Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь - Страница 19

Гражданская война в Китае — это вовсе не война в прямом смысле слова. До сих пор гражданские войны никогда не прославлялись. Призывов на военную службу у нас нет, а солдаты, участвующие в военных действиях, — это бедняки, у которых нет иного способа прокормиться. Их вовсе не прельщает настоящий бой, это генералов интересуют сражения, поскольку они в них не участвуют. В любой значительной военной кампании всегда побеждает серебряный юань, хотя герои-победители триумфально возвращаются в столицу под грохот салютующих орудий. Этот грохот похож на шум битвы, и это не случайно, поскольку и в ссорах простых людей, и во время гражданской войны шум и грохот составляют суть происходящего. В Китае войны не видят — ее только слышат. Я слышал о двух такого рода сражениях: одно произошло в Пекине, другое — в Сямэне. На слух всех все удовлетворяло. Обычно численно превосходящая армия добивается поражения более слабого противника лишь одним своим видом. И то, что в западной стране было бы длительной войной, здесь завершается за месяц. Побежденному генералу в соответствии с китайским принципом честной игры выдадут 100 тыс. долл, на путешествие и отправят «в поездку по Европе для исследований а области промышленности», хорошо понимая, что в следующей войне его услуги могут понадобиться нынешним победителям. Вполне вероятно, что с изменением ситуации мы увидим, как победитель и побежденный едут в одном автомобиле словно названые братья. В этом и есть достоинство ханьян. Народ ко всему этому не имеет никакого отношения. Он ненавидит войну и всегда будет ее ненавидеть. В Китае хорошие люди никогда не воюют: «из хорошего железа не делают гвозди, хороший человек не пойдет в солдаты», гласит пословица.

Путешествующих по Китаю, особенно тех, кто побывал в редко посещаемой глубинке, одинаково поражает как низкий жизненный уровень трудового народа, так и радостное восприятие этими людьми своей жизни и полная удовлетворенность ею, несмотря на плохие условия. Даже в голодающих провинциях, например в Шэньси, эта всеобщая удовлетворенность очевидна. Исключения крайне редки. Крестьяне провинции Шэньси, возможно, и ныне способны улыбаться.

Существующее ныне представление о так называемых страданиях китайцев — в немалой степени результат извращенных европейских стандартов. Согласно им, если дома не отапливаются и в них нет радиоприемника, человек не может быть счастливым. Если эти стандарты верны, то до 1850 г. нигде в мире не было счастливой жизни, а счастливых людей в Америке должно было быть больше, чем в уютной Баварии, где очень мало специально регулируемых вращающихся и складывающихся парикмахерских кресел и того меньше кнопок и выключателей. В китайской деревне выключателей и кнопок еще меньше, хотя в передовом Шанхае старомодные парикмахерские кресла — настоящие кресла, которые все еще можно увидеть на Кингзуэй в Лондоне или на Монмартре в Париже, — исчезли полностью. Что до меня, то я склоняюсь к мысли, что человека, который сидит на настоящем стуле и спит на настоящей кровати (а не на диване), можно назвать счастливым. Следует считать ложными стандарты, согласно которым степень цивилизованности определяется числом автоматических кнопок, которые человек нажимает в течение суток. И если такое качество китайцев, как удовлетворенность своей жизнью, представляется чем-то загадочным, то это результат извращенных западных стандартов.

И действительно, если китаец и человек с Запада живут в одинаковых условиях и принадлежат к одной и той же прослойке общества, первый будет больше доволен своей жизнью, чем второй. Этот дух радости бытия, удовлетворенности жизнью свойствен как образованным, так и неграмотным китайцам — настолько сильно влияние национальной традиции. Вот, например, веселый и болтливый пекинский рикша. Всю дорогу он балагурит, шутит и готов посмеяться над незадачливым собратом по ремеслу. То же можно сказать и о задыхающихся, потных кули, которые поднимают вас на вершину горы Кулин в особых паланкинах. И о бурлаках, которые волокут вашу лодку через сычуаньские речные пороги. Их скудный заработок позволяет им дважды в день обильно поесть, правда, еда их самая простая. Однако, согласно китайской теории об удовлетворенности человека жизнью, возможность без особых забот дважды в день поесть вволю — это большое счастье, а один китайский ученый сказал: «Наполненный, сытый желудок — великое дело, что сверх этого — роскошь».

«Удовлетворенность» подобна таким словам, как «доброта» и «миролюбие», которые пишут на красной бумаге и на Новый год вывешивают на воротах дома. «Удовлетворенность» — это часть понятий «умеренность», «житейская мудрость», выраженных в словах: «Когда приходит удача, не растрачивай ее всю». Это близко к совету одного ученого династии Мин: «Выбирай счастье весом поменьше». Среди высказываний Лао-цзы есть и такой афоризм: «Тот, кто всем доволен, избежит немилости». Вот вариант того же афоризма: «Тот, кто всем доволен, живет счастливо». В литературе эта удовлетворенность обычно находит выражение в воспевании сельской жизни, жизни без забот; этим чувством пронизаны и стихи, и частные письма. Из собрания писем ученых эпохи Мин я наугад выбрал письмо Лу Шэня другу:

Если этот китайский ученый настроен таким образом, он будет счастлив и в жалкой лачуге.

Человеческое счастье весьма хрупко, потому что божества явно относятся к человеку очень ревниво. И счастья трудно достичь. Тем не менее после всего сказанного о культуре и прогрессе первостепенной задачей мудрецов всего человечества остается решение проблемы счастья. Китайцы с их здравым смыслом прилагают огромные усилия в поисках счастья и как сугубые утилитаристы больше интересуются в жизни счастьем, чем прогрессом.

Супруга Бертрана Рассела как-то мудро заметила: «Право быть счастливым — это забытое право, которым никто на Западе не интересуется». Люди Запада озабочены второстепенными правами, например правом голоса, правом принятия цивильного листа королевской семьи, правом объявления войны, правом на судебное разбирательство после ареста. Китайцам и в голову не приходит, что судебное разбирательство после ареста может быть правом, однако они в высшей степени старательно охраняют свое право на счастье, и ничто: ни угроза бедности, ни угроза бесчестья — не лишит их этого права. Люди Запада подходят к проблеме счастья действенно, активно, а китайцы, подобно Диогену, — пассивно, так что проблема счастья у них в конечном счете сводится к проблеме удовлетворения основных потребностей человека.

На самом деле мы и сами толком не знаем, чего же все-таки хотим. Вот почему история Диогена, который объявил миру, что он самый счастливый человек, поскольку ему ничего не надо, и который, увидев, как мальчик пьет воду пригоршнями, бросил ему свою чашку, всегда вызывает смех и некоторую зависть у современного человека. Современный человек постоянно озабочен множеством проблем, большинство которых связано с его личной жизнью. Он никак не избавится от чувства глубокой зависти к аскетизму Диогена и в то же время не готов пропустить хороший спектакль или кинофильм. Это и есть так называемая неугомонность современной души.

Китайцы не зашли так далеко, как Диоген, да они никогда и ни в чем не уйдут очень далеко. Их пассивный подход к достижению счастья обусловлен философией удовлетворенности. В отличие от Диогена, китайцы хотят только того, что может сделать их счастливыми, но они не станут проявлять настойчивость, если поймут, что не в их силах достичь этой цели. Китаец хочет иметь хотя бы пару чистых рубашек, ибо Диоген в качестве книжного персонажа, может, и источает некий духовный аромат, но Диоген в качестве коллеги или спутника жизни — совсем другое дело. Если китаец настолько беден, что может иметь только одну рубашку, то он не станет по этому поводу беспокоиться. В отличие от Диогена, он хочет посмотреть хороший спектакль и получить от него большое удовольствие. Но если обстоятельства помешают этому, он не будет сильно сожалеть. Он хочет, чтобы вокруг его дома возвышались высокие, старые деревья, но он так же будет радоваться и одному финиковому дереву во дворе. Он хочет иметь много детей и жену, которая сама бы готовила его любимые блюда; если же он богат, то может еще пригласить хорошего повара и хорошенькую молоденькую служанку в нарядных красных штанах, чтобы она воскуряла благовония, пока он читает или рисует. Он хочет иметь несколько хороших друзей и женщину, которая бы его понимала; лучше всего, чтобы это была его жена, но если это не так, сойдет и певичка. Если же он не родился «удачливым в любовных утехах», то и переживать по этому поводу не станет. Он хочет, чтобы его желудок был наполнен — в Китае рисовый отвар и квашеная репа стоят недорого; он хочет иметь кувшин доброго вина — он часто сам делает алкогольный напиток из риса или может за несколько монет выпить чарку в хорошей, старой винной лавочке. Ему хочется досуга, хочется беззаботности, праздности — в Китае это возможно, и он счастлив, как пташка, если