Приди и виждь - Санин Евгений Георгиевич - Страница 8

Марцелл шел впереди, и не заметил этого. Зато отец Нектарий прекрасно всё видел. Потеряв осторожность, он захотел окликнуть, вернуть Криспа. Но тот уже ступил на верхнюю ступеньку трапа, и пресвитеру осталось лишь проводить его запоздалым, не на шутку встревоженным взглядом…

Все порты древности были чем-то похожи и существенно отличались друг от друга разве что размерами. В этом отношении Афины могли уступить, пожалуй, только Остийской гавани Рима.

Каких только кораблей не было здесь! Каких товаров не сгружали!..

Крисп ошеломленно оглядывался по сторонам, а отец с воодушевлением говорил:

— То, что ты видишь сейчас, лишь жалкое напоминание о былом величии этого города! Так ли здесь было, когда не Рим, а Афины были столицей всего мира? Купцы со всех концов Ойкумены[7] почитали за честь доставлять в этот порт свои лучшие товары. А сейчас сюда привозят то, что остается от покорившего Элладу, а следом и весь мир, — Рима!

Но и то, что «оставалось», впечатляло.

Отец с сыном шли по огромной портовой площади, следом за охранником, который, как мог, расчищал путь. Второго охранника Марцелл оставил сторожить каюту.

Со всех сторон их теснил народ.

Торговцы съестным и разными заморскими диковинками на все голоса зазывали покупателей.

Оборванный моряк, держа в руках обломок корабельной доски, жаловался всем, что потерпел кораблекрушение, и просил милостыню.

Надсмотрщики, следуя за важным купцом, вели на городской рынок-агору, привезенных с далекого Эвксинского порта, рабов.

Несмотря на весь этот шум и толкотню, настроение Криспа стало постепенно подниматься. На ходу он приценивался к знаменитым греческим пирожкам — на меду, с козьим сыром и маслом, которые, горячие и действительно необыкновенно вкусные, тут же покупал ему Марцелл. Ему приглянулась красивая раковина с морских глубин, отец подарил ему и ее…

Единственное, что еще тяготило Криспа, это невнятное ощущение какой-то потери… Оно усиливалось с каждым шагом, росло в груди, и наконец стало таким острым, что он даже приостановился, пытаясь вспомнить, что же… что он потерял? Раковина была на месте… Он ничего не брал с собой с корабля… «А не золотой ли ауреус, что не мудрено в такой толчее?!» — вдруг испугался он. Но монета была на месте. Он еще крепче сжал ее, и чувство утраты притупилось. А после этого сладко волнующие мысли, что он может теперь купить, если не всё, то многое, очень многое, вытеснили его совсем.

Он мог купить себе даже рабов! А что? Хотя бы вон тех: мальчика лет семи и девушку в грязном дырявом платке и с деревянной игрушкой в руке, которые держа за руки высокого мужчину, очевидно, их отца, ожидали своей участи в месте продажи рабов.

Крисп сказал об этом отцу и тут же устыдился собственного желания. Но было поздно. Обрадованный Марцелл без раздумий направился к торговцу рабами. Тот начал было возражать и что-то объяснять, показывая рукой на город. Но Марцелл назвал такую сумму, что купец сразу же перестал спорить, и надсмотрщики стали вырывать мальчика с девочкой из рук в отчаянии обнявшего их мужчины…

Только теперь Крисп понял, что он натворил.…

— Отец! — умоляюще взглянул он на Марцелла.

— Хорошо! — поняв состояние сына, улыбнулся тот и высыпал в ладонь купца еще одну горсть серебряных монет. — Мы берем их — всех!

Крисп в порыве благодарности схватил отца за руку и поцеловал её… Тот ласково улыбнулся ему и велел охраннику отвести рабов на корабль, где сдать под надзор Гилару.

Воин знаками приказал рабам следовать за ним, но тут заплакал и стал упираться мальчик… Девушка что-то сказала ему, показывая глазами на Криспа. Он успокоился и рабы наконец, с какой-то отчаянной надеждой оглядываясь на Афины, направились в сторону их корабля.

— Идем? — приветливо обратился к сыну Марцелл. Крисп радостно закивал и, не выпуская руки отца, пошел рядом, доверчиво прижимаясь к нему плечом. Такого в их отношениях не было уже несколько лет…

Толпа еще больше напирала на них, и теперь, растроганный едва ли не до слез, Марцелл сам зорко следил за тем, чтобы кто-нибудь случайно не толкнул его сына.

Так они добрались до здания, где размещался начальник порта.

У входа во дворец стояли высокие, ладные воины в красных плащах и красивых шлемах с оперением.

— Странно! — удивился Марцелл, увидев их. — Откуда здесь преторианцы?

— Кто? — не понял Крисп.

— Личная гвардия императора! — с уважением в голосе объяснил Марцелл и, приказав подождать его, исчез за дверью.

Вернулся он неожиданно быстро, сопровождая невысокого полного военного с еще более пышным оперением на шлеме и маленьким золотым мечом на груди. Почтительно кланяясь и благодаря, он довел его до лошади, помог забраться в седло, и только когда тот ускакал, вернулся к сыну.

— Сам Валериан, префект претория! — почтительно прошептал он и заявил: — Всё, все наши планы на сегодня меняются!

— Мы… возвращаемся на корабль? — не зная, радоваться или огорчаться такой новости, ахнул Крисп.

С одной стороны, он всем сердцем сопротивлялся тому, что предложил ему на корабле отец, а с другой, не менее жадно хотел этого…

Марцелл посмотрел на вытянувшееся лицо сына и подмигнул ему:

— Видно, не зря я старался, царапая на монете пожелание удачи. Она явно приносит тебе счастье!

— Мне? Почему?.. — удивился Крисп.

— Сегодня в Афины прибывает сам Деций! — значительно поднял указательный палец Марцелл и заговорщицки шепнул: — И мне удалось выпросить у Валериана приглашение на торжества, связанные с приездом императора! На двоих! Да, да, сынок! Ты идешь вместе со мной! Но… — Он придирчиво оглядел сына с головы до ног и нахмурился: — Сначала я должен достойно подготовить тебя к этому!..

Крисп с отцом шли по улочкам древних Афин, по направлению от порта к центру былой столицы эллинского мира. Погода была солнечная, но не жаркая, наверное, это был один из прекраснейших дней в этом году.

Марцелл, всегда гордившийся тем, что в его жилах течет не только римская, но и греческая кровь, с жаром говорил, что по этим самым камням, где идут сейчас они, ступала когда-то нога великого Солона, мудрого Сократа, ученейшего Аристотеля. Здесь гремел своими речами красноречивый Демосфен. Вырезал из слоновой кости, украшая их золотом, свои неповторимые статуи Фидий. Учился и учил Платон. Бывали тут и Геродот, Гиппократ, Александр Македонский…

Криспу льстило, что он идет сейчас по стопам таких великих людей. Не всякий взрослый из его города удостаивался этого, не говоря уже о его ровесниках. Он все с большей благодарностью поглядывал на отца и уже понемногу поддакивал ему.

Словно по какому-то негласному соглашению, они ни слова не говорили о языческих богах, о которых все напоминало и говорило в этом городе, и о его вере. Лишь раз, увидев бродячего философа-киника, одетого в лохмотья и нагло просившего милостыню, согласились друг с другом, что самые несчастные люди те, у которых вообще нет веры. Счастье, что таких во времена величия Афин, и теперь в Риме, — были один-два на город, а то и целый народ, и, вполне по справедливости, они всегда вызывали общее недоумение и сожаление…

Время от времени Марцелл заводил Криспа в торговые лавки, где выбирал лучшую одежду для сына и только потом уже — для себя. Затем они пришли в термы. Здесь отец приказал смуглым сирийцам-банщикам привести их в такой вид, чтобы им не стыдно было показаться перед самим императором.

Поначалу Криспу было как-то неловко, что они так старательно скребли, натирали душистыми благовониями его тело, то самое, которое он совсем недавно собирался отдать на мучения, а теперь почти что забыл об этом… Потом привык и уже сам, с удовольствием подставлял то руку, то ногу, пока неосторожный сириец случайно не порезал его…