Переполох на Буяне - Голотвина Ольга - Страница 16

– Мне нужна лучшая комната! – приказала дама красивым, музыкальным голосом.

Тут бы дядюшке Рошбаху еще раз поклониться и без вопросов провести эту особу в комнату. Проезжие господа не обязаны докладывать хозяину постоялого двора, кто они таковы, откуда и куда держат путь. Но дама приехала в карете с гербом, про который в городе слышал любой, ведь всем в детстве сказки рассказывали! А потому – пусть она изволит представиться! Не любит старый Рошбах загадочных личностей, после них всегда подсвечники пропадают.

– Не соизволит ли госпожа сказать, кого именно привела к нам счастливая судьба?

– Называйте меня «госпожа Мелюзина».

– Редкое имя. А… а фамилия?

– А фамилию я обронила по дороге, так что называйте меня по имени.

«Вот винный погреб в заклад ставлю, что она воровка!» – тоскливо подумал бывалый, опытный Рошбах и твердо решил даму у себя не селить. Пусть снимет комнату в городе. Здесь, конечно, не Амбург, но дураки тоже найдутся, если поискать.

– Вы, госпожа моя, назвались очень громким именем. Про госпожу Мелюзину в Брегене наслышаны. Уж не прогневайтесь, извольте доказать, что вы – она и есть.

– А если не докажу? – строго сдвинула тонкие бровки дама.

– Уж не обессудьте, – нагло сказал Рошбах, – тогда попрошу вас вернуться за оброненной фамилией. Может, ее ветром не унесло, на обочине лежит. – И добавил, понимая, что ничем не рискует: – Зато ежели докажете – ни медяка с вас не возьму, дорогой гостьей в лучшей комнате жить будете.

– Так, да? – жестко спросила дама и огляделась.

Огляделся и трактирщик – и заметил, что конюх уже взял лошадей под уздцы, чтобы отвести их в каретный сарай.

– Эй, Чурбан! – окликнул дядюшка Рошбах работника. – Не спеши. Может, госпожа тут не остановится.

Госпожа чуть сощурила глаза, разглядывая конюха:

– Юноша, подойди-ка сюда!

Чурбан поспешил на зов дамы, приволакивая левую ногу.

– Как твое имя? – спросила незнакомка, назвавшая себя Мелюзиной. – Ты родственник хозяина?

Лицо Чурбана исказилось. Он попытался выдавить из глотки ответ, но вышло, как обычно, натужное «ы-ы-ы»…

– Вот как… – негромко сказала дама (но каждое ее слово четко разобрали зеваки на крыльце). – Значит, повреждены тело, речь… и ум, кажется… Что ж, юноша, смотри сюда, на кончик моего веера!

И она взмахнула сложенным веером перед лицом конюха.

Что случилось потом – про то рассказывали по-разному. Бургомистр уверял, что с кончика веера сорвалась маленькая молния и ударила Чурбану в грудь. Люсетта заявила, что от веера вспорхнула стайка прозрачных мотыльков. Но наблюдательный судья Геерц твердо стоял на своем: не было молнии, не было мотыльков. Но плечи конюха вдруг расправились, спина выпрямилась, голова высоко поднялась. Молодой человек потрясенно огляделся, словно впервые увидел белый свет вокруг, и с неожиданным изяществом опустился перед Мелюзиной на одно колено.

– Прекрасная госпожа, – произнес он звучным, выразительным голосом, – да вознаградят вас господь бог и все святые за то, что сжалились над несчастным и свершили чудо, изменившее всю мою жалкую, ничтожную жизнь!

Рядом раздалось громкое «бух»! Все нервно дернулись на звук, но ничего страшного: это свалился с подоконника лавочник Вессель.

Мелюзина милостиво кивнула конюху и перевела взгляд на хозяина:

– Убедились ли вы, что я не самозванка? Или мне придется привести новые доказательства? Например, передать кому-нибудь недуг, от которого я избавила этого юношу?

Трактирщик умел понимать намеки.

– Прекрасная госпожа Мелюзина! – возопил он. – Для меня честь и счастье принимать вас в этих стенах! Люсетта, живо горячей воды в лучшую комнату, госпожа захочет умыться с дороги!

– Мне кажется, вы говорили «ни медяка не возьму»? – педантично напомнила дама.

Рошбах снова поклонился, пряча кислую физиономию:

– О каких деньгах речь, благородная госпожа, после того чуда, что вы сейчас сотворили?

На что Мелюзина благодушно ответила:

– Ах, что вы, это пустяк. Но на днях я сотворю настоящее чудо. Оно заставит весь мир заговорить про город Бреген. Для этого я сюда и приехала…

Уже стемнело, но никто не расходился. Уйдешь, когда тут такое творится! Гости трактира попробовали расспросить чернобородого кучера о его госпоже, но тот наотрез отказался сообщить что-нибудь интересное.

– Я вам, господа, одно скажу, – мрачно произнес он, – очень неприятно, когда тебя превращают в жабу. А потому не будем сплетничать. И дайте мне спокойно поужинать.

Исцеленный конюх говорил охотно, но из его речей нельзя было выудить ничего сверх увиденного во дворе. Кстати, когда дядюшка Рошбах по старой памяти назвал парня Чурбаном, тот возразил учтиво, но твердо:

– Мои батюшка с матушкой дали мне имя Марк, так меня и крестили. Уж сделайте милость, Марком меня и зовите.

Масла в огонь подлила Люсетта. Примчалась бледная, перепуганная, бухнулась на скамью, не сразу смогла выговорить хоть словечко. Ей поднесли вина, только тогда она пришла в себя и рассказала: мол, принесла Мелюзине воды, а та в зеркало смотрится. Люсетта не утерпела, через ее плечо глянула. А там, в зеркале-то, вместо отражения змея колыхается.

– Как я не померла на месте – сама не знаю, господь уберег. А госпожа-то обернулась и спокойно так говорит: «Все тебе, девушка, померещилось…»

Было уже темно, когда дядюшка Рошбах заявил, что трактир закрывается. Все неохотно разошлись, а бургомистр Селиус предупредил хозяина, что рано утром он вернется – и не один.

Бургомистр сдержал слово. Ранним утром он вернулся на постоялый двор. С ним был весь городской магистрат, все шесть почтенных горожан (и седьмым за ними увязался лавочник Вессель). Но как они ни спешили, а опоздали узреть еще одно чудо.

Посреди двора стоял конюх Марк – тот, кого еще вчера называли Чурбаном – и с изумленным видом гляделся на себя в лохань с водой. Поглядеть было на что. Еще вчера на парне были штаны и рубаха, когда-то принадлежавшие дядюшке Рошбаху и заношенные до такой степени, что их отказался купить старьевщик. Сейчас же конюх был одет в черный бархатный наряд с отложным воротником, отделанным белым кружевом, и с кружевными манжетами. Наряд сидел на парне как влитой.

– Я нес через двор лохань с водой для коней, – восхищенно поведал Марк магистрату. – Госпожа Мелюзина окликнула меня через окно. Я поклонился, а она засмеялась: «Обидно тратить чары на оборванца…» Госпожа взмахнула веером – и я понял, что вторично облагодетельствован…

Члены магистрата переглянулись, а затем бургомистр сказал рассудительно:

– Раз госпожа изволила уже проснуться, мы можем ее навестить.

Вся процессия двинулась к крыльцу. Дядюшка Рошбах на правах хозяина увязался за ними. Задержался лишь, чтобы желчно сказать батраку:

– Ты теперь этаким принцем будешь в конюшне навоз выгребать?

Марк не задержался с ответом:

– Можно и навоз, но сначала не мешало бы поговорить о плате. Я у вас работаю почти месяц, а до сих пор не видел ваших денег и не слышал, как они звенят.

Рошбах покрутил головой, сообразив, что придется ему искать нового работника. Нет, вот зачем было из дамского каприза добавлять конюху ума, а? К чему вообще конюху ум?

Магистрат почтительно обступил стоящую у окна даму. Бургомистр Селиус только что закончил краткую приветственную речь и перешел к тому, что его больше всего интересовало:

– …И мы почтительно просим, госпожа Мелюзина, поведать нам, какое именно чудо вы собираетесь сотворить в нашем древнем и славном городе, дабы мы, по мере скромных наших сил, могли содействовать вам.

Слушая господина Селиуса, Мелюзина поглядывала в окно. А когда он замолчал – спросила:

– Вот там, меж домами, виднеется край шляпы. И острие воздетого меча. Кому воздвигнут этот памятник?

Надувшись от гордости, бургомистр с удовольствием ответил: