Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец - Полищук Вадим Васильевич "Полищук Вадим" - Страница 56

– Катерина, это что за дорога?

– Задонское шоссе.

Шоссе идет на север, а мы, проскочив через него, направляемся на восток, к реке. От шоссе до Отрожских мостов километра четыре, еще через час мы добираемся до них. Подступы к мостам занимают энкавэдэшники из железнодорожных войск и мальчишки из ополченческого батальона. На вооружении ополченцев практически одни винтовки, пулеметов крайне мало, тяжелого оружия нет совсем. При переходе через мост у нас проверяют документы.

– Ваши еще утром на тот берег убегли, а вы чего ж задержались?

Какой, однако, ехидный милиционэр.

– А мы, дядя, немца останавливали.

«Дядя» лет на пять моложе меня.

– И чего ж не остановили?

– А того, что тебя там не было. Вот немец до тебя дойдет, ты его и остановишь.

– И остановлю!

Всем бы твою уверенность. А мы идем дальше к самой станции. Нас нагоняет рычание тракторного мотора и лязг гусениц. Ребята сходят на обочину, я направляюсь туда же, но прежде чем сойти с дороги, оборачиваюсь, бросаю взгляд на трактор и застываю на месте. С трактором я мог и ошибиться, мало ли СТЗ-5 есть в войсках, но не узнать тракториста я не мог – Петрович.

Не стал я с дороги уходить, только повернулся лицом к подъезжающему трактору. СТЗ останавливается в нескольких метрах от меня. Из кабины выпрыгивает незнакомый старший лейтенант с артиллерийскими «мослами» в петлицах, а над кабиной появляются какие-то, опять же незнакомые, рожи. Я, конечно, всех старлеев в полку не знаю, но готов спорить на что угодно – этот не наш, не зенитчик.

– В чем дело? Освободите дорогу!

Однако крик лейтенанта я игнорирую.

– Петрович! Петрович, твою дивизию! Оглох, что ли? Это кто такие?

Тракторист, услышав меня, высовывается из кабины. Я повторяю вопрос:

– Петрович! Это что за пассажиры у тебя?

– Гаубичники, – перекрикивает шум мотора Петрович, – соседи наши бывшие.

Понятно. Соседи, мать их за ногу, на ходу трактор подрезали! Это из-за них мы свое орудие потеряли, и за него нам еще отчитываться надо. Я вдруг начал наливаться холодной яростью. Придется мне сегодня еще раз справедливость восстанавливать.

– Прекратить, – вдруг завопил старлей, – освободите дорогу!

– А вам не кажется, товарищ старший лейтенант, что трактор ворованный надо вернуть?

Говорю спокойно, но кто бы знал, как мне это спокойствие дается. А вот лейтенант, похоже, с катушек уже съехал.

– У меня приказ! А ну убирайся к…

Фраза лейтенанта завершается отборным матом, а мне в голову вдруг лезет фраза киношного опера:

– Это наша корова, и мы ее доим.

– Какая корова?! Да я тебя!

У-у-у, какие мы нервные, слюна во все стороны летит. А вот, если жить хочешь, то пистолет надо доставать быстрее. Пока старлей лапал кобуру, я, не очень торопясь, запустил руку в карман и вытащил конфискованную у Рамиля гранату. Лейтенант, наконец, добрался до рукоятки своего ТТ, а я отогнул усики и выдернул чеку. Когда я отбросил чеку в придорожную канаву, до нервного гаубичника дошло, что стоит мне разжать пальцы, и… Его рука замерла, так и не вытащив оружие до конца, а лоб под козырьком фуражки мгновенно покрылся мелкими бисеринками пота. Детские игры закончились, теперь все по-взрослому.

– Это наша корова, и мы ее доим.

До рож в кузове, наконец, дошло, что что-то идет не так. Гранату в моей руке они не видят – лейтенант закрывает. Двое спрыгивают с трактора и направляются к нам, поддержать своего командира. Сдвоенный щелчок винтовочного затвора прозвучал громче пистолетного выстрела. Я скосил глаза влево, ствол карабина красноармейца Ильдусова смотрел прямо в живот здоровяка ефрейтора, замершего в нескольких метрах от нас. У Рамиля вообще очень ограниченное понятие свои – чужие. Свои – это расчет, в котором он служит, батарея, полк, в конце концов. Этим круг своих ограничен, а гаубичники не из нашего полка, поэтому они чужие. А раз чужие, да еще на наш трактор посягнули, то для возвращения своего имущества все средства хороши, включая оружие. Тем более что одну несправедливость он сегодня уже пережил, но я – свой. А тут беспредел творят чужие.

– Ребята, да вы что?

– Замолчи, Катерина. Рамиль, что к трактору прицеплено?

Стоя прямо перед кабиной, я не вижу, что творится за кузовом СТЗ.

– Пушка.

– Отцепляйте!

Лейтенант медлит, решая, то ли вытащить пистолет, то ли засунуть его обратно в кобуру. Его взгляд прикован к зеленому цилиндру в моей руке.

– Считаю до четырех. Раз.

Указательный палец отпускает предохранительный рычаг.

– Два.

К указательному присоединяется средний.

– Три.

– Стой!

Старлей толкает пистолет обратно и поворачивается к своим артиллеристам.

– Отцепляйте, хрен с ним.

Правильно, лучше вернуть свежеуворованный трактор, чем погибнуть от гранаты, брошенной каким-то психом. Гаубичники неуверенно задвигались, косясь на направленный на них ствол, однако к своему оружию никто из них не потянулся.

– Быстрее!

Я делаю вид, что удерживать рычаг всего двумя пальцами мне очень тяжело.

– Шевелитесь, чтоб вас…

Конец фразы лейтенант заканчивает нецензурщиной, призванной подогнать подчиненных. Помогло, задвигались быстрее. Наконец, орудие отцепили от трактора.

– Петрович, в кузове что-нибудь есть?

– Два ящика со снарядами и барахло их.

– Выгружайте.

– Выгружайте, – повторяет лейтенант, – да побыстрее.

С разгрузкой управились минуты за три.

– Иди сюда, лейтенант.

Я отвожу старлея с дороги, освобождая проезд. СТЗ, стреляя выхлопом, проскакивает за мою спину.

– В кузов, быстро.

Катерина, Дементьев, а затем и Рамиль забираются в кузов. Из кузова Ильдусов опять направляет карабин в сторону расчета, стоящего у своей стадвадцатидвухмиллиметровой гаубицы, трех зеленых ящиков и прочего имущества.

– Держи, лейтенант.

Перехватив своей левой рукой правую руку лейтенанта, осторожно, так, чтобы не отскочил предохранительный рычаг, вкладываю гранату в потную ладонь. Пусть лучше думает, куда гранату девать, а не как с нами разобраться.

– Петрович, гони!

Пытаюсь запрыгнуть в кузов СТЗ уже на ходу. Винтовка, вещмешок и прочая амуниция чуть не утянули меня обратно. Рамиль с Сергеем подхватили и втащили в кузов. Только когда мы отъехали на приличное расстояние, позади бухнул негромкий взрыв ручной гранаты. Могли бы и быстрее догадаться просто выбросить ее подальше, граната-то наступательная, за пределами пятнадцати метров практически безопасна.

– Ну и как ты дошел до жизни такой?

– А-а, дойдешь тут с вами, – Петрович пристраивает к горловине бака жестяную воронку, – мало того что германцы, так еще и свои пристрелить грозятся.

– Это кто же тебя убить хотел?

– Хотел, не хотел, а грозился. Майор ихний. У них мехвод пацан совсем, молоко на губах не обсохло, главный фрикцион у трактора спалил. Вот они меня и остановили, как вы, встали на дороге – не пройти, не проехать. Ну я остановился. Майор мне – «гаубицу вези», а я ему – «у меня приказ зенитку забрать».

– А он?

– Он мне пистолет ко лбу приставил и говорит: «мне трактор и без водителя пригодится, мехвод у меня свой есть, хоть и говенный». Вот так утра с ними и кантуюсь. А до вас я всего метров триста-четыреста не доехал, гаубичная батарея к дороге ближе стояла.

– Понятно.

Петрович откидывает крышку двадцатилитрового бидона и осторожно льет керосин в бак, этого должно хватить до Новой Усмани. В разговор вступает Катерина:

– Товарищ сержант, а что с нами теперь будет?

– Все нормально будет. С чего ты взяла, что с нами что-то должно произойти?

– Так вы же лейтенанту угрожали, за это судить будут.

– И как я ему угрожал? Я хоть одно слово угрожающее произнес? Я потребовал наше имущество вернуть. Они и вернули, и даже не извинились.

– А граната?

– Что граната? Может, я вам, олухам, показывал, как с ней обращаться надо, а лейтенант только рядом стоял. Я же ему гранату потом и отдал. Какая здесь угроза?