Неудача в наследство (СИ) - Романюк Светлана - Страница 84

— Эгей! Хозяева! — рявкнул кучер таким басом, что вздрогнули все пассажиры.

В ответ с некоторой задержкой из-за забора донеслось предупредительно-удивлённое тявканье.

— Неужто Орловы и кошек, и… — неверяще начала Ольга.

— Ну, кости нищего, считай, у меня на заднем дворе нашли, однако ж к убийствам я непричастен. Не будем делать поспешных выводов, — быстро проговорил Милованов и, выпрыгивая из коляски, бросил: — Эдак мы до утра прождём!

Он сделал пару шагов в сторону, опёрся о столбик ограды и одним рывком перемахнул через плетень. Раздался треск материи, глухой стук и приглушённые чертыхания. Тявканье перешло в заливистый лай. Спустя несколько мгновений томительного ожидания, металлического лязганья и скрипа в воротах отворилась калитка.

— Сюда! — позвал выглянувший из неё Милованов. — Анна Ивановна, куда дальше? К дому?

Аннушка, выбравшаяся из экипажа не без помощи Андрея Дмитриевича, растерянно озиралась, пытаясь понять, где именно полыхнуло. Во дворе? Вряд ли. Дворик у Орловых был маленький, захламлённый, но спрятаться для проведения ритуала здесь было решительно негде.

Пёс, привязанный слева от входа, прекратил лай и, клацая цепью, с короткими взрыкиваниями и хрипами стал бросаться на незваных гостей. Дотянуться не мог, от этого ярился ещё больше. Милованов стоял справа, придерживал створку калитки и старательно не поворачивался к вошедшим спиной.

Только теперь в одном из окон затеплился робкий трепещущий свет зажжённой свечи.

— Кто там? — из приоткрытой оконной створки донёсся испуганный голос вдовы.

— Заседатель ваш, Мария Гавриловна! — откликнулся Андрей. — С соседями вашими! Миловановым Михаилом Николаевичем и барышнями Кречетовыми! Мы по делу! Ребёнок пропал! Мы ищем! Не видали ли чего?!

— Андрей Дмитриевич? Аннушка и Оленька? — закопошилась Орлова. — Ребёнок? Неужто Николенька? Охти, горюшко…

Дальнейшие причитания вместе с тусклым светом растворились в глубине дома.

Аннушка посмотрела на беснующегося пса и отвела взгляд. В тусклом свете занавешенной тучами луны собака, отчаянно рвущаяся с цепи, выглядела жутко. Голова болела всё сильнее — если и не до потери сознания, то до спутанности мыслей точно.

На крыльцо, настороженно озираясь, вышла Орлова. На её плечи был накинут скромный старенький капот, а на голове красовался съехавший набок чепец. В руках светилась тоненькая свечка.

— Хват! Молчать! — гаркнула вдова на собаку, а затем, резко сменив тон и тембр, залебезила перед поздно и довольно бесцеремонно ворвавшимися гостями: — Ребёночек пропал? Николенька опять шалит? Ох и резв! Ночь на дворе! Только тут его нету…

— Не Николенька, — остановила её Ольга. — Девочка, сирота. У Анны в школе учится.

Орлова обиженно поджала губы. От этой гримасы складки на лице у неё, у крыльев носа, стали ещё глубже, ещё заметнее, прибавив хозяйке в неверном свете трепещущего на ветру огонька с десяток лет.

— Удивляюсь я на вас, Анна Ивановна! — заскрипела она. — Вроде и возраст у вас уже солидный, не ребёнок давно. А всё свой дар на забавы пускаете! Школы, науки… Для кого? Вы б ещё телятам али курам азбуку преподавать начали! Зачем это всё для крестьян? У них головы под это неприспособленные! Вот и бегут горемычные от ноши непосильной! И Петенька мой, на вас глядючи, тоже в эдакой ерунде…

Орлова скрипела и обличала. Голова у Аннушки болела всё сильнее. Перед глазами мельтешили тёмные мушки. Даже земля, казалось, начала шевелиться. То, что у ног сошедшей с крыльца вдовы действительно что-то движется, стало понятно по тому, как тихонько взвизгнула Ольга и как дёрнулась сама Мария Гавриловна. Дёрнулась и чуть подалась вперёд, высветив крупную серую мышь, нагло копошащуюся среди людей.

Оказавшись в центре всеобщего внимания, мышь ещё пару мгновений что-то жевала, затем вальяжно развернулась и за мгновение до того, как на неё опустилась карающая вдовья туфля, юркнула в спасительную тьму.

— Ох и развелось их в последнее время, — посетовала Орлова, в очередной раз сменив тональность беседы. — Напасть прямо какая-то! Вернее, это на кошек моих напасть, а мыши этим пользуются. Вот не ведутся кошки, и всё! Уж с год как. А может, и более… Дохнут да пропадают!

Орлова причитала, а Аннушка с ужасом разглядывала то место, рядом с которым не так давно сидела мышь. На одном из обломков досок, которыми была вымощена дорожка от калитки до крыльца, чернел грязный отпечаток огромного сапога с орнаментной набойкой на каблуке.

— Приступ? — спросил Михаил, подхватывая резко побледневшую видящую под локоть.

— Голова? — заботливо уточнила сестра и кинулась поддерживать Аннушку с другой стороны.

— Мыши испугалась? Да не бойся, я шугнула её уже, — покровительственно утешила гостью Орлова.

— След, — трясущимися губами выговорила Аннушка и указала на доску.

Все посмотрели вниз, Мария Гавриловна даже свечку пониже опустила, чтобы получше разглядеть. Разглядела и заговорила осуждающе:

— А? Так ты чего всполошилась-то, след и след… Ты что, подумала, то чужой и лихой человек оставил? Так нет. Это мужа моего покойного сапоги… Петенька их вот донашивает. Велики они ему, неимоверно, хлябают да вихляются… Но так он их на балы и не таскает, так, по лесу пройти, или вот как сегодня, в овсерваторию свою — звёзды в трубу смотреть… Хотя какие сегодня звёзды? Тучи одни!..

— Где у вашего сына обсерватория? — перебил её Милованов.

— А? — растерялась непривычная к подобному обращению вдова.

— Обсерватория где? — рявкнул Михаил, отпуская локоть Анны и делая шаг вперёд.

Аннушка ещё успела заметить, что на сюртуке соседа пониже спины вызывающе белеет прореха, доказывая, что перемахнуть плетень без потерь не удалось, как за домом, у самой кромки леса, полыхнуло во всё небо. Аннушку скрутило от боли.

Окружающие тёмного всполоха видеть не могли, но не по себе стало всем. Милованов обернулся, увидел оседающую на землю видящую и вновь вцепился ей в локти.

— Началось? Где? — голос его звучал глухо, отрывисто.

Аннушка могла бы сказать, что началось всё давным-давно, а сейчас всё заканчивается. Но говорить не было ни сил, ни желания. Она подняла дрожащую руку и указала в дальний угол то ли сада, то ли огорода, тянущегося за орловским домом, где в темноте угадывались очертания кривенькой сараюшки.

Милованов разжал руки и ринулся во тьму.

— Куда?! Клубника! Клубнику не потопчи! — запричитала ему вслед Орлова.

Внимания на неё никто не обратил. Все ринулись за Миловановым. Впереди Андрей, следом — Аннушка и Ольга, поддерживая друг друга.

Михаил бежал. Ноги разъезжались на жирной влажной земле. В темноте чётко слышались хруст, приглушённые чертыхания и тяжёлое дыхание Андрея за спиной. Впереди царило безмолвие.

Михаил бежал, а в памяти мелькали картинки. Вот Орлов на балу ногу о кадку с цветами зашиб и, прихрамывая, мчится к выходу из зала. Что его подгоняло? Неловкость из-за поведения маменьки, или ритуал провести спешил?

Вот Петр Ростиславович мнется на пороге беседки, лепечет что-то о школе, книгах, своей забывчивости… Смущен. Стесняется своей рассеянности? А может, услышал часть разговора и испуган?

Или вот карта: родная усадьба, усадьба Кречетовых, меж ними крохотный клинышек Орловской усадьбы, а вокруг крестики жмутся, которыми Андрей места, где тела нашли, отметил.

Михаил бежал и корил себя за то, что не заподозрил мальчишку сразу. Турчилина заподозрил, а этого гаденыша — нет. Размер ноги мал? Со следом не совпадает? Что с того? Прав был Амос. Он идиот!

Бежать пришлось неожиданно долго, а может, это мгновения вдруг растянулись и стали длинными и вместительными. Они вместили в себя все страхи и опасения, все тревоги и сожаления. Они вместили всё. Поглотили и не заметили, остались такими же пустыми и равнодушными к суете, к бессмысленным человеческим потугам что-то изменить и переиначить.