Потрясая мой мир (ЛП) - Валентайн Мишель - Страница 4

Я качаю головой и толкаю его в плечо.

— Давай, Ромео. Впусти нас.

Тяжелая деревянная дверь легко распахивается, как только Гейб поворачивает ручку. Дом такой же безупречный, как и всегда. Сверкающие белые плитки в фойе заставляют двойные величественные лестницы выделяться на фоне голых стен. Круглый стол из красного дерева между ними идеально сочетается с деревом по всему дому, в то время как ярко-желтая с розовым цветочная композиция, стоящая на его поверхности, придаёт комнате яркий колорит.

— Ух ты, — говорит Зак, оглядывая большое пространство. — Если MTV когда-нибудь решит возродить «По домам!»¹ и захочет приехать ко мне домой, я привезу их сюда. Этот дом позорит мой собственный.

— Я уверена, что это не так. Не могу дождаться, когда увижу твой дом, — говорю я.

На его лице появляется широкая улыбка.

— Скоро.

Звук высоких каблуков, стучащих по полу, сразу же привлекает мое внимание и я напрягаюсь.

— Господь всемогущий, неужели я слышу здесь мою Обри?

Мама появляется в комнате в розовой юбке до колен и такой же блузке, ее жемчуга, обёрнуты вокруг шеи и выставлены на всеобщее обозрение. Каштановые волосы свободно падают на плечи, и она как всегда выглядит очень собранной. Я улыбаюсь, кладу сумочку на стол и шагаю в ее протянутые руки.

— Привет, мам.

Она похлопывает меня по спине.

— Дорогая, я так рада тебя видеть. Позволь мне взглянуть на тебя. — Она отступает назад и хватает меня за запястья, эффективно отводя мои руки от тела еще раз. — Чарльз, дорогой, ты должен пойти поприветствовать нашу неожиданную гостью!

Я замираю, когда мама зовет отца. В одно мгновение появляется мой отец, одетый в брюки хаки и рубашку с длинными рукавами на пуговицах — его обычный повседневный воскресный наряд. Темные с проседью волосы аккуратно подстрижены и уложены так, словно он застрял в восьмидесятых.

Судья улыбается.

— А вот и моя маленькая принцесса. Почему ты не сказала нам, что приедешь, дорогая?

Меня передергивает от того, что он назвал меня своей принцессой. Это лишь подтверждает слова Зака о том, что я избалована.

— Рада видеть вас, Судья. — Я шагаю в ожидающие объятия отца.

— Дорогой, не мог бы ты заплатить бедному таксисту, чтобы он мог уехать, — говорит мама папе, сжимая свои жемчужины, и я мгновенно вырываюсь из его объятий.

— Вот, держите, молодой человек. — Папа тянется за бумажником, и я качаю головой, кладя ладонь на его руку, останавливая ее на полпути. — Не глупи, Обри. Я заплачу.

Без предупреждения судья делает пару шагов к Заку и сует ему в руку пачку денег. Брови Зака поднимаются, когда он смотрит на деньги. Мое лицо горит, и я знаю, что это пятьдесят оттенков красного. Мне стыдно, что моя семья думает, будто мой мужчина — всего лишь наемный работник. Я хочу заползти в нору и умереть.

Я протягиваю руку и касаюсь плеча отца.

— Нет, папа. Он не водитель такси. Это Зак, мой парень.

Судья в замешательстве сдвигает брови.

— Парень? Дорогая, я ничего не понимаю. Ты видела этого человека? Я думал, мы с твоей матерью воспитали тебя лучше.

— Папа, пожалуйста! — Я ругаю своего отца, а во мне закипает гнев за то, что он так обошелся с человеком, которого я люблю. Я подхожу к Заку и обнимаю его за талию, а он кладет руку мне на плечи. — Я люблю его и была бы признательна, если бы вы все отнеслись к нему с тем же уважением, с каким и он ко мне. Кроме того, он не какой-то там бродяга с улицы, он…

Зак поднимает руку с деньгами, обрывая меня на полуслове.

— Пусть он думает обо мне, что хочет. — Зак быстрым движением засовывает деньги моего отца в передний карман джинсов, и мое сердце громко стучит, зная, что это его способ сказать моему отцу, чтобы он отвалил. — В конце концов, он — Судья.

Судья прищуривается и поднимает указательный палец на Зака, готовый выстрелить угрозами, как всегда делает, когда ему бросают вызов. Я хватаюсь за бок своего мужчины, готовясь к гневу отца.

И тут слышу, как моя мать ахает, мой рот открывается как раз перед тем, как она обмякает и падает на пол. Она никогда не любила конфликты, теряя сознание при малейшем стрессе.

— Милая? — Мой отец приземляется на колени рядом с матерью, поддерживая ее голову, в то время как брат использует свое медицинское образование, чтобы осмотреть ее.

Мы с Заком стоим в фойе моей семьи, связанные воедино в знак солидарности. Что бы они ни говорили, я все равно буду с ним. Как он сказал ранее, мы вместе против всего мира. Если мои родители не хотят поддержать мое решение, мне, возможно, придется сделать один из самых трудных выборов, с которыми мне когда-либо приходилось сталкиваться, и вычеркнуть их из своей жизни.

ЗАК

Когда ее мобильный звонит в третий раз, Обри выключает телефон и бросает в сумочку. Она закрывает глаза и откидывает голову на подголовник. Ее длинные рыжеватые волосы волнами падают на плечи, а губы слегка кривятся. Ей было тяжело сесть со мной в машину и оставить свою семью. Я не могу представить, как тяжело дать отпор кому-то из самых важных людей в своей жизни, потому что они не одобряют человека, в которого я влюблен, но я рад, что она так поступила. Должно быть, для нее это было очень трудно. Я тяжело сглатываю, думая о том, что она, возможно, возненавидела меня за ту маленькую выходку, которую я выкинул.

Я протягиваю руку и провожу пальцами по ее нежным пальцам, одновременно поправляя руку на руле.

— Все будет хорошо, детка. Дайте им время привыкнуть.

Она прикусывает нижнюю губу, чтобы не дать ей задрожать.

— Как ты можешь так говорить после того, как они обошлись с тобой? Я их ненавижу.

Я подношу костяшки ее пальцев к своему рту и нежно целую их.

— Нет, ты сейчас просто злишься. Я привык, что люди так ко мне относятся. До того, как я стал Риффом, такие дни, как сегодня, были моей жизнью. Люди, особенно те, у кого есть деньги, будут следить за мной как ястреб, представляя в своей голове, что я вор и подлец.

— Разве тебя это не бесит? Когда с тобой обращаются как с преступником?

Я бросаю взгляд на ее красивое вопрошающее лицо.

— Это не очень приятно, но я понимаю, что некоторые люди не понимают рок-культуры, а татуировки — для нас это просто еще один способ выразить творчество.

Обри смотрит на свои колени.

— Я сожалею.

Я протягиваю руку и касаюсь ее подбородка.

— О чем, Котенок?

Обри вздыхает.

— Обо всем. О дерьмовой жизни, которую ты вел, о том, как люди относились к тебе, и прежде всего о том, как моя семья отнеслась к тебе. Я ожидала от них гораздо большего. Думала, у них будет достаточно веры в меня, чтобы довериться моему суждению и увидеть, что ты замечательный человек, тот, кого я люблю.

Я въезжаю в первый попавшийся приличный отель и паркую «Фьюжн». Поворачиваюсь на сиденье, обхватываю ее лицо руками и заставляю посмотреть на себя.

— Никто еще так за меня не заступался — выбирал меня, по сути, из всего своего мира. То, что ты это сделала, очень много значит, но я также хочу, чтобы ты знала: даже если они будут обращаться со мной как с дерьмом, я всегда хочу, чтобы у тебя были отношения с твоей семьей.

— Зак, я не буду иметь с ними ничего общего, если они не примут тебя.

Я смотрю в ее зеленые глаза.

— Они не обязаны принимать меня, Обри. Все, что имеет для меня значение — твое отношение ко мне. Ты знаешь мои самые темные секреты и все эти чертовы детали, которые делают меня тем, кто я есть, и не убегаешь с криками. Я сделаю для тебя все, что угодно. Абсолютно все. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и не хочу, чтобы ты ссорилась со своими родителями из-за меня. Не желаю, чтобы ты однажды возненавидела меня.

Из ее правого глаза вытекает слеза.

— Я никогда не возненавижу тебя. Никогда.

Большими пальцами я смахиваю упавшие слезы с ее лица и наклоняюсь, чтобы прижаться губами к ее губам.