Фирс Фортинбрас - Носов Сергей - Страница 8

На мужском у нас и произошло с ним охлаждение – это случилось за год до этого.

Я тогда на втором курсе учился и привёл домой подружку. А мы с ним в то время вдвоём жили в квартире, родители в Ригу уехали. Он в своей комнате сидел безвылазно, это нас никак не касалась, нам с ней было где – у меня; девушка, ну да, была без комплексов, я любил таких, с ними проще. Потом мы с ней пошли на кухню варить пельмени, у нас была бутылка вина, я позвал его пообедать, он пришёл нехотя, как одолжение делал. Вина не пил, чем произвёл на гостью сильнейшее впечатление. Посидели, разошлись по комнатам. А когда мы с ней потом лежали и когда балакали о третьем-десятом с пепельницей на моём животе, откуда-то эта тема проклюнулась – невинность моего младшего брата, она сказала «да нет проблем», я пошел к нему и спросил его, что он об этом думает. Спросил деликатно, клянусь. Я как лучше хотел. Чтобы по-братски. А он психанул. Стал кричать на меня, вспомнил обиды, не имеющие отношения к ситуации, потом вскочил и вообще убежал из квартиры. Неадекват. И она тоже сказала, что с моим братом всё ясно. Ну, она-то, по-своему, задета была – пренебрежением, но я сам задумался. Вот после этого у нас и наступило с ним в отношениях охлаждение. Причём это он, а не я, это он стал обозначать дистанцию.

Тут можно разное вспомнить. Например, в детстве никогда не играл в солдатиков. Фильмы про войну не любил. Зато гербарии собирал. От армии откосил, допустим, без усилий, почти само получилось – в год призыва государство наше великое развалилось практически вместе с армией – в известных пределах, ну и вот. Да это ладно, но всё равно удивительно: в своей не служил, а в чужую подался. Самое невероятное, его туда взяли, вот что меня поражает. Монастырь ему лучше бы подошёл, чем Иностранный легион Франции.

Но я был неправ. Или не совсем прав. Я уже институт окончил – он нашёл женщину. Даже не знаю, как зовут её, никогда не видел. Знаю, что старше была. И что градус драматизма там был очень высокий. Она его прогнала, в общем. А он не умеет проигрывать.

Он из той категории – «назло мамке уши отморожу».

Если что-то не получается, будет делать себе хуже. И тем наказывать Вселенную.

Даже когда с ним в детстве в морской бой играли и он чувствовал, что проигрывает, начинал специально бессмысленные ходы делать – чтобы себе хуже было.

Иностранный легион – это из той же серии.

Случилось как?

Я тогда жил в другом конце города. Позвонил отец, сказал, что Петя домой возвращается, у него проблемы, похоже, – не хочу ли заглянуть вечером? А проблемы у Пети – это значит все должны быть виноваты. Когда-нибудь он руки на себя наложит – в укор человечеству. Позже мы узнали, что у него действительно была (не вполне последовательная, впрочем) попытка суицида из-за той женщины. Но в этот вечер он мне не показался подавленным. Я застал их за столом, чай пили – батя наш, Петя и ещё один хмырь лет тридцати, некто Фёдор. Отец мне обрадовался, сразу достал свою хреновуху из холодильника и две рюмки, нам с ним, потому что эти двое непьющие – они и общую тему нашли себе сепаратную: здоровый образ жизни, дыхательная гимнастика, и всё такое. Положение до моего прихода, полагаю, было за столом напряжённое – ну я разрядил, как умею: рассказал анекдот в лицах; отец посмеялся. Вышли мы с ним покурить на балкон. Отец говорит, плохо дело, похоже. А я ему: не похоже, что похоже. Он: да нет, похоже, похоже. А кто этот Фёдор, спрашиваю. «Просто к столу позвал, он у нас по квартирам колбасу разносит, дешёвую, в полцены, – ты попробовал, ну как тебе, ничего?» А мне что «ничего»; ну, попробовал, ну, колбаса, ну, нормальная. Полукопчёная. На столе из еды ничего, кроме колбасы, не было. Шучу: «Ты его специально за стол позвал, посмотреть, будет ли сам есть?» – «Ладно, – отец отвечает, – не первый раз покупаем». – «Так она что – ворованная?» – «Откуда я знаю, – он говорит, – может, и так». Стал я подтрунивать над ним: уважаемый человек, а с шаромыжником связался. «Ты вот не знаешь, – отец говорит, – он недавно с войны, где-то воевал с кем-то – солдат удачи». – «Наёмник, что ли? Что-то не похож на наёмника». – «Между тем», – ответил отец.

И вот пока мы так с ним разговаривали на балконе, за какие-то три-четыре минуты этот Фёдор сумел нашего Петю распропагандировать. Петя, брошенный любимой женщиной, с пол-оборота согласился вступить в Иностранный легион, осталось им обсудить детали и разобраться с инструкциями. Но это позже.

Ситуацию того застолья мы уже потом реконструировали. А тогда ни о чём таком даже знака нам не было.

Мы вернулись за стол – Фёдор домой засобирался.

Отец об Иностранном легионе вообще ничего не знал, я краем уха что-то слышал. Тогда всё, что угодно, в стране могло происходить. Было кому и в чужую армию зазывать. В нашей общегородской газете объявления о призыве в Иностранный легион, с контактным телефоном, печатали в разделе «Работа», сам видел. А почему бы и нет, если в том же разделе могли себя предлагать с формулировкой «готов к работе, связанной с риском»? А в разделе «Отдых» разные предъявители сексуальных услуг обоих полов рекомендовали свои возможности, причём с учётом специализации.

Что бы я ни говорил нашей сценаристке, но самому мне кажется маловероятным, что поквартирная распродажа ворованной колбасы могла быть естественным прикрытием для агитации в Иностранный легион. Колбаса и агитация, мне кажется, Фёдора занимали как независимые направления. Хотя, надо отметить, в данном случае они, по крайней мере, в одной точке нашли соприкосновение: наш брат и сын попал в расставленные для него сети.

Скоро я узнал, что Пит собрался в турпоездку во Францию. За границу он выезжал впервые. Так и выехал с билетом в один конец. В Париже он по известному ему адресу добрался до вербовочного пункта и произнёс по-французски волшебную фразу, заученную наизусть. Его взяли.

Дома он, не иначе как в подражание самоубийцам, оставил записку с объяснениями и извинениями. Позже продублировал её письмом родителям; содержание мне его неизвестно. На мой день рождения прислал открытку из Франции с незамысловатым текстом: «Поздравляю, брательник, будь здоров и счастлив!»

Кира – всё сдерживаю себя, чтобы не сказать это, – но если начистоту, Кира – просто дурак. Может быть, не стоило так прямым текстом, но дурак, он и есть дурак. Подробности чуть позже, когда буду рассказывать, как мы поссорились. Сам того захотел – разорвать со мной отношения. И поскольку, я надеюсь, он исчезнет из моего повествования, коснусь одного момента – якобы нашей похожести. Как там Рина сказала? «Вы удивительно похожи». Ну так вот (чтобы к этому больше не возвращаться).

Это всё чушь.

Рина – человек достаточно проницательный, но её представления о людях меня часто изумляли. В том учебном спектакле, где мы на втором курсе играли птиц, мне досталась роль пеликана. Почему-то именно отсюда Рина впервые вывела заключение о нашей с Кириллом похожести. Ей привиделось какое-то сходство между павлином и пеликаном. Видите ли, павлин и пеликан сильно отличаются от других птиц. И что? Страус и колибри наглядно и одинаково сильно отличаются, допустим, от попугая, но говорит ли это о взаимном сходстве колибри и страуса? Трудно придумать пеликану бóльшую противоположность, чем павлин. Пеликан, в отличие от павлина, не заботится о своём облике, не зацикливается на своей исключительности, все знают, как он кормит детёнышей, недаром его считали символом благотворительности и любви, причём жертвенной. О павлине же, полагаю, распространяться нет необходимости. Конечно, при желании можно найти формальное сходство между любыми птицами, даже между пеликаном и павлином, и вероятно, сходства между этими двумя яйцекладущими будет действительно больше, чем различия между любым из них и, скажем, каким-нибудь утконосом, или ехидной, или, если не забывать про птиц, чижиком, трясогузкой, рябчиком – да хотя бы даже вороной (на пеликана с павлином она мало похожа), но это сомнительный аргумент, и переносить его на человеческие отношения вообще никуда не годится. Нет возражений?