Дикарь (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 29

— Хорошо, но мало, — комментирует он, очевидно, наши ночные приключения.

Приподнимается, осматривается, скидывает с себя кусочек одеяла, прикрывающего гору ниже пояса.

Мы как-то одновременно, не сговариваясь, смотрим туда, и мой сосед по койке нехорошо ухмыляется.

— Даже не рассчитывай! Ты и предыдущие-то два раза не заслужил, дикарь.

— Четыре, — поправляет.

Я хмурюсь, потянув на себя покрывало и прикрыв грудь, а то он так жадно на неё смотрит, будто планирует сожрать на завтрак.

— Что, правда четыре раза? — интересуюсь я с нескрываемым удивлением.

В ответ Михайлов широко зевает и практически в прыжке покидает кровать. Когда он разворачивается, его крупное достоинство смотрит прямо на меня.

— Здравствуйте, — нелепо приветствую его эрекцию и, резко отвернувшись, тянусь за майкой, натягиваю её на голое тело.

Спешу на кухню. Хочу скрыться от голодных глаз и заодно убедиться, что с доверенным мне Василием всё в порядке.

Кот грустно лежит возле пустой миски. Надо было натянуть носки. Ступни неприятно жжёт холодом. Метнувшись к ящичкам, тянусь, нахожу ещё одну банку консервов, к слову, последнюю, потом думаю о молоке, но в этот момент оказываюсь прижатой к столешнице.

Даже вскрикиваю, когда тяжёлые лапищи ложатся на мои бёдра. Михайлов подходит ко мне сзади и придавливает телом к столу. Двигаться невозможно.

— Хорошая майка, Барби, особенно когда ты поднимаешь руки, — хрипит мне на ухо, активно гладит ноги, тянется ладонями выше и мнёт грудь, на которой нет бюстгальтера.

— Давай договоримся, — пытаюсь я вырваться и развернуться.

Это тяжело, но мне удаётся. В итоге он прижимается ко мне лицом к лицу, впивается в мой рот, и его достоинство оказывается ровно там, где и должно быть, а учитывая, что трусы я тоже не надела, всё это очень и очень волнительно.

— Не о чём нам договариваться, Барби. Всё и так понятно. Ты женщина, я мужчина. — Лижет шершавым языком ямочку на шее, лапает попу.

Хрипит. Становится активнее. А я продолжаю выступать:

— То, что было ночью, — это как чёрная пятница, понимаешь, Михайлов? Хорошо и щедро, но бывает раз в год! — Пытаюсь отодрать его руки. — Мне надо кормить кота, а тебе — идти к своему коню!

Дикарь останавливается. Ему не нравится, что я не растаяла после ночи. А как же иначе? Он же гордый.

Отходит в сторону и, грубо, со скрипом и шарканьем, отодвинув стул, прямо так — голый! — садится.

Зло скрещивает руки на крепкой груди.

— Завтрак давай. Мужчина голоден!

Я смотрю на него искоса и подхожу к холодильнику, достаю молоко для Василия. Наклонившись, наливаю белой жидкости в миску.

Чувствую, что дикарь обернулся и смотрит.

— Согнешься так ещё раз, и чёрная пятница плавно перетечёт в радостное утро субботы, — ехидно комментирует.

А я, опомнившись, хватаю со стула маленькое вафельное полотенечко для посуды. Пытаюсь прикрыть им попу. Но моя попа большая, а оно маленькое, оттого всё это выглядит довольно забавно.

— Поэтому и муж от тебя сбежал. Своего мужчину надо кормить.

Дикарь встаёт и, отодвинув меня с моим полотенцем в сторону, принимается хозяйничать.

— Так! Во-первых, у меня не было мужа.

— Ну это понятно, — с сарказмом отмечает Михайлов, достаёт сковородку, нож, доску.

А я сбегаю в спальню, поднимаю с пола штаны и вручаю ему, ибо ругаться с его голой задницей просто невозможно.

— И потом ты прав: «свой» это «свой», а односельчанин — это уже совсем другое дело. Его можно и не кормить.

Дикарь подходит к холодильнику, достаёт яйца, которых у Степановны столько, что можно накормить целую армию, разбивает сразу четыре штуки, наклоняется в корзину за луком.

— Очень ты сложная, Барби! — Натягивает протянутые мной штаны.

А меня это бесит.

— Я одного не могу понять. У тебя была возможность кувыркаться с Алкой, Ирочкой, Лизаветой, опять же, что ты меня-то сюда притащил Василия кормить, раз я такая затруднительная?

Дикарь приостанавливается. Думает.

— У Алки твоей нет сисек. Лизавету я давно со счетов списал, а Ирочка…

Он прищуривается. — Не разглядел, что у неё там.

— Ясно. Так я и думала, дело в... — Развожу руки, потом скрещиваю на груди, пряча своё единственное достоинство. — В сиськах.

— Ну конечно, а как же иначе? Дело всегда именно в них, — подтверждает мой сосед по гостиному дому.

Переступаю с ноги на ногу, злюсь. Ступни мерзнут. Полы, несмотря на печное отопление, здесь несравнимо холоднее, чем в квартире. Я не привыкла к такому.

Дикарь хмуро косится на мои «танцы», потом откладывает нож и идёт в спальню. Не понимаю, что он делает. Через минуту возвращается и, наклонившись ко мне, бесцеремонно берёт одну мою ногу, потом вторую, поочерёдно натягивая на них носки.

Затем возвращается к столу и продолжает резать лук. На огне закипает масло. Оно начинает хлюпать и брызгаться. Дикарь неосторожно берётся за сковородку и обжигается. Даже не поморщившись, продолжает готовить, но палец красный. Вижу это издалека.

Поджав губы, встаю и иду к тумбочке. Я приметила, где у Степановны лекарства. Порывшись, к удаче дикаря, нахожу потёртый тюбик слегка просроченного пантенола.

Выдохнув, иду обратно. Всё равно мне нечего делать.

— Руку дай!

— Зачем? — поворачивается и смотрит прямо в глаза.

Отвожу свои, но случайно скольжу по торсу. Надо было ещё и майку ему принести, а то вид его мышц сбивает меня с толку.

— Зачем тебе моя рука, Барби? Решила найти линию жизни? — ухмыляется, подтрунивая.

Никак не комментирую и, грубо дёрнув широкую мужскую ладонь на себя, выдавливаю на неё крем. Начинаю размазывать по месту ожога.

— Становится легче. Отпускает. Я бы даже сказал, что это приятно.

— Только и делаю тебе приятно второй день.

— Это спорный вопрос, Барби, кто кому делал в этот раз приятно.

— Ну давай ещё посчитаем, — закатываю глаза, продолжая размазывать крем против ожогов.

Обшариваю взглядом комнату, стараясь отвлечься от его лица. Но притягательный мужской запах и какая-то подавляюще властная аура давят, и я непроизвольно возвращаюсь. Его тёмный взгляд меня чем-то цепляет. Когда он так внимательно смотрит, глаза в глаза, я не могу даже двигаться. Хмелею, становясь очень-очень ограниченной.

Чувствуя глубину момента, Данила неожиданно отвечает на вопрос, заданный мной ещё в машине:

— На флешке, Барби, свидетельство ошибки одного очень именитого патологоанатома и двух его начальников. Ребята убедили суд, что некий дядя, фамилия тебе ни к чему, убил свою четырехлетнюю племянницу. На деле оказалось, что девочка умерла естественной смертью. Этот самый патологоанатом не так давно приезжал ко мне в гости, якобы убедиться, что я не спился без работы. Я пока не знаю, кому лучше отдать флешку, чтобы информация не была уничтожена. Ты, конечно, остропроблемная дама, но кажешься мне надёжной и правильной.

Яичница за спиной дикаря подгорает. Он забирает у меня руку и разворачивается, снимает сковороду с огня. Шкрябает по чугунной поверхности лопаткой.

А я так и замираю на месте. Со своим пантенолом в руках. Без трусов, но с открытым ртом. Вот так новости.

Глава 29

Глава 29

— Получается, человека осудили незаконно? — Присаживаюсь на край стула.

Пятой точке прохладно на голом сиденье, приподнимаюсь и двумя руками тяну майку вниз, чтобы приземлиться на неё. Услышанное шокирует, и сложно анализировать. Меня прям очень впечатляют эти новости. Не хочется верить, что наша жизнь настолько несправедлива. Обдумывая полученные сведения, я торможу, будто меня сняли в слоумо. Настроили замедление и начали запись, нажав на красную кнопку.

— То есть на невиновного человека повесили преступление, которого даже не было?

Несмотря на тему разговора, мы с Михайловым сталкиваемся непристойными взглядами. Между нами происходит немой диалог.