Ревизор: возвращение в СССР 2 (СИ) - Шумилин Артем - Страница 27
- Предыдущая
- 27/57
- Следующая
— А что плохого? — с вызовом ответила мне мама. — Зачем тебе знать? Они нам никто.
— Ты серьезно?! Никто? — возмутился я. — У меня есть брат и сестра, а для тебя это ничего не значит! Я понимаю, сложилась непростая жизненная ситуация, но надо же хоть немного уметь отделять свои личные обиды от действительно важных вещей. Я с ними в одном классе учусь, общаюсь постоянно и ничего не знал.
Мать при этих моих словах подскочила, залилась слезами и убежала в комнату. Бабуля укоризненно посмотрела на меня, видимо ожидая, что я сейчас бегом побегу извиняться. Но не на того напала, если сейчас дам слабину, то так и будут меня за сопляка держать, которого от каждого чиха оберегать надо и всерьез воспринимать точно не станут. Я спокойно остался на месте и наехал теперь уже на бабулю:
— Ладно мать, у нее обида на отца. Но ты почему не рассказала ничего? Должна же понимать, что кровное родство — это не шутки.
Бабуля держалась стойко и изображать вину даже и не пыталась. Сразу видно идейного несгибаемого большевика!
— И еще, — пользуясь тем, что мамы нет рядом, сказал я, — я, кажется, понял, почему прыгнул с моста.
Бабушка молча сверлила меня глазами.
— Мать Полянских проговорилась, что недавно уже рассказала мне все. Удивилась, что я ничего не помню. Думаю, что после того с ней разговора я и сиганул. Я ведь раньше влюблен был в Диану, все верно?
Бабушка только кивнула головой. Мне показалось, что вот теперь у неё в глазах мелькнул страх. Дошло, до чего своими тайнами Пашку довели. Или же она сейчас боится, что я пойду по прежнему маршруту — мост, река, бултых?
— Не стоит больше волноваться об этом, — поспешил успокоить я её. — Всё изменилось, у меня сейчас к Диане исключительно братские чувства.
— Правда? — наконец заговорила бабуля.
— Честное пионерское, — пошутил я.
— Надеюсь, что это действительно так, — прошептала она.
— Ба, вы не должны были скрывать это от нас.
— Ты не понимаешь, — всхлипнула бабушка. — Как объяснить детям, что их отец живёт на две семьи?
В самом деле, как?
— Прости, — я взял её руки в свои. — Я не подумал об этом. Прости. И не беспокойся об этом больше. Ладно?
Она кивнула. Мы посидели ещё немного молча. Бабуля, успокоившись, засуетилась с чаем, налила нам две чашки, поставила на стол корзинку с московскими баранками.
— Ох, ты же не ел еще ничего! — вдруг всплеснула руками она. — Голодный небось.
— Как волк, — подтвердил я, и тут же в животе заурчало. Словно он тоже соображает и решил меня поддержать в славном деле моего прокормления.
Бабуля поставила передо мной миску гречки с поджаркой. Я жадно набросился на еду. За всеми этими волнениями даже не чувствовал, насколько проголодался. На несколько минут окружающая действительность почти полностью перестала меня интересовать. Организм жадно поглощал топливо.
На кухню вернулась мама. Она вроде немного успокоилась и взяла себя в руки.
— Прости, сынок, — сказала она мне, — ты прав, нельзя было скрывать от тебя правду. Больше такого не будет.
Я встал и обнял ее.
— Ты меня тоже прости, погорячился я, — ответил я ей, — слишком неожиданной оказалась новость.
— Да уж, — согласилась мама и села с нами за стол.
И мы стали, как ни в чём не бывало, пить чай и закусывать ванильными баранками, с мягким хрустом рассыпающимися во рту.
— Бабушка, — вспомнил вдруг я, — так что там с княгиней?
Бабуля чуть не поперхнулась чаем.
— Забудь эту чушь! — строго сказала она, — и не говори об этом больше нигде, прошу.
— Я не собираюсь никому ничего рассказывать, просто интересно узнать. Хватит уже секретов! Вы мне что, вообще ничего не рассказываете?! — использовал я запрещенный приемчик. Манипуляция, конечно, но так интересно узнать.
— Хорошо, — сдалась бабуля, — расскажу. Никакая я не княгиня, просто из дворян.
«Просто из дворян». Только моя бабуля может так сказать. Но сам факт!
— Родилась я в Российской империи, — начала она, — в городе Белосток, сейчас это Польша. В первую войну город переходил из рук в руки. Сначала немцы захватили, потом литовцы, потом поляки. Старший брат мой в Европе учился, революционных идей нахватался. И, когда Красная Армия в двадцатом году в Белосток вошла, брат активно революционный комитет поддержал. Поляки через месяц город отбили, и нам пришлось уйти с Красными. Мы сначала в Пинск перебрались, потом в Гомельскую область.
— Как это твой брат, дворянин, мог революционные идеи поддержать? — не понял я.
— Обычный молодой человек из обедневшей дворянской семьи, — пожала плечами бабушка. — Вот наши родители были настоящими дворянами, и при деньгах, и при богатом выезде. А мы с братом уже так, одно название. Отец разорился из-за войны. В девятнадцатом году умер. Мать осталось со мной восьмилетней на руках. Крутилась, как могла, уроки давала, что-то продавала из остатков былой роскоши. А когда мы из Белостока бежали, всё, что ценного ещё оставалось, бросить пришлось. Дальше мы жили как обычные советские люди. И историю эту никому не рассказывай, пожалуйста.
— Не скажу никому, понимаю все, — пообещал я. — А что же именно пришлось бросить?
— Мебель, книги, картины, фарфор, серебро, одежда, постельное… — начала перечислять бабушка.
— Фамильные драгоценности, — подсказал я.
— Никаких драгоценностей, — строго осадила меня бабушка. — Матери надо было на что-то жить, когда отец умер, меня растить, брата доучивать.
— Что, совсем ничего с собой не прихватили? — с сомнением глядя на неё, спросил я.
— Нет, — жёстко сказала бабушка и недовольно посмотрела на меня.
Я взглянул на маму, та старательно делала вид, что весь этот разговор её не касается. Что же это получается? Есть вероятность, что в нашей семье есть заначка на чёрный день? Я взволнованно выдохнул, не найдя подходящих слов. Ну у меня и семейка.
Эльвира сидела за столом, глядя на внука и снова и снова прокручивая в голове разговор с ним. Впервые за несколько лет она почувствовала на душе покой. Как будто пудовый камень с плеч свалился.
Паша был в девятом классе, когда она случайно заметила его интерес к Диане Полянской. Его тянуло к ней как магнитом. Надо было сразу ему все рассказать, но Поля была против, да и казалось, что Паша пацан еще, сам остынет, и все образуется. А оно вон как обернулось.
Эльвира даже сходила к Оксане, матери Дианы. Попросила поговорить с дочерью, чтобы та не поощряла Пашкин интерес к ней. А Оксана, оказывается, взяла и все парню рассказала об общем отце с ее детьми. Додумалась же!
Понятно теперь, почему Пашка ходил несколько дней как в воду опущенный. А потом с моста прыгнул.
С другой стороны, нет худа без добра, — невольно подумала Эльвира. Внук сильно изменился после того происшествия. Стал каким-то зрелым что ли, рассудительным. Она впервые перестала тревожиться о его будущем. Память, правда, потерял. Это плохо. Но может восстановится еще…
— Что от Никифоровны слышно? — перевел я разговор на другую тему. — Ты не была у неё? Как она?
— Не знаю, — ответила бабушка. — Надо бы, конечно, к ней сходить. Но завтра утром на работу. После обеда надо с детьми помочь. Ума не приложу, когда получится выбраться.
Вдруг в дверь постучали, и после непродолжительной возни в сенях в комнату зашла Никифоровна. Мы опешили настолько, что поначалу даже с ней не поздоровались.
— Что случилось у вас тут? Чего так странно смотрите? — спросила Никифоровна.
— Ты не поверишь! — первой пришла в себя бабуля, — только что о тебе говорили, и вот ты уже на пороге стоишь. Надо же как оно бывает.
— На ловца и зверь бежит, — с улыбкой поддержал я бабушку. — Здравствуйте, Анна Никифоровна!
— Здравствуйте все! — ответила Никифоровна.
Я заметил, что выглядит она озабоченной и немного растерянной.
— Что случилось у тебя? — спросила бабуля подругу, — выглядишь встревоженной.
- Предыдущая
- 27/57
- Следующая