Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 61

Коляска резво катила по знакомым ухабам. Михаил едва ли не дремал под заунывный напев Прохора. По обочинам проплывали тёмно-зелёные бархатистые листья лопуха, заросли лебеды, вздёрнувшей к небу толстые стебли едва не в человеческий рост и плотно сомкнувшей резные белёсые листочки. То тут, то там щедрой россыпью лежали жёлтые пятнышки одуванчиков.

Колесо попало в выбоину. Пассажира тряхнуло. Прохор оборвал пение и направил все усилия, чтобы выровнять ход. В голове Михаил раздался нежный Ольгин голосок: «Если ему кто-то или что-то такую силу принимать помогает?»

Девчонка-то права! Почему они зациклились на том, что у убийцы должен быть помощник? Ритуал он при помощи активатора проводил, так, может, и энергию при помощи артефакта собирает?

— Тпру-у-у! Окаянные! — вскричал Прохор, дёрнув вожжи.

Коляска, пару раз вильнув, неохотно остановилась.

Михаил досадливо цыкнул и хватил кулаком по колену. Ему вспомнился отпечаток сапога с символами на набойке.

— Простите, барин, за задержку. Сей момент дальше двинем. Гляну только, — забормотал кучер, проворно спускаясь с козел и заглядывая куда-то под днище коляски.

— Пустое, — отмахнулся от него Михаил. — Свободен. Я по округе погуляю…

Он вышел из экипажа и, провожаемый недоуменным взглядом слуги, зашагал по обочине в ту сторону, откуда только что прикатил. До школы, где преподавала Кречетова-старшая, было минут двадцать неспешного ходу. Михаил и не спешил. Торопиться было ни к чему. Всё равно Анна Ивановна урока прерывать не станет, до конца доведёт, а ожидая её, не хотелось топтаться на пороге или ютиться на кухне у Архипа.

Михаил, погружённый в размышления, переставлял ноги, не замечая ничего вокруг. Бездумно свернул на нужную тропинку и обратил внимание на окружающую его действительность, лишь столкнувшись с чем-то пёстрым и огромным.

— Прощенья прошу, барин, — громыхнуло у него над ухом.

Михаил тряхнул головой и с удивлением понял, что перед ним стоит тот самый кузнец, муж убитой Настасьи. Высокий, широкоплечий мужик, с копной пшеничного цвета волос на голове и аккуратно подстриженной бородкой. Кузнец был трезв, чист и обряжен в рубаху, испещрённую яркой вышивкой.

— Задумался я, — продолжал гудеть он. — Поминки сегодня. Шесть дней как минуло. Я нитки её принёс. Вышивку, что начала, да не окончила. Может, в чертогах Шестиликой тоже за иголку возьмётся. Любила она иглой работать.

Кузнец задумчиво огладил рукав рубахи. Михаил посмотрел окрест. Они стояли рядом с кладбищем на окраине деревни. Низкие, на шесть венцов, срубы с двускатными крышами стояли ровными рядами. Старые, потемневшие и покосившиеся, и новые, крепкие, ещё демонстрирующие миру медово-янтарную древесину домовины показывали, что история у деревни давняя.

— Отец Авдей говорил, искали вы меня, — склонив голову и заглянув в глаза Михаилу, проговорил кузнец. — Про Настасью, видно, расспросить хотели?..

Михаил кивнул и буркнул что-то утвердительное.

— Да что про неё рассказывать? — вздохнул мужик и двинул мощными плечами, отчего рисунок на рубахе будто ожил, вышитые листья словно ветром колыхнуло. — Я ведь её ещё сызмальства знал… Про женитьбу тогда не думал. Дитё она для меня была. Я на старшую её сестру больше заглядывался. Мать у них сурова была, а отец мягок, но эдак по-нехорошему — со слабинкой, с изъянчиком. Детей у них трое было. Все девки. Настасья — младшая. Их когда продали, я о них и не помнил, почитай. Пока семь лет назад на ярмарке не столкнулся.

Кузнец, имя которого Михаил всё никак не мог вспомнить, устремил взгляд куда-то вдаль поверх Михаиловой головы.

— Мать её к тому времени померла, старшая сестра тоже. Среднюю только-только замуж отдали. Там тёмная история какая-то была. Среднюю сперва отец хотел за вдовца старшей отдать, хоть поговаривали, что именно он бедняжку до смерти и забил, но всё в последний момент сорвалось. Настасья как-то проговорилась, что то её заслуга… Что уж она там сделать могла? Не ведаю… Но средняя хорошо со своим мужем живёт. Ребятёнков у них уже пятеро… А у нас не заладилось, с ребятёнками-то. Троих схоронили… Двое уже мёртвыми родились, а третья, дочка, минут пять пищала… Потом померла… Настасья убивалась тогда. Я боялся, она сама вслед за дочкой уйдёт. Не ушла… Только внутри у неё что-то заледенело. Мы ведь до той поры душа в душу жили. А опосля — поломалося что-то. Глупостей она наделала. Не со зла… Не корысти ради…

Кузнец умолк. Утёр глаза пудовым кулачищем и шмыгнул носом.

— Ну ничо… ничо… теперича оне рядышком. Теперича она с ними навидается, натетёшкается. Шестиликая милостива. Вон домик их…

Кузнец махнул рукой в сторону крепкого сруба неподалёку от тропы, над крышей которого возвышались четыре шеста со скворечниками на концах: три крохотных резных домика рядышком и один чуть крупнее поодаль.

— Вы, верно, спросить что хотели? Так спрашайте — отвечу, — откашлявшись, прогудел кузнец.

Михаил, помявшись, с трудом подобрал слова:

— Да пребудет с нами милость Шестиликой, — начал он с ритуальной фразы, а затем спросил: — Настасья в тот вечер себя как обычно вела? Куда пошла? Почему раньше не хватились?

— Как обычно, — кивнул кузнец. — Она за козой пошла. Та запропастилась куда-то. Вечером не вернулась. Отбилась от стада-то. Настасья Тимохе уши надрала — пастушок это наш — да пошла беглянку искать. Мы повздорили накануне. Она мне сперва подарок сделала…

Кузнец умолк ненадолго и вновь рукав рубахи огладил.

— Одарила сперва… — начал он по новой. — А затем ей вновь вожжа под хвост попала, и она с генералом у всех на глазах в таратайке его раскатывала… Поссорились мы. Накричались. Не впервой у нас… Она глупостей наделает, а потом смотрит так… с вызовом, говорит с насмешкою, а глазами кричит будто: «Ну ударь меня!» Я по первости замахнулся однажды, да одумался. Руку опустил. У меня батя однажды вот так рукой махнул на мать, она ему под руку что-то говорила. Он как от мухи отмахнулся, а она брык, и упала. Голову пробила. Мать у меня крепкая, статная. Жива осталась, но прежней уже не была. А Настасью я бы, верно, и вовсе прибил… Рукам волю давать — распоследнее дело. Тумаки — они от старых бед не избавляют, лишь новые приносят… Так и в этот раз: покричали да разошлись. Думал, она с козой в хлеву заночевала… А оно вона как… Коза так от столбняка и не отошла. Прирезать пришлось.

Кузнец умолк окончательно. Михаил пытался придумать хоть пару каких-то вопросов, но в голове было столь сумбурно, что сформулировать что-либо внятное не удавалось. В конце концов он ограничился благодарностью за подробный рассказ и предупредил, что ежели ещё какие вопросы возникнут, то в кузню наведается.

Кузнец понятливо кивнул. Михаил двинулся к школе, затем вспомнил об обещании судьи и, обернувшись, добавил:

— Через несколько дней из Крыльска, может, видящий приедет. Осмотрит тут всё…

—Мене отец Авдей про то уже сказывал, — уверил его кузнец. — Прощевайте.

Михаил побрёл к школе, пытаясь сообразить, поможет ли в поисках убийцы выслушанная им исповедь или нет.

— Пётр Ростиславович! Вы трубу принесли? Пётр Ростиславович! Сегодня снова вы говорить будете? А звёзды посмотрим? — загалдели ребятишки, едва Аннушка со спутником переступили порог школы.

Орлов смутился, запунцовел.

— Здравствуйте… Рад, что помните… Нет, трубы нет. В трубу днём нельзя смотреть — ослепнуть можно. Я рассказывал. Помните? Я сегодня книжку только заберу… — лопотал он. — Книжку сегодня только, а про трубу… А про трубу вы с Анной Ивановной решите! Можно ли с вами ночью урок организовать? Она тогда с родителями вашими договорится, и я тотчас же с трубой приду!

Аннушка вздёрнула бровь и с укоризной посмотрела на Петеньку. Тот ответил взглядом, полным мольбы. Аннушка усмехнулась и обратилась к ученикам:

— Так, ребята, вижу, правила приличия вы забыли вовсе. Что за балаган устроили? Разве так учителя приветствуют? Рада, что урок Петра Ростиславовича произвёл на вас впечатление. Возможно, он ещё раз поделится с вами своими знаниями, но… — Аннушка сделала многозначительную паузу, обвела затихший класс взглядом и лишь потом продолжила: — … но только если вы его сегодня своей дикостью и напором не спугнёте. Идею о ночном уроке я обдумаю, с отцом Авдеем и вашими родителями посоветуюсь…