Телохранитель. Моя чужая женщина (СИ) - Аверина Екатерина "Кара" - Страница 22

Ник всё время оглядывается, живёт по своему режиму и остерегается веселиться на полную катушку, хотя с ребятами подружился.

Наблюдаю за ним, с тех пор как меня сюда привезли.

Он помогал няне убирать со стола после обеда, когда детвора отправилась валяться на лежаках под навесом. Всё время смотрел на ворота. Ждал отца. С момента, как Рома уснул, Ник прибегал уже несколько раз просто так. Проверить, что папа точно здесь.

Сунет нос в комнату. Прокрадётся на цыпочках до кровати. Потрогает отца за ногу или проведёт маленькой ладошкой по волосам и так же тихо уходит.

Между ними какая-то невероятная связь. Очень тёплая. Правильная что ли. У меня такой никогда не было с родителями. Это привело к трагедии. Глядя на Рому и Никиту, я точно могу сказать, с ними такого никогда не случится.

Мне мама звонит весь вечер.

Вот, сейчас снова телефон дрожит в руке. Не беру. Не знаю, что говорить.

Я новости сегодня смотрела уже несколько раз. И ещё множество роликов в интернете. В комментариях гудят, обсуждают, пытаются судить принимая то одну сторону конфликта, то другую. Ищу в себе отклик на происходящее и не могу ничего отыскать. Я думала, что буду визжать от счастья, скакать, петь, танцевать, когда избавлюсь от оков Магомеда Шалиева. Потом перестала верить в то, что такое вообще возможно, пока вихрь по имени «Роман Суворов» с невероятными стихийными глазами не снёс эту крепость как карточный домик.

Я не визжу и не танцую. Мне спокойно. Невероятное, тёплое умиротворение затопило душу.

Вот уже несколько часов дышу раскалённым за день летним воздухом и не давлюсь им. С удовольствием глотаю и вдыхаю новую порцию.

Ещё меньше времени искренне улыбаюсь через боль за сестру, через весь пережитый страх. Я улыбаюсь ему. Распластавшемуся по кровати мужчине с красивой спиной, взъерошенным затылком и брюками, очень низко сползшими на бёдра.

Почему? Как я смею?

Смею!

Эту улыбку подарил мне он. Вот прямо сегодня. В момент, когда уставший вошёл в ворота чужой дачи.

Рома сдержал слово. Спас меня от чудовища и ничего не попросил взамен. Я теперь свободна. Могла бы прямо сейчас собраться и исчезнуть, как мечтала. Но я вдруг поняла, что не хочу исчезать. Хочу остаться здесь, с ним.

Совершенно не представляю, насколько всё это правильно, что из этого выйдет и как будет дальше. Когда до конца осознаю всё произошедшее сегодня, может уйти мне всё же и захочется. Или Рома с Никитой не примут меня в свою маленькую семью, а его чувства окажутся лишь мимолётной страстью к запретному объекту охраны.

Я всё равно хочу это пережить. Надышаться этим. Почувствовать себя живой.

Шалиев ведь практически убил меня.

Столько раз за четыре года брака я была на грани. Столько раз хотела сорваться, избавиться от мучений. Теперь у меня есть шанс просто жить как все нормальные люди. Где-то работать, я ведь вообще-то училась на педагога. Готовить ужины тому, кто достоин чего-то большего, чем борщ или котлеты, но никогда этого не скажет, потому что он такой. Рома Суворов. Сильный, надёжный, упрямый и обаятельный.

Это крохи того, что я знаю о нём. Мне хватит. На сегодня. Завтра спрошу что-то ещё, а он наверняка будет отфыркиваться своими фразочками типа «там дипломов не выдают».

Ему не нужны бумажки для того, чтобы быть настоящим.

Дверь тихо хлопает. Заглядываю в комнату. Никита пришёл. Снова смешно крадётся к отцу. Волосики влажные, взъерошены как у папы.

Малыш забирается на кровать, подползает к отцу и ложится рядом. Рома что-то невнятно ворчит во сне. Крутится на бок, обнимает сына и сопит дальше.

Никита меня не видит. Прижавшись к стене, чтобы не нарушать их идиллию, смотрю, как он гладит отца ладошкой по щетине, трогает его за нос, улыбается и что-то шепчет, шевеля губами.

Сажусь в мягкое кресло в углу. Закрываю глаза. С улицы раздаётся пьяный мужской смех. Детей больше не слышно. Их всё же забрали в дом.

— Суворов! — кричит генерал.

Выбегаю на балкон. Он машет мне бутылкой какого-то алкоголя.

— Спит? — чуть покачиваясь, спрашивает хозяин дома.

— Он до утра, скорее всего, — отвечаю тихо, боясь разбудить Рому.

— Козёл, — беззлобно ругается генерал. — Даже выпить со мной не захотел. Ну он прав, прав, — ворча, идёт в беседку. — Работа у нас такая. Ра-бо-та. Кто-то должен был тогда сесть. Катюша, — кричит мне из беседки, — идите к нам. Отметим ваше освобождение.

— Если вы не против, я останусь с ними. Тут Никита спит.

— Ой, всё. Мол-чу. Дети — наше всё. Да? — спрашивает у меня.

— Да, — улыбаюсь пьяненькому генералу.

Возвращаюсь в комнату. Нахожу свой телефон, брошенный на кресле, и перезваниваю маме. Она начинает рыдать в трубку. Слушаю, зная, как это важно просто поплакать.

— Катя! Катя, что теперь будет с Мариной?! — кричит она в трубку. А я всё ещё не знаю, что ей сказать. — Его же убили! Твоего мужа убили! Я в новостях слышала. Как ты там, моя доченька? Держишься? С тобой всё хорошо? — она сплошным потоком выливает на меня истерику, долгое время живущую внутри неё.

Мне очень знакомо такое состояние.

— Мне хорошо, мама, — говорю ей правду. — Впервые за четыре года хорошо. Он заслужил свою пулю.

— Что ты говоришь? Что ты говоришь?! — она снова кричит. Надрывно, болезненно, выплёскивая страх. У мамы шок. Ей страшно за младшую дочь.

— Мамочка, послушай. Выйди сейчас на улицу. Вот прямо сейчас. Я жду.

Судорожно дыша и всхлипывая, она хлопает дверями, и в какой-то момент в наш разговор вмешивается шум проезжей части.

— Подними взгляд к небу. Оно чистое у вас?

Сама снова иду на балкон и делаю то, что говорю ей.

— Да, — хрипло отвечает мамочка.

— Видишь, какие яркие звёзды этой ночью, мама? Мир стал чуточку чище без Магомеда Шалиева. Вдохни глубже.

Слушаю, как она втягивает в лёгкие воздух. Получается плохо. Он застревает у неё в горле. Кашляет и снова вдыхает.

— Вот так. Теперь ты готова меня слушать.

— Катенька, что теперь будет с Мариной? Лекарств нет. Оплаты за палату нет. Отец сказал, все счета фирмы арестовали. У нас больше ничего нет. Как мы её спасём?

— Спасём, — стараюсь говорить как можно увереннее. — Этой ночью ничего плохого не случится. А утром я всё узнаю и позвоню тебе. Постарайся поспать.

Закончив разговор, ещё раз бросаю взгляд на ясное ночное небо с россыпью звёзд.

Тихо вхожу в комнату. Суворовы спокойно спят в обнимку. Опускаюсь в кресло. Жмурюсь изо всех сил, чтобы не плакать.

— Иди к нам, — хрипло зовёт Рома.

Открываю глаза, он лежит и смотрит на меня, продолжая обнимать сына.

— Разбудила? Прости.

— Иди сюда, — он осторожно двигает Никиту. Сам ложится на середину кровати, освобождая для меня место с края. — Я обниму и всё будет хорошо.

— Мама звонила, — забираюсь к нему и тут же попадаю в капкан сильных рук.

— Понял. Утром буду звонить врачу, — водит губами по кромке моего уха. — Он всё расскажет. Поспим ещё? Пожалуйста.

— Спи, — касаюсь пальцами его щеки.

Он ложится на спину. Находит мою руку. Переплетает наши пальцы в замок. Вторую руку кладёт на Никиту, чтобы чувствовал папу рядом. И снова отключается, как по команде.

От Ромы пахнет горячим мужским телом, остатками дезодоранта и немного потом. Вкусно. По-настоящему.

Вот так, наверное, и влюбляются в людей. В запахи, в поступки, в тембр голоса, в невероятные глаза и ямочки на щеках.

Роман

Генерал держит слово. Спустя пару дней после завершения операции мне возвращают права на сына. На карту падает довольно приличная сумма денег. Догадываюсь, откуда ноги растут. Подпол подсуетился.

Не отказываюсь. Впереди много масштабных расходов.

Никита с интересом шастает по генеральскому кабинету, разглядывает портреты на стенах. Останавливается у катаны с рукоятью ручной работы, красующейся на подставке. Уже тянет к ней руку. Ловит мой взгляд и грустно вздохнув, топает дальше.