скрюченной кучи, которая когда-то была жрецом Тиморы. Да уж, помогла им Госпожа Удача. Он неуверенно подбежал к своему клинку, не привыкший к тому, что одна сторона намного легче другой, и поднял его.

Он все еще выпрямлялся, когда снова появилась жгучая боль, и он тяжело упал копчиком на камень, наблюдая, как пустой ботинок уносится прочь. Нечто отняло у него ногу. Он изо всех сил пытался подняться, вообще пошевелиться, тщетно стуча оставшимся каблуком сапога по неровному камню, и вызывающе взмахнул клинком. Туман смыкался, и он отчаянно завертелся, рассекая мечом воздух вокруг себя. Он дважды ударил им по камню, один раз достаточно сильно, чтобы оставить на лезвии щербину, но ему было все равно. Он собирался умереть здесь… что хорошего в гладком клинке для мертвеца? Туман снова набросился на него почти злорадным прыжком, звон нарастал вокруг него, пока он отчаянно извивался и рубил. Когда жжение появилось снова, оно было в его целом бедре, и он беспомощно перекатывался, размахивая в пустоту своим бесполезным мечом. Одна конечность за раз — оно играло с ним. Неужели он превратится в беспомощное тело, неспособное ничего сделать, кроме как смотреть, как оно очень медленно убивает его?

Несколько судорожных вдохов спустя, когда он смотрел на безразличные звезды заплывшими глазами, он знал, что ответ будет «да». Он задумался, как долго туман будет заставлять его страдать, но потом решил, что ему уже все равно. Одной из последних мыслей было печальное осознание того, что все, кто умирает достаточно медленно, чтобы знать, что происходит, должны пересекать черту, за которой им все равно. Он был... он был Парегуром Амаэтуром Донласом, и он встретил свой холодный конец здесь, на скале в диких землях проклятого великого герцогства Лангалос в начале лета семьсот шестьдесят седьмого года (по летосчислению Долин), и никто не оплачет его и не заметит его кончину или его мертвые товарищей. Что ж, примите мою благодарность, бдительные боги.

Последней мыслью Парегура было то, что он должен бы помнить название этой звезды... и той тоже…

* * * * *

Склеп семьи Мундарк зарос ежевикой, ползучими растениями и искривленными деревьями, переплетенными защитными чарами, которые все еще были сильны спустя столетия. Дом Мундарк, счастливое смешение эльфийской и человеческой крови, был известен своим колдовством, но Мундарки не ходили по Фаэруну около ста шестнадцати зим... и Вестгейт был вполне доволен этим. Больше никаких могущественных заклинаний, которые могли бы бросить вызов королю или смутить самозваных дворян,  больше не нужно быть вежливым с полукровками, которые были изящными, красивыми, образованными, умными, слишком веселыми — и слишком настаивали на справедливости и честности в управлении. Была даже табличка, гораздо более поздняя, чем заколдованные ворота: «Узрите конец всех, кто слишком настойчив». Эльминстер мрачно улыбнулся этому небольшому поучению. Это было первое, что рассыпалось в пыль от прикосновения его самого мощного заклинания. Следующими были давно не проверенные обереги за ней. Рассвет почти наступил над Вестгейтом, и он хотел оказаться в безопасности внутри дома-гробницы до того, как люди выйдут на улицы. Стражники на углу все еще зевали и дремали у внешней стены склепа, когда Эльминстер проскользнул внутрь. Во время его короткой прогулки по окруженной статуями дорожке к дверям дома-гробницы с колоннами магия Эла уничтожила поразительное количество магических крючков и ловушек. Странное занятие для того, кто служит Мистре... но но ведении Мистры много «странных вещей». То, для чего он здесь, было одной из его самых важных задач как Избранного, на которую он тратил много времени в эти дни. Задача, которая, казалось, пробудила почти девичье ликование в Леди Тайн.

Эльминстер Омар сделал бы все, чтобы увидеть ее такой улыбающейся. Дверные обереги, ловушка падающего луча и ловушки с переплетением выступающих лезвий — все это следовало ожидать и было устранено за несколько секунд. Тот факт, что людям время от времени приходилось входить в семейную гробницу с законными целями — ради захоронения, а не кражи, — означал, что защита должна была быть меньшего порядка. За несколько спокойных вдохов Эльминстер оказался в темной комнате. Дверь за ним закрылась и была запечатана заклинанием, и свет, который он призвал, отразился от низкого, затянутого паутиной потолка. Останки Мундарков рядами лежали во все стороны от него в каменных гробах, которых, должно быть, насчитывалось около сотни. Самые старые из них были самыми большими, с резными витиеватыми сценами по бокам и изображениями умерших на крышках. Более поздние представляли собой простые каменные ящики, на некоторых даже не было имен. К счастью, никто не шевелился в нежизни; он и так опаздывал и никогда не любил торопить самое интересное. Прозорливые и богатые Мундарки были даже достаточно предусмотрительны, чтобы оставить погребальную плиту в центре склепа — высокий стол, на котором мог лежать гроб с недавно умершим во время последней поминальной службы, прежде чем его водружали на один из рядов мертвецов, выставленных вдоль стен, и больше никогда не беспокоить. Или, по крайней мере, до тех пор, пока не появился умный Избранный Мистры. Эльминстер напевал мелодию исчезнувшего Миф Драннора, раскладывая свой плащ на пустой плите — большой, но непримечательный кожаный плащ на подкладке, который больше не был какого-либо цвета, зато мог похвастаться большим, чем водится, набором заплат. На внутренней стороне плаща было несколько больших грубых карманов, хотя они казались плоскими и пустыми, когда Эл ласково похлопал по ним, а затем отвернулся, чтобы побродить по комнате, вглядываясь в темные углы, отдельные гробы и даже нижнюю сторону погребальной плиты. Вернувшись с прогулки, он сунул пальцы в верхний карман и вытащил оплетенную фляжку, полную янтарной жидкости. Подняв ее, он пробормотал:

—  Мистра, за тебя, как всегда. Бледная тень огня от твоего прикосновения. Сделав долгий, судорожный глоток, Эл заткнул фляжку пробкой, удовлетворенно вздохнул и снова убрал ее в карман, который по-прежнему выглядел пустым. Он обеими руками порылся в следующем пустом кармане и вытащил волшебную палочку в потертом, почти рассыпающемся футляре из виверновой кожи. Ему понадобилось два осторожных заклинания и много беготни, волоча футляр по грубым каменным блокам старой стены замка, чтобы тот выглядел таким старым. Он еще больше гордился палочкой, обесцвеченной десятилетиями обращения, которые он провернул за несколько минут с гусиным жиром, песком и сажей. Эаргладден Мундарк умер в нищете, выпрашивая у своих сородичей несколько медяков, чтобы купить жареную курицу... Но кто, кроме Эльминстера, был еще жив, чтобы помнить об этом? У такого опытного мага, как Эаргладден, вполне могла быть волшебная палочка и, конечно же, книга заклинаний — Эл снова полез в пустой карман и вытащил потертый и громоздкий том с огромными, сильно потрепанными медными уголками, — которую он не продал в последний год своей жизни, конечно. Не говоря уже об обычном кинжале, заколдованном, чтобы не ржаветь и не тускнеть, и светиться по команде; эти чары были созданы, скажем, на три столетия с помощью заклинания эльфийского длинного взгляда, наложенного по найму одним из бедных миф-драннорских учеников. Да, так и было. Эл спокойно поднял крышку гроба Эаргладдена, пробормотал «Рад встрече, мастер-маг Мундарков» и аккуратно положил палочку, кинжал и книгу заклинаний на соответствующие места вокруг мумифицированного скелета. Затем он закрыл гроб и вернулся к плащу за несколькими свитками — на тщательно состаренном пергаменте — и потрепанной книжечкой магических наблюдений, скопированных рун и незаконченных заклинаний, которые должны были подвести даже слабоумного к созданию заклинания, временно наделяющего магически неодаренных способностью держать в памяти и произносить заклинание, помещенное в них магом.