Негодная певица и некромант за клавесином (СИ) - Черная Мстислава - Страница 6

Интересно, а где Эмилен? Домой её не приняли, но вроде бы поддерживают деньгами, чтобы на смерть не пропала.

Я отмахиваюсь от серёжек:

— Мам, извини, я поговорю с папой.

— Карин, сейчас не время отвлекать его! Что на тебя нашло?

Знание будущего.

Но такой ответ давать нельзя, не поймут.

И я выбегаю из комнаты. Папа, я полагаю, у себя в кабинете?

Проскочив коридор, я игнорирую мамин оклик. Я могу три года спорить и убеждать. Толку?

Говорить надо сразу с папой.

— Юная госпожа, куда вы? Вас зовёт госпожа, — в конце коридора мне навстречу шагает та, о ком за эти годы я напрочь забыла.

А ведь когда-то я скучала по сеньоре Таэр не меньше, чем по родителям. Я всегда воспринимала её частью семьи и относилась с почтением, как относилась бы к двоюродной тётушке. Сеньора Теэр экономка, но по особым случаям вспоминает обязанности горничной и помогает маме собраться. Как сегодня.

Её холодный неприветливый взгляд становится для меня полной неожиданностью.

Я действительно считала эту женщину родной? Я была слепой?

И… как я могла забыть, что именно она убеждала маму выбросить моего зайчика, чтобы я играла, как положено играть девочкам, с куклами?! Воспоминание, которое я старательно гнала из памяти, возвращается острой иглой.

Руки сами собой сжимаются в кулаки.

Зайчик мой талисман.

Под строгим взглядом я не тушуюсь, а поднимаю голову и гордо расправляю плечи. На миг я забываю, что всего лишь иду к папе. Сеньора Таэр стоит перед лестницей, с площадки которой расходятся три коридора. Один — в жилое крыло, откуда я вышла. Другой — к кабинету, гостиным и библиотеке, а третий — к моей детской. И у меня возникает иллюзия, что сеньора Таэр не пускает меня именно к зайчику.

Со дна души поднимается волна гнева.

В прошлом на этой волне я устроила безобразную истерику.

— Слуга действительно смеет вставать на пути молодой госпожи? — хрипло спрашиваю я. Вид у меня, наверное, зверский.

— Карин! — ахает мама.

А сеньора Таэр просто отшатывается.

Возможно, я действительно была слишком грубой, но… мне всё равно, тем более мешать мне пройти сеньора не имела никакого права.

В моём распоряжении три года. Выживу — подумаю о её обидах.

Я прохожу мимо. Я вспоминаю, что шла не за зайчиком, а расторгать помолвку.

Надо же, больше никто не окликает. Я не оборачиваюсь, но бросаю взгляд в окно. За стеклом темно, в коридоре горят яркие светильники, и стекло отражает не хуже зеркала. Я вижу, как мама обнимает сеньору за плечи и вроде бы шепчет что-то утешительное.

На папу я наталкиваюсь у кабинета.

— Па!

— Карин, почему ты не у себя? Что-то случилось?

— Нам нужно поговорить, папа. И моё дело не терпит.

— Дело? — переспрашивает он.

В его интонации мне заранее чудится отказ: “Карин, у тебя просто не может быть дела, ты же девушка”.

— Карин, поговори с мамой, мне нужно сменить костюм.

Ладно…

— Папа, я отказываюсь от брака с Бертом, — не хочет говорить в кабинете, будем говорить в коридоре.

Я ожидаю, что папа уступит и пригласит меня войти, но…

— Карин, скажи слугам, чтобы дали тебе успокоительную настойку, только не пей слишком много, ты не должна быть вялой. Я уже объяснял, что Берт для тебя лучший вариант, всё давно решено. О чём ты вообще, дочь?

И папа проходит мимо.

— Карин, — мама бросает на папу виноватый взгляд, — пойдём, ты должна завершить туалет.

У меня такое чувство, что если я сейчас закричу в полный голос, они не услышат, только вольют мне в рот стакан валерьянки.

Что же, я пыталась решить по-хорошему.

Они сами напросились.

Глава 7

Позволив маме проводить себя обратно в комнату, я вдеваю в уши серёжки-дождики, поправляю причёску и с благодарностью принимаю кружевные перчатки без пальцев — в этом сезоне последний писк столичной моды.

— Ты такая красивая, Карин. Как куколка, — мама смотрит на меня с искренним восторгом.

— Куклы неживые.

Не то, чтобы я надеялась быть услышанной… Ну да, на самом деле мне очень хочется, чтобы мама если не поняла, то хоть о чём-то задумалась, но нет, она отмахивается и продолжает молоть полнейшую бессмыслицу: что волноваться не о чем, что она рядом, что на ужине будут только друзья и близкие семьи, что Берт хороший мальчик.

Я только киваю и, поймав маму на глубоком вдохе перед очередным залпом, вклиниваюсь — я напоминаю, что гости прибудут с минуты на минуту, и предлагаю спускаться.

Мама удивлённо смаргивает. Резкая смена настроения сбивает её с толку, но мама снова ничего не пытается понять, она радостно соглашается.

— Карин, — внезапно останавливает она меня перед дверью, — то, как ты говорила с сеньорой Таэр слишком грубо. Вечером, перед сном, обязательно извинись.

Что?

Не знаю, стала бы я извиняться, если бы мама промолчала. Скорее всего, что нет.

А теперь точно не буду.

— Мама, а в чём я не права?

Отчасти я понимаю — сеньора служила маме горничной ещё до её брака с папой. Но…

— Ты была груба, Карин.

— Мам, она мешала мне пройти, — и мне она не няня, не гувернантка. В иерархии экономка ниже дочери нанимателей.

— Карин, сеньора Таэр нам давно как родная.

А я не родная?

Почему между служанкой и мной мама выбирает её? Если бы мама предложила взаимные извинения, я бы это приняла. Но почему извиняться должна только я?!

— Мама, я тебя услышала.

Если подумать…

Сеньора встала у меня на пути не от счастливой жизни. Она не вышла замуж и осталась бездетной, её будущее рисуется мне в весьма мрачных тонах, только вот её судьба совершенно не моё дело. Мне бы с собой разобраться. Но действительно, при случае я попытаюсь сказать сеньоре Таэр что-нибудь доброе.

Я выхожу в коридор, и мама вынуждена прекратить нравоучение.

Она догоняет меня, окликает:

— Карин?

— Я стараюсь не начать нервничать снова, — вру я и выдавливаю улыбку.

Беспокойство — это последнее, что я испытываю.

В душе кипит злость, но я не могу сказать, на кого или на что. На родителей? Нет… Они искренне верили, что Берт для меня лучший. Я знаю, что папа искал наследника хорошей семьи, которому будет готов доверить “свою жемчужинку”. О выгоде папа не думал, но и не забывал, потому что твёрдости характера и надёжности недостаточно, муж должен быть достаточно состоятельным, чтобы обеспечивать семью.

Злюсь ли я на Берта? Тоже нет. Он терпел моё состояние, пока врачи не признали меня неизлечимо бесплодной.

На себя? Нет… Я прежняя не могла отказать родителям. Как же, “будь хорошей девочкой”. Мне и сейчас страшно до дрожи. Единственное, что меня ведёт вперёд и даёт силы возражать — это знание, что иначе конец наступит всего через три года.

Так что нет, я не беспокоюсь, я думаю, что предпринять.

Свадьбы не будет — это точно. Согласие невесты обязательно, и ничто не заставит меня сказать “да”. Пусть будет скандал, позор…

Отказаться от помолвки при гостях? Спровоцировать скандал прямо сейчас?

Загвоздка в том, что помолвка юридической силы не имеет, это дань традициям и договорённость двух семей. Мой взбрык, кроме собственно скандала, ничего не даст. Если папа и отец Берта подтвердят помолвку, мои слова не будут значить ничего.

Смысла нет. Да и объявить, что я в одностороннем порядке разрываю помолвку, будет эффектнее.

Но то, что я промолчу сегодня, не означает, что я буду бездействовать. О, нет!

Я с трудом сохраняю спокойствие на лице, потому что не нужно, чтобы мою улыбку, полную мрачного предвкушения, увидели раньше времени. Я опускаю голову и прячусь за мамино плечо, изображаю кокетливое смущение и, пользуясь тем, что я не хозяйка вечера и не должна уделять гостям внимание, достаточно вежливых приветствий, прикидываю, когду лучше устроить своё… феерическое выступление. Раз я буду певицей — у меня просто нет иного выбора — я начну петь сегодня же, сделаю первый шаг на пути к мечте.