Стану смелой для тебя (СИ) - Акулова Мария - Страница 34

И вроде бы похвалить бы себя – остановился же. Даже можно сказать «вовремя», но как-то… Поздно.

Хотя спасибо и на этом. Потому что точно так же, как она всё позволила бы. Ещё немного – и он всё бы взял.

Парни вон её по ресторанам водят, половину зарплаты выкладывают на стол, который она толком и оценить-то не может. Цветы к ногам. Шутки весь вечер. Взгляды влюбленные. А она сбегает на свежий воздух, чтобы в себя прийти.

А он…

Пришел, на столе разложил, практически всунул.

Дочь, твою мать, наставника.

Отблагодарил, как мог.

От души.

С размаху.

В глаза, блять, плюнул.

Сейчас Данила чувствовал огромную злость на себя, которая усиливалась с каждой минутой и осознанием: фантомная дрожь девичьего тела под пальцами никак не проходит. И картинки перед глазами мелькают, застилая собой дорожную разметку.

Сначала кривится – он, потом – его губы в усмешке. И в голове строится саркастичное: давай вспомним университетские времена, Чернов. Те, где сплошь задачки, и ты их расщёлкиваешь, как орехи. Вот тебе новая…

Есть ты. Тебе тридцать четыре. Ты – имя в отрасли. Можешь стать зеленым билетом, можешь – волчьим. Тебе позвонила мать девочки, попросила взять на стажировку и уделить особое внимание. Ты согласился. Взял.

Есть она – девочка, которой двадцать один. Она очень любит своего погибшего отца. Она мечтает об одном: чтобы он ею гордился. Для этого ей очень важно научиться профессии. Она пришла к тебе за этим. Она полностью зависит от твоей воли. Реализация её мечты полностью зависит от тебя. Ты это знаешь… И ты этим пользуешься.

Понравилась – не тащишь на свидание. Не просишь уйти, предлагая альтернативу, чтобы не встревать в бесперспективные отношения. Не держишь себя в руках, в конце концов, как должны вести себя взрослые люди.

Нет.

Поднимаешься на кофе. Ребенок его варит. А ты подходишь сзади и начинаешь залипать.

Ты залипаешь. Трогаешь. Вдыхаешь. Понимаешь потихоньку – всё так, как представлялось.

А она дрожит.

Слова сказать не может и дрожит.

А теперь задай себе вопрос, умник, как это выглядит со стороны, что это напоминает и как это квалифицируется?

И сам же себе ответь: ты не охереть как неподражаем, брат. Ты не свел малолетку с ума. Всё куда проще. Ты – гребанный харассер. И она тебя боится, но отказать не может. Потому что мечта. Потому что она просто трусиха. Сегодня даст – завтра прыгнет. Потому что мечты должны сбываться не так. И таких мудаков на пути у умниц быть не должно.

Квартира встретила Данилу тишиной, но иначе и быть не могло. Он с не проходящей злостью бросил ключ от машины на одну из полок в прихожей. Разулся, глядя перед собой, продолжая отгонять непрошенные картинки.

Благо, хотя бы не въехал никуда.

Не собирался принимать звонки. Как-то не до того, но телефон завибрировал раньше, чем Данила успел оставить его тут же, проходя вглубь квартиры. В душ сначала. Потом – к чему-то крепкому.

Первой мыслью проскочила совсем шальная – звонит оставленная им стажерка. Данила понятия не имел, что вот сейчас она может хотеть ему сказать, но он бы взял. Может, она только отошла и злостью накрыло её… Пусть бы прокричалась – он позволил бы. Имеет право. Беда в том, что она – вряд ли. Скорее поплачет в себя. Как на похоронах.

И мысль об этом сделала Даниле только хуже. Злее.

Но на экране не номер Санты. Там «Альбина Примерова». Собственной наглой персоной. Альбина, которой сказано было не лезть.

Которая, нахрен, оказалась права…

И сама же напросилась своим звонком.

Данила принял вызов, прикладывая мобильный к уху, проходя на кухню.

– Что? – знал, что голос звучит не очень дружелюбно. Но Але не привыкать.

– Дань… Ты с ней? – только сейчас её слова звучат не привычно борзо, дерзко, надменно и слегка истерично, а будто глухо. Взволнованно что ли…

И это злит сильней.

– Какое твое дело? Ты совсем обнаглела, Альбина… С каких пор я тебе отчитываюсь?

Данила знал, что звучит слишком грубо. И что об этом он тоже, вероятно, пожалеет, знал. Но сегодня вечер такой – особенный. А чувство девичьей дрожи на собственных пальцах всё не проходит. И не становится понятней: как так влип-то? Зачем себе позволил? Её зачем втянул?

– Дань…

Во второй раз женщина обратилась ещё тише, Даниле стало ещё злее. Конечно, на себя. Но на себя же не сорвешься. А Примерова сама напрашивается. Потому что дура-спасительница. Любимая, конечно. Но дура.

– Что «Дань»? Я тебя на работу взял, Аль. На. Работу. Ты какого хрена меня контролировать взялась? Ты мне мамочка? Жена может? Кто ты мне? Я тебя просил или право давал? Ты куда лезешь вообще? С каких пор это твое дело?

– Я волнуюсь за тебя, придурок! – не сдержалась Альбина быстро. Повысила голос, перестала играть роль умирающего лебедя. Только черного. Белый остался на кухне с прижатой к груди футболкой.

– О чём ты волнуешься? Аванс пятнадцатого. Зарплата в первых числах. Ещё что-то?

Альбина не ответила сразу. Долго молчала. Данила тоже. Оба конечно же чувствовали напряжение. Оба крутили в голове остроты, которыми готовы были друг в друга запустить.

– Идиот какой…

Но не стали.

Альбина шепнула, явно качая при этом головой. Данила хмыкнул только. Потому что она даже не представляет, насколько…

– Дань… Будь осторожен, я очень тебя прошу… Это всё временно. Она молодая и красивая, я тебя понимаю, но она – Щетинская. Ты же знаешь, какие они подлые. Им нельзя верить… Они – высокомерные. Для них люди – пыль. Не заметишь, как будешь ползать и мечтать, чтобы посмотрела просто…

Голос Примеровой снова стал ласковым. В паузах между словами сквозило желанием донести до него вещи, которые она правда считает для него опасными. В одном беда: он не хочет их воспринимать. И мазать Санту «они подлые» тоже не хочет. Потому что она – нет.

– Как ты ползала, да?

Данила знал, что бьет непозволительно больно. В самое сердце. Точнее в то, что от него осталось. Говорил, чувствуя одновременно удовлетворение – потому что нехрен лезть, и стыд – потому что он не настолько говнюк. А слышал… Тишину.

Горькую. Многозначительную.

После чего – хрустальный голос. И наверняка такой же хрустальный взгляд.

– Пошел ты нахер…

– И тебе спокойной ночи.

Они скинули одновременно.

Данила подошел уже к своему кухонному гарнитуру. Положил телефон у своей варочной поверхности. Уперся руками в свой мрамор, смотрел на него, забывая моргать.

Опять переживал. Опять в душе ругался матом. Опять чувствовал себя дерьмовей некуда. Стыдно. Сам себя не понимаешь. Прокручиваешь в голове мысли, когда решился… И удивляешься, как вообще додумался…

Не знаешь, зачем усложнил. И как нормализовать всё – тоже не знаешь.

Потому что ей правда нужна эта стажировка. Он правда многому мог бы её научить. Он правда хотел бы стать для неё наставником, сделав то, что для него сделал её отец.

Но теперь…

Рука потянулась к телефону, Данила открыл переписку с Сантой, завис на мгновение, почему-то представив, как вот сейчас она лежит на кровати, свернувшись, вжимая лишенные достаточной для сопротивления силы запястья в грудь, смотря в пространство, потихоньку позволяя поглотить себя внутренней пустоте…

Вздохнул, закрывая глаза…

Открыл почти сразу, потому что под веками – картинки ярче. Напечатал:

«Прости меня, пожалуйста. Я даю тебе слово: это не повторится».

Отправил. Увидел, что сообщение прочтено тут же. Но она не отвечает. Ей нечего.

А Данила тянется за бутылкой, чтобы тоже опрокинуть в себя из горла.

Глава 17

Данила Чернов ушел из её квартиры, оставив после себя пустоту и миллион вопросов.

Он перевернул своими действиями мир Санты с ног на голову. Посеял кучу сомнений…

И оставил разбираться с ними самой. А через полтора часа после того, как сделал это, отправил сообщение, которое читать нужно было между строк.