Раздразнить дракона. Интервью для Мэри Сью - Мамаева Надежда - Страница 5

Едва тати скрылись, а звуки конского топота растворились в вечернем воздухе, я дала низкий старт из камышей. Зуб на зуб у меня уже давно не попадал, зато голова, в отличие от одеревеневших мышц, работать не отказывалась. Времени же, чтобы подумать, было предостаточно.

По всему выходило – меня занесло куда-то дальше злополучных чертовых куличек. Мысли о том, что я умерла и в раю, почему-то не посещали. Может, оттого, что в Эдеме трупы, по идее, не водятся? Им как бы там по штату быть не положено. Значит – другой мир. Сколь бы бредово это ни звучало. И чтобы не умереть еще и тут – стоит поторопиться.

О том, как меня сюда вообще занесло, почему и с чего такая честь – старалась пока не думать. Хоть мой процессор, в смысле, голова, – вещь и многозадачная, но «оперативка» и так трещала от всего, что я увидела и услышала.

Я попрыгала, согреваясь, а потом рысцой добежала до одного из распотрошенных тюков. Рубахи, юбки, жилеты, мех.

С убитых не знаю, сняла ли бы. Наверное, все же не смогла бы пересилить себя, но тут… Мародерство отвратительно, но сдохнуть – вдвойне отвратительнее. Потому я стянула с себя мокрые джинсы, куртку, водолазку и нырнула в рубаху. Брюк, что подошли бы на мою субтильную фигуру, видно не было, а искать – тут каждая секунда на счету. Пришлось прихватить юбку, безрукавку и полотняный отрез. Расстелив отрез, кинула в него свои мокрые вещи. Рюкзачок, в котором обретались диктофон и прочие мелочи, повесила на плечо.

Самая большая заминка вышла с обувкой: все сапоги оказались гренадерского размера, здоровые, мужские. С деревянными башмаками, выдолбленными из цельного куска дерева – та же история. А намотать кучу портянок на манер онучей – да я бы этим извращением до утра занималась! Посему плюнула и решила, что мокрые кроссовки – тоже ничего.

В последний момент, уходя с поляны, вспомнила о деньгах. С совестью боролась недолго, но отчаянно. Эта паршивка вопила и не заткнулась до конца, даже придавленная тяжестью напоясного кошеля, который я позаимствовала у одного из убитых.

– Прости, – сами собой прошептали губы.

Звук получился, словно из проколотой шины воздух вышел. Глупо просить прощения у трупа, но за сегодняшний день произошло столько бреда, что бредом больше, бредом меньше, какая уж разница?

«Обо всем этом стоит еще раз подумать. Хорошенько. Но потом. А сейчас пора сматываться», – решила я, словно отсекла путы, потом, подхватив рюкзачок и узел с мокрыми вещами, нырнула в заросли.

Лес встретил меня мошкарой и густыми, как смола, сумерками. Не покидало ощущение, что я здесь чужачка. Да, в сущности, так оно и было. В свои двадцать три я по пальцам могла пересчитать дни, проведенные на лоне природы. Потому трезво рассудила, что от тракта далеко отходить не стоит, но и идти по нему открыто – значит нарываться на крупные неприятности.

Так и шагала леском в полусотне метров от дороги, чтобы видеть ее хотя бы иногда, но если вдруг появятся конные или пешие – сразу же нырнуть с головой в траву.

Когда солнце почти скрылось за горизонтом, а ситуация окончательно подтвердила, что страшнее комара зверя нет, я поняла, что умная женщина никогда не будет брать тяжелого – в руки, а дурного – в голову. Но то – мудрая. Увы, я таковой ни разу не была. Потому как сумела прихватить и то, и другое: куль с мокрой одеждой весил изрядно, а мысли, бродившие в голове, – и того больше.

Каждый шаг давался все тяжелее. В животе не просто урчало, там, судя по звукам, выл Джигурда. Голова кружилась. Наконец я сдалась. Плюхнулась под первым попавшимся деревом и вытянула ноги.

Задним числом пожалела, что взяла все, кроме самого главного: еды. С водой в организме после продолжительных принудительных водных процедур пока был порядок.

Стала перебирать в уме, что же я знаю о съедобных растениях и грибах. Оказалось, что только как их искать. Да и то не в лесу, а в «Гугле». Но тут взгляд упал на поклажу, и я вспомнила о недоеденном батончике.

Руки, до этого неподъемные, почувствовав, что организму светит углеводная пожива, потянулись к рюкзачку. Уже спустя минуту я с утробным урчанием уплетала остатки шоколада с орехами. Когда фантик был в третий раз тщательно облизан, пришлось с прискорбием признать: вечерней трапезе конец. Пора подумать о ночлеге. Идти куда-то сил не осталось. А ночевать на земле…

Я уже убедилась, что моя кровушка – весьма недурственная закуска для местных обитателей. И если комарам и пиявкам посягательства можно было пусть и не простить, но хотя бы смириться, то с волками, подозреваю, я ста граммами второй отрицательной не отделаюсь. Решение заночевать на дереве показалось правильным.

«Кровати» на мой непритязательный взгляд отличались лишь тем, что одни были – с иголками, другие – с листьями. Последние мне нравились больше.

Задрала голову. Я сидела как раз под раскидистым дубом.

«Значит, дуб», – решила и с кряхтеньем встала. Как залезала на дерево уже почти в темноте – отдельная сага. Но нет в мире той стены, что устоит перед женской целеустремленностью. Хотя в моем случае – скорее банальным упрямством. В итоге я все же оседлала одну из веток. Убедившись, что подо мною метра четыре свободы, решила, что я пока корочек пилота не имею, оттого к полетам мое бренное тело допускать не стоит. Достала из узла джинсы, выдернула из них ремень и, привалившись спиной к толстому стволу, вытянула ноги вдоль ветки.

Чтобы приковать себя за талию, длины ремня не хватало, но вот соединить ногу и толстый сук – вполне.

Думала, что в таком положении долго не засну. Ан нет, сегодняшний день измотал меня настолько, что я вырубилась практически сразу же.

Вот только сон был недолгий. Проснулась от грохота. Едва не свалилась, но чудом успела вцепиться в ветку. Вокруг еще было черно, и я, слепо щурясь, начала лихорадочно озираться. А когда наконец углядела, что там внизу, под дубом, сердце ушло в пятки.

Она была мертва. Стеклянный взгляд, бледное до синевы лицо, неподвижное, как гипсовая маска. Слишком прямая спина, неестественно вывернутая шея, руки как плети. Рубаха, заляпанная кровью. Посреди пятен, прямо в груди – торчащая стрела.

Кнесса стояла, не смея зайти под сень дубовой кроны.

Мое сознание будто хлестнули огненной плетью. Сон отлетел напрочь. Зато животный ужас, от которого хотелось выть и бежать без оглядки, заполучил меня в свою безраздельную власть.

Гостья стояла, смотрела на меня немигающими глазами и не шевелилась. Я тоже будто приросла к дубу и уже представила, как эта посланница нави сейчас, взобравшись по стволу, начнет меня душить. Почему именно душить? Я сама не знала. Но воображение почему-то отдало предпочтение именно этому способу убийства.

Все же усилием воли если не отогнала, то хотя бы чуть приглушила панику. Ободрила себя тем, что если бы пришлая могла со мной разделаться, то давно бы это сделала, пока я спала.

Она же стояла, как проржавевшие «жигули»: теоретически двигаться могла, но считала это ниже своего достоинства. Хотя… Закралось подозрение, что убиенной мешает именно дуб. Ну боятся же вампиры осины? Может, и у этой неупокойницы аллергия на конкретные деревья?

Не знаю, сколько бы мы с ней играли в гляделки, но вдалеке пророкотал гром. Этот предвестник гнева туч, брюхатых отчаянным дождем, будто подстегнул загробницу.

Она заговорила. Ее голос, такой же неживой, размеренный и негромкий, как удары метронома, тем не менее ввинчивался в уши и, казалось, даже забирался под кожу.

– Моя жертва оказалась ненапрасной. Несколько последних веретен жизни стоили того, чтобы отдать их в обмен на услышанную мольбу. Перед тем как я уйду в навь, хочу напомнить. – В ее речи не было пауз, что нужны живым для вдоха, оттого смотреть на говорящую было жутко вдвойне. – Ты обещала сохранить мир. Ты поклялась передать печать кнессу Верхнего предела, стражу Небесных врат.

Тут я не выдержала и перебила монотонный монолог:

– Помедленнее, пожалуйста, сейчас запишу! – то, что я слышала, было столь бредовым, что мозг отказался воспринимать и верх взяли рефлексы. Благо не безусловные, вроде глотательного и дыхательного, а сугубо профессиональные, журналистские.