Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец - Полищук Вадим Васильевич "Полищук Вадим" - Страница 10

СТЗ сворачивает на обочину, и Петрович глушит двигатель. Из кабины выбирается лейтенант.

– Говорил же, что на Жлобин нужно было идти!

Это уже в мой огород.

– А вы думаете, товарищ лейтенант, что там народа меньше будет?

Костромитин аж сплюнул с досады.

– Ну его к черту этот мост, пока до него ползти будем, все горючее спалим. Ждем до утра, авось утром народа меньше будет.

Предложение лейтенанта не лишено смысла, притока новых беженцев со стороны Бобруйского шоссе не наблюдается, а ночью кто-то вряд ли подтянется. За ночь толпа сильно уменьшится и к мосту мы должны проехать существенно быстрее. Вот только, насколько мне помнится, немцы заняли Рогачев в самых первых числах июля. Надеюсь, что действительно в первых числах, а не в самый первый день. Наши попутчики ждать не хотят, и мы расстаемся с ними.

С утра проскочить мост не удается – подводит техника. Из-за дрянного топлива засорился карбюратор, и Петрович, разобрав, чистит его. Я работаю на подхвате, подаю ключи, инструмент, держу какую-нибудь деталь, если надо. Наконец жиклер продут, мусор из поплавковой камеры убран, сам поплавок отрегулирован. СТЗ плюется сизым выхлопом, скрежещет включаемой передачей и, лязгая гусеницами, влезает в очередь, ведущую на мост. Наблюдаю за работой «зеленых фуражек», документы проверяют тщательно, неторопливо. Вот отогнали в сторону гражданскую полуторку, а пассажиров отправили дальше пешком. Машина остается у поста, видимо, мобилизовали в армию явочным порядком. Еще двоих отвели в ближайший от моста дом, видимо на дополнительную проверку. Один из них вернулся минут через десять, отдал пограничнику какую-то бумажку и продолжил путь, второй так и остался в доме.

Подходит и наша очередь, меня охватывает сильное беспокойство, прокатит ли моя справка из военкомата и хватит ли поручительства Костромитина, что я не шпион. Эти ребята на таких, как я, карьеру делают, чем больше подозрительных задержал, тем лучше показатели, начальство с благоволением смотрит. А мне сидеть «до выяснения». А что выяснится, еще неизвестно. Точнее известно, что ничего не выяснится. Нет меня в этом времени, точнее физически я есть, а по бумагам меня нет, нигде не числюсь. А без бумаги… И к стенке могут запросто поставить, так, на всякий случай, как сильно подозрительного. Мне даже штрафная рота не светит, да и нет их еще, почти через год появятся. И танки немецкие могут появиться здесь уже завтра, а вот с ними мне встречаться совсем уже не хочется.

СТЗ продвигается еще на десять метров. Теперь перед нами трехтонный ЗиС, телега, запряженная парой лошадей и забитая какими-то узлами, дальше мы. Справа и слева хлипкие ограждения, еще правее пропускают пешеходов. За нами набирается здоровенный хвост, от Бобруйска подходит новая техника, подводы, люди. Неожиданно по этой реке проходит продольная волна, и в ее колыхании я отчетливо различаю два слова «немцы» и «танки». Ошибся! Сегодня! Сегодня, в первый день июля! Я подскакиваю с ящика, стучу по кабине и воплю во всю глотку:

– Петрович! Гони!

Костромитин высовывается из дверцы, оценивает обстановку и принимает решение.

– Газуй влево!

Петрович дергает рычаги фрикционов, СТЗ прыгает вперед, дергая пушку и подминая под гусеницы задок телеги. Дико ржут кони, вопит возница, трещит дерево. Тягач, едва не намотав на гусеницы лошадей, ломает хлипкий барьер и вываливается на встречную полосу. Бросившиеся навстречу пограничники отскакивают в стороны, кто-то рвет с плеча винтовки. ЗиС сбивает самодельный шлагбаум из тонкой жердины и едва успевает проскочить на мост перед нами. СТЗ плюется выхлопом, ревет движком, со скрежетом включается повышенная передача, и наша скорость увеличивается километров до пятнадцати в час. Я оглядываюсь назад, толпа смела все заслоны, смяла охрану моста и бежит за нами. Какой-то красноармеец успел запрыгнуть на повозку и едет, держась за ствол пушки. Допроверялись. Страшно подумать, сколько народа передавят в этой охваченной паникой толпе.

Дамба, по которой идет дорога, ненамного шире моста, но Петрович выжимает из СТЗ все, что можно. Основную толпу мы обогнали, а те, кто проскочил раньше, освобождают дорогу, едва услышав лязг тракторных гусениц. До ближайших домов, за которыми можно укрыться, где-то около километра. Трактор проходит почти половину этого расстояния, когда на правом берегу Друти появляются немецкие танки, и не только они. Всего две «двойки» или даже «единицы», один гробообразный бронетранспортер, ну и мотоциклы там должны быть, хоть я их и не вижу. Немцы притормаживают на берегу, то ли хотят осмотреть мост на предмет наличия взрывчатки, то ли просто не торопятся врезаться в толпу, не успевшую проскочить через мост. Да и вообще, куда им торопиться? Никакого организованного сопротивления им здесь не окажут. Предупреждаю Костромитина:

– Товарищ лейтенант, немцы! Два танка!

Лейтенант высовывается из кабины, рассматривает правый берег и, убравшись обратно, что-то говорит Петровичу. Что именно, я не слышу, мешает рев двигателя и лязг гусениц. Мы уже почти добрались до крайних домов, когда трактор сворачивает вправо. Лучше бы влево, но там сразу за дорогой дамба круто обрывается, а справа есть ровная площадка. Позиция не самая удачная. Противник частично закрыт растущими на дамбе деревьями, а стрелять придется над самой дорогой. Людской поток течет буквально в десятке метров от дульного тормоза зенитки. Как только трактор останавливается, хватаюсь за снарядный ящик. Уй-е! Восемьдесят два килограмма! Тащу ящик волоком к заднему борту.

– Куда?! Стоять!

Лейтенант за шиворот ловит спрыгнувшего с пушки красноармейца и пинком придает ему ускорение к заднему борту СТЗ.

– Разгружай!

Вдвоем откидываем задний борт и начинаем снимать с кузова ящик. Костромитин и Петрович убирают стопоры, и пушка плюхается на грунт. Потом они стаскивают с пушки брезент. Подскакиваю к прицелу, несколько секунд рассматриваю конструкцию и проверяю его установки: боковое упреждение – ноль, устанавливаю прицел на дальность восемьсот метров. Плюхаюсь в кресло наводчика и заглядываю в окуляр оптической трубы. Темно как… Сдергиваю с прицела крышку и еще раз заглядываю в окуляр Четыре нити, и стрелка снизу, усиление оцениваю как пятикратное. Никаких ракурсных колец, это же не АЗП. Поворачиваю маховики вертикальной и горизонтальной наводки, по горизонтали все в порядке, а с вертикальной что-то не то, усилие на маховике уж больно маленькое. Опять кручу маховик, картинка в поле зрения оптической трубы поднимается. Смотрю на ствол, а он на месте стоит. Оборачиваюсь. Лейтенант специальным ключом меняет установку взрывателей. Сами взрыватели уже вкручены на место, а ведь положено перевозить их отдельно.

– Петрович, открой затвор! – командует лейтенант.

Однако с затвором у Петровича выходит заминка. Вместо положенной по нормативу минуты возимся уже три как минимум. Лейтенант заканчивает со снарядами и сам открывает затвор. Мельком бросает взгляд на прицел и досылает первый снаряд в казенник. Звон гильзы и лязг закрытого затвора.

– Готово!

Лучше бы Костромитину самому встать к прицелу, но работа заряжающего требует известной сноровки и опыта. Если поставить заряжающим меня или Петровича, то из-за неправильного досылания мы запросто можем заклинить затвор, да и установок взрывателя никто из нас не знает.

– Товарищ лейтенант, ствол не поднимается!

Лейтенант толкает механика к левой стороне орудия.

– Совмещай стрелки!

– Какие стрелки? – не понимает, чего от него хотят, Петрович.

– Вот эти.

Костромитин крутит маховик, и ствол идет вверх. Оказывается, здесь раздельные приводы наведения, что хорошо для зенитки и плохо для противотанковой пушки. Очень многое зависит от согласованности действий наводчиков. Лейтенант спрыгивает на землю. Кручу маховик, поле зрения в прицеле начинает поворачиваться, стрелка доходит до силуэта одного из танков, второй закрывает дерево. По нам никто не стреляет, похоже, просто не видят или не обращают внимания. Опускаю стрелку до нижнего обреза силуэта.