Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша - Страница 34

Я цинично предложил вылить лишнее молоко, но бережливый Женька пришёл в ужас. Первые два пакета он выпил сам. Для остальных понадобилась дополнительная тара.

— Погоди, — Женёк уходит и возвращается с тёмными очками в тяжёлой квадратной оправе. — Отцовы, примерь.

У очков, почему-то темно-зелёные стёкла. Напоминаю себе в их западно-германского шпиона из фильма в духе "ТАСС уполномочен заявить" и немножечко молодого Элтона Джона.

— Клёво, — заявляет мой друг. — Очень интригует.

Это не совсем-то чувство, которое хочется вызывать у заказчиков, но под напором его заботы я уступаю.

Я въехал в Телепень, когда раскалённый диск закатного солнца скрылся за неровной стеной ёлок местного лесничества. Из всех окрестностей этот райцентр был самым прогрессивным, за что его недолюбливали.

Плоская как стол равнина здесь прорезалась обрывистыми отвесными скалами. Между ними петляла холодная и быстрая река Телепень, прозванная так, очевидно, в насмешку. Так, великана великана могут прозвать "малышом", а силача "дохлым".

Сюда выезжали на сборы белоколодицкие альпинисты. Здесь стояла турбаза. Летом местные подрабатывали на ней в столовой или на складе. Не занятая в хозяйственной деятельности молодёжь бегала на танцы, приобщаться к городской культуре.

Телепень критиковали вслух и завидовали втайне. По результатам соцсоревнований они всегда были в числе отстающих. Урожаи на скалах — так себе.

Нужную улицу нахожу сразу. На ней, единственной в Телепене есть асфальт. Она прорезала посёлок ровно пополам, петляла игривым завитком возле площади с неизменным Лениным и Вечным Огнём, и уходила дальше к турбазе.

Мне вдруг показалось, что для посёлка это слегка унизительно. Словно не к нему из областного центра вели дорогу, а он оказался на пути почти случайно, нанизанный на шоссе словно бусина.

Дом у заказчиков новый, двухэтажный, покрытый блестящей как слюда на солнце оцинковкой. На калитке большая латунная табличка с гравировкой "Осторожно, злая собака!" Буквы выписаны причудливой вязью. Портрет восточно-европейской овчарки сделан любовно, не удивлюсь, если с портретным сходством. Особенно хорошо автору удались клыки.

Звонка или колотушки не обнаруживаю, поэтому аккуратно толкаю калитку. Открыто.

Отсыпанная гравием дорожка ведёт к высокому крыльцу. Местный цербер лежит на газоне, подставив последним лучам солнца мохнатое брюхо. Услышав скрип петель, он открывает большой выпуклый глаз, лениво дёргает ухом и снова засыпает.

На цыпочках добираюсь до двери. Стучусь. Сзади слышу ворчание, перед глазами сразу встают клыки с портрета.

— Я от Леман, — говорю, как только в проёме появляется человек.

На лице открывшего мне мужчины изумление. Внешности он самой простой. Продублённая солнцем и ветром физиономия тракториста или комбайнёра, грубые большие ладони, узловатые как древесные корни, выгоревшая рубаха непонятного цвета.

— Что?!

Он оглядывает меня с ног до головы. В сочетании новыми джинсами, и подозрительными очками моя фраза звучит как "Здесь продаётся славянский шкаф?".

— Фотограф я, — поясняю, — на завтрашнее мероприятие.

Мужчина вспыхивает облегчением. Даже морщины чуть разглаживаются, складываясь в лукавый прищур.

— Проходите пока на кухню, — говорит он, — выпьете?

Мы лавируем в тёмном коридоре между мешками, ящиками и коробками. Из за очков вообще ничего не вижу и дважды спотыкаюсь.

Кухня похожа на склад. Островком порядка выглядит стол, на котором стоит открытая банка кильки и початая бутылка "Столичной". Мужчина смотрит на неё с почтением.

— Я за рулём, — отвечаю уклончиво.

— А я, пожалуй, да, — он наполняет стакан на треть и вливает его себя одним ровным артистичным движением. — Радость у меня. Дочку замуж выдаю.

— Я, собственно, как раз по этому поводу…

Из за стены слышен звонкий женский голос с оттенками визгливости. Женщина кого-то сурово распекает.

"Второй секретарь райкома партии", вспоминаю. Такие должности по блату не получают. Особенно женщины.

Мужик еще может сделать карьеру как хороший собутыльник, балагур и подхалим. От женщины ждут, что она будет пахать за себя и за "того парня". В результате наверх пробиваются "железные леди", которые не щадят ни себя ни окружающих.

— Обожди пока, — пояснят мужик, важно подняв палец, — Светлане Юрьевне телефонируют. Может, всё таки выпьешь? Дочка у меня замуж выходит.

— Так я же…

— Брезгуешь?! — произносит он с нажимом.

— Миша, с кем ты там говоришь?!

Мужик жестом фокусника прячет бутылку между ящиками и панибратски мне подмигивает.

— Пошли!

Гостинная обставлена с претензией на роскошь. Под потолком люстра на пять ламп с хрустальными висюльками. На стене латунная чеканка с профилем кавказской красавицы. Под ней цветной телевизор "Рубин", накрытый кружевной салфеточкой.

Невеста свежая и крепенькая как сыроежка. С круглым лицом, вздёрнутым носиком и россыпью едва заметных веснушек. Мама похожа на неё, как яблоко из той же корзины. Она основательней, плотнее, раздалась в кости.

У матери высокая причёска в стиле народной артистки Людмилы Зыкиной и плотно сжатый в строгой, чуть брезгливой гримасе рот. У дочки модная стрижка до плеч с весёлыми кудряшками и слегка растерянная улыбка.

Они обе сидят на самых кончиках своих обтянутых кожзамом кресел и внимательно смотрят на меня.

— Вот! —Михаил хлопает меня по плечу, так что я с ускорением влетаю в комнату, едва не роняя очки, — музыкант от Рихтер.

— Фотограф, — поправляю, — от Леман. Альберт Ветров.

— Сколько вам лет, молодой человек? — с ходу спрашивает мать невесты.

— Какая разница, — удивляюсь, — не я ведь женюсь.

— А вы, я смотрю, юморист, — она поджимает губы.

— Я в газете работаю, — говорю, — мне доверяют и сложную технику и серьёзные темы. Да, я молод, но этот недостаток со временем пройдёт. Молодым везде у нас дорога.

Со стороны может показаться, что я нарываюсь. На самом деле нарывается Светлана Авдеева. С первых слов становится понятно, что она так и будет стараться меня прогнуть, пока я не сорвусь. Чем больше уступаешь, тем сильнее будет давление.

— Вы ведь осознаёте ответственность? — важно сообщает она. —Думаете, что справитесь?

— Вот, поглядите фото, — протягиваю ей папку.

Её тут же перехватывает дочь и углубляется в снимки. Судя по румянцу на щеках, ей нравится.

— Мам, — говорит она, — посмотри! Можно тоже к реке поехать…

— Надеюсь, на этот раз обойдётся без пошлости, — даже не поворачиваясь в сторону дочери, заявляет Авдеева.

— Фото делались по заявке райкома партии, — говорю. — Одобрены на самом высшем уровне.

— Вы очки снимите, — говорит мама невесты, — всё-таки в помещении находитесь. Или у вас молодых так сейчас принято, со старшими не считаться?

Снимаю очки. Сам себя со стороны не вижу, но будущая невеста звонко ойкает.

— Производственная травма? — сухо интересуется Авдеева.

— Несчастный случай.

— Вы мне своим видом всех гостей распугаете, — говорит она, — польза от вас сомнительная, а вреда много. Думаю, мы прекрасно обойдёмся и без вас.

— Ну мама?! — будущая невеста в ужасе.

— Что, мама! — повышает голос Авдеева-старшая, — Я уже двадцать лет, как мама! Платье из Белоколодецка закажи… Под боян им скучно, музыканта найди… теперь ещё фотограф понадобился… А люди что скажут на его рожу глядючи?! Шпана шпаной! В ЗАГСе вас заснимут, как положено, а дальше разберёмся. Дядя Вадим вас отснимет, у него фотокамера есть!

— Да у дяди Вадима на фотографиях людей от подсолнухов отличить нельзя! — чуть не плачет девушка

— А с чего ты взяла, что этот лучше снимает?! — не отступает мать, — картинки кто хочешь принести может.

Моё присутствие при этом разговоре никого не смущает.