Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 18

Анна посмотрела на спутника, на его всклоченные волосы, одежду в неопрятных разводах и согласно кивнула. Действительно, возвращаться лучше врозь.

Михаил развернулся и полез в кусты. Двигался он неловко, какими-то рывками. Анна смотрела ему вслед и думала, что расстаться следовало на десять шагов раньше. Прятаться в кустах сирени было бы куда комфортнее, чем в колючем шиповнике. Когда шорох листьев, хруст веток и сдавленные чертыхания стихли, Аннушка устремилась к крыльцу.

Михаил трясся в коляске и пытался осознать, что произошло сегодня вечером. Какие неведомые повороты судьбы привели его в такое состояние? Всё тело болело, и он морщился и чертыхался сквозь стиснутые зубы на каждом ухабе, не забывая благодарить всех богов за то, что выбрал именно этот экипаж для выезда. Коляска, безусловно, не производила того впечатления, что новомодный фаэтон, зато Михаил в ней был всего лишь пассажиром, шла она плавно и имела мягкие сиденья, что в теперешнем состоянии представлялось Михаилу немаловажным преимуществом.

Прогулка с барышней по ночному парку. Казалось бы, что может быть приятней? Или безопасней? Вот только и приятность, и относительная безопасность гарантированы вам, если вы вышли на эту прогулку с понравившейся вам девушкой, если же вы вывалились из окна с чрезвычайно странной малознакомой обморочной девицей, при этом отшибли себе всё, что только можно, про удовольствие можно забыть. Про безопасность тоже.

Во всей этой ситуации больше всего раздражало даже не то, что он ушибся, и не то, какими глазами смотрел на него лакей её сиятельства при прощании, а то, что условия пари он так и не узнал. Между тем, прошёл один из восемнадцати оговоренных дней.

Словно в ответ на его мысли ладонь защипало. Михаил при зыбком лунном свете попытался разглядеть Знак, тот, будто пытаясь помочь ему в этом, слабенько засветился. Затем линии стали угасать, все, кроме тех, что образовывали верхний из восемнадцати треугольников. Он, напротив, вспыхнул ярче. Михаил едва не вскрикнул, кожу под этим сияющим символом жгло весьма ощутимо. Наконец всё закончилось. Свет угас, унося с собой неприятные ощущения и фрагмент Знака.

Взгляд Михаила переместился с ладони на манжету рубашки, затем на рукав фрака. Глаза спрятались за веками, отказываясь разглядывать это безобразие. Даже в тусклом лунном свете были видны разводы грязи, а в паре мест и небольшие разрывы. Какого чёрта он полез в этот терновый куст? Или это были розы? А не всё ли равно! Это была какая-то чертовски колючая пакость, о которую он умудрился изодрать фрак и оцарапать лицо. И даже Трёхликий вряд ли даст теперь ответ, что Михаил там делал. Ну разве что от сестёр Веленских прятался.

Михаил поморщился, вспоминая, как проломился сквозь заросли и, получив несколько хлёстких ударов и досадных царапин, осознал нелепость и никчёмность этого героического действия. От того, чтобы тут же вернуться на дорожку, удерживало осознание того простого факта, что обратный путь будет столь же бодрящим. Михаил, покачиваясь, брёл по газону вдоль дорожки, высматривая брешь в кустах. Именно тогда он услышал сестёр.

Веленские шёпотом продолжали разговор, пару фраз из которого Михаил уже слышал в зале. И судя по некоторым словам и обрывкам восклицаний, сёстры тоже не горели желанием с кем-либо встретиться. Михаил затаился, стараясь не выдать себя ни шорохом, ни хрустом случайно сломанной ветки. Он попросту был не в состоянии объясняться, если его обнаружат. Голова кружилась, тело ломило, и организм в целом требовал бросить всё и прилечь. Можно прямо на травку. К счастью, сёстры не были склонны к долгим разговорам, они явно куда-то спешили. Младшая несколько раз поторапливала старшую словами, что время на исходе.

Михаил выждал несколько минут после их ухода, а затем осторожно выбрался из зарослей и направился к дому. С опаской прошёл мимо бокового крылечка, которым ещё недавно воспользовалась Кречетова. Этим входом не сказать что беспрерывно, но достаточно часто во время приёма пользовались гости, чтобы выйти в парк и подышать свежим воздухом. Сталкиваться с кем-либо из соседей не хотелось. Пришлось идти к крыльцу парадному, уповая на то, что все, кто хотели сегодня княгиню поздравить, уже приехали, и уезжать в ближайшее время, кроме барышни Кречетовой, никто не торопится.

Заходить в залитый светом холл не решился. Крыльцо тоже было хорошо освещено, но можно было стукнуть в дверь, а затем вернуться на границу света и тени и надеяться, что плачевное состояние костюма не будет сильно бросаться в глаза.

Лакея пришлось подождать. Сквозь распахнутые окна первого этажа были слышны шум и суета, обычные при приёме гостей. Окна на втором этаже в большинстве своём были плотно закрыты и темны, лишь одно из них, дальнее, было приоткрыто, и из-за задёрнутых занавесок пробивался тусклый колеблющийся свет. Михаилу даже показалось, что до него доносится чей-то плач. Кто-то, судя по голосу, ребёнок, душераздирающе всхлипывал, что-то выкрикивал, но слов разобрать было нельзя. Сердце сжималось от жалости, воображение почему-то настойчиво рисовало образ младшей дочери княгини, той самой девочки, что ещё недавно игрой своей развлекала гостей. «Сон ей кошмарный приснился, что ли?» — подумал Михаил.

Он ждал, вдыхал ароматы ночного парка, любовался звёздным небом. Звёзды вели себя крайне непристойно. Плясали, двоились, а особо разбитные подмигивали начинающему астроному, явно намекая на что-то постыдное. Михаила замутило, и он, опустив голову, сосредоточился на разглядывании белоснежных фигурных столбиков балюстрады, ограждающей лестницу. Эти вели себя не в пример приличнее звёзд — стояли смирно. Разве что слегка расплывались.

Лакей появился на крыльце, когда Михаил уже хотел махнуть на всё рукой и показаться на люди. Высокий, худой, с орлиным носом, форме которого мог бы позавидовать любой аристократ, слуга в раззолоченной парадной ливрее появился на крыльце, окинул его торопливым и несколько недоумевающим взглядом и, никого не заметив, сделал шаг назад в дом.

— Любезный! — поспешил окликнуть слугу Михаил. — Вели-ка подать коляску. Да побыстрее! А Марии Андреевне передай мой нижайший поклон, я занемог внезапно, прощаться с нею лично не буду, чтобы ей и гостям её лишнего беспокойства не причинять.

Лакей обернулся и, сощурившись, долго разглядывал скрывающегося в полутени мужчину, наконец, опознав одного из гостей, величаво склонил голову и проронил:

— Не извольте сомневаться, всё в надлежащем виде и с величайшим рвением сделаем.

При этом смотрел он на Михаила так, будто подозревал, что тот прикарманил пару серебряных ложечек за столом. Однако экипаж организовал быстро и даже лично Михаила до него проводил и усадил, а затем долго вглядывался вслед, видно хотел убедиться, что гость не вернётся за остальными столовыми приборами.

Теперь же имение княгини давно скрылось из виду, до дому оставался почти час тряски, и Михаил всеми силами пытался отвлечь себя от неприятных ощущений размышлениями о так и не узнанных условиях пари, странных разговорах сестёр Веленских и о том, почему так надрывно плакал ребёнок.

На стене подрагивал ажурный узор, что сплёл солнечный луч, пробираясь сквозь тонкие ветви черёмухи, росшей за окном. «Похоже, поздние пробуждения входят у меня в привычку», — подумала Аннушка, открывая глаза и любуясь орнаментом из бликов и теней. Мысль эта не всколыхнула в ней ни досады, ни радости. Ощущение было такое, будто Аннушка ещё не вся проснулась, не полностью. Она видела и слышала, а послушать было что, из-за двери и из окна доносились гомон, щебет, шелест и голоса — словом, все те звуки, которыми обычно наполнен день, но вот чувства, эмоции и даже мысли — они ещё дремали. Поэтому Аннушке казалось, что на сердце и в голове у неё пусто и гулко.

Аннушка потянулась сладко и длинно, как делала в далёком детстве. Вспомнилось, как бабушка при этом оглаживала её по бокам, легонько трясла за ручки и ножки и приговаривала «тяги, потягушеньки…» и что-то ещё маловразумительное и не до конца понятное, но очень милое и родное. Торопливой дробью раздался стук в дверь, спугнув мимолётное воспоминание.